Слава купил программку, но даже не прочел название и автора, а передал ее Наташе... лица двух актеров показались ему знакомыми, и он первое время даже не вслушивался в реплики, а старался припомнить, где их видел... странно, что его профессиональная тренированная память не давала ему сразу ответа... "Ты что! -- Зашептала ему Наташа в ответ, - Это же очень известные актеры, мы же с тобой их в кино видели на прошлой... - Все! -- Он остановил ее жестом, сразу вспомнив и фамилии и фильм, и другие немногие, которые довелось в жизни посмотреть... " Он находился, как называл это, в состоянии "механического существования" -- в любой атмосфере мог сосредоточиться и думать о своем, при этом механически воспринимать и точно оценивать все, что происходит в пределах досягания всех органов чувств, не вникая в тот самый момент. Но если надо было бы воспроизвести точно, что происходило, звучало, пахло и тому подобное, он мог с удивительной точностью и достоверностью воспроизвести в пределах разумно досягаемого времени. А иногда запоминал совершенно ненужное ему навсегда... "Мы используем свою память за всю жизнь всего на четыре процента! -- всегда вспоминал он слова полковника, - не хрена жадничать! Запоминайте больше -- пригодится! Тренируйте память!... Это бесплатная копилка! "
Сейчас он старался вспомнить тех ребят, которые увернулись от детприемника, когда оформляли его... всех, кто был с ним, он уже перебрал... теперь надо было определить тех и постараться найти, а через них, может быть, чем черт ни шутит, выйти на след Петра Михайловича...
На сцене же шел какой-то разговор о войне, и некто делился своим фронтовым существованием... - "Вранье. -- Нехотя попутно отмечал Слава. -Трепач какой-то. Болтун и трепло... ранило его... госпиталь... медсестры... в книжке где-то вычитал... сам сука, небось, в тылу загорал... медсестры... или сопляк молодой... а, может, это он его так выставляет нарочно... похоже, что именно так... а... ну, да... "А вы на каком фронте были? -- На всех! Ха-ха-ха!... - Простите, так не бывало... даже у фотокоров...
у меня муж погиб на Юго-Западном в сорок третьем... - О, простите! Сочувствую, я...
- И сама я воевала, знаете, от звонка до звонка... нитками зацепляла тысячам и тысячам их шагреневую кожу... " Это хорошо сказано. Крепко. -- Он скосил взгляд на Наташу -- она сидела, сжав положенные на колени кулаки, почувствовала его взгляд, обернулась и снова уставилась на сцену, приглашая глазами и его...
- Нет, - Говорил толстенький низенький человек, - я не воевал... меня и в ополчение не пустили... сказали, что лечить меня потом дороже будет стоить... я рисовал... хотите полюбопытствовать?! Я, Лидия Николаевна, стал копилкой... да... да...
мне письма с фронта присылали... всегда много писали, даже сейчас...
- Как же они узнают ваш адрес, простите?
- А не надо никакого адреса... это удивительно: в нашей огромной стране не надо никакого адреса, представьте себе. Проще простого, прямо на деревню дедушке, честное слово, Вам даю: пишут "Художнику Полонскому" -- и все... и доходит...
- Невероятно...
- Вы правы... народ у нас такой... Вы правы... мы годимся только на невероятное...
- А почему копилка, простите, -- вы их сдайте в архив Великой отечественной войны -- это же ценные документы...
- Да, да, конечно, письма сдать можно и рисунки, и стихи... но я же все их прочел, простите, возможно, Вы сочтете это наивным, но прочел... потому что люди мне самое-самое доверили... как с этим быть?
- А вам это нужно?
- Наверное... не знаю... вы только послушайте, дорогая...
- Вы помните наизусть?
- Да. Вот послушайте и поймете -- это стоит того, чтобы запомнить... " Что-то заставило Славу вслушаться в эти реплики... теперь он сидел, даже не отдавая себе отчета, в напряжении и следил за развитием диалога... ему нравился этот толстячок, и что он говорил...
".... сейчас, сейчас... вот... - Грудь в орденах сверкает и искрится...
Слава резко подался вперед, когда услышал первые слова. Наташа обернулась на его движение и одними губами спросила: "Что? " -- Он отрицательно помотал головой и откинулся на спинку. Ему стало жарко, и, как всегда, в минуты напряжения кровь отлила от лица... строки входили в него, протыкая насквозь, как дротики, специально не отшлифованные, а из занозистого дерева, и застревали в нем так, что вытянуть невозможно... "Что? " - Наклонилась к нему Наташа. "Тсс... " -- Слава приложил палец к губам и показал глазами на сцену... она сидела, не прислоняясь к спинке, и боковым зрением наблюдала за ним...
Невидимый, невиданный парад Всегда ведет, гордясь собой, убийца
Под погребальный перезвон наград.
За каждой бляшкою тела и души И прерванный его стараньем род,
А он, как бы безвинный и послушный, Счастливым победителем идет.
И вдруг она поняла, что он проговаривает вместе с этим толстеньким на сцене все слова, составляющие строчки и не повторяет за ним, а вместе с ним одновременно...
это открытие ошеломило ее... она в стихах совсем не разбиралась и никогда их не читала, после того, как окончила школу... значит, это очень известные стихи, раз он их повторяет... но что-то подсказывало ей, что это не так...
Нам всем спасенья нету от расплаты За дерзкую гордыню на виду,
За то, что так обмануты солдаты, И легионы мертвые идут.
... она теперь уже следила только за Славой, и ей казалось, что звучат два голоса...
что его губы тоже шевелятся... что он давно знает эти стихи... вообще, что он опережает актера, и тот повторяет за ним... Слава уже ничего не замечал вокруг. Теперь он весь был там, в этих стихах,. ошеломленный совершенно невероятным стечением обстоятельств...
И злом перенасыщена веками
Земля его не в силах сохранить, И недра восстают, снега и камни,
Чтоб под собою нас похоронить.
И звездные соседние уклады С оглядкою уверенно начать,
Где не посмеют звонкие награды Убийцу беззастенчиво венчать.
Вдруг именно тем женским чутьем, которое ничем не заменимо -- ни разумом, ни привычками -- она поняла, что не следует ничего спрашивать и предпринимать... она уже не смотрела на сцену и не слышала, что там происходит, а только следила за ним скошенным едва заметно глазом, и сердце ее так колотилось, что она боялась, что он услышит... ей вдруг представилось, что ряд передних кресел -- это бруствер окопа, хотя она никогда не была в окопе, только в кино видела... и вот он с чуть вытянутой вперед шеей так смотрит вперед, что, кажется, пронзает пространство и отодвигает на пути мешающие взгляду предметы... а следом бросится вперед за своим взглядом, и нет силы, которая может его остановить, и нет смерти, которая может ему помешать, он все равно достигнет того, что увидел, потому что впереди то поле жизни, которое ему еще предстоит... то поле - до обрыва вниз, и он непременно одолеет его ползком или в полный рост, но одолеет... так она чувствует... а ей -- вслед за ним... и в обрыв бы туда вместе... значит, главное всегда быть готовой и не отставать сильно от него... не отставать... потому что одной ей на этом просматриваемом им поле делать нечего...
Когда все захлопали, и артисты стали выходить на поклоны, он крепко взял ее руку выше локтя, вытолкнул из ряда и только одними губами обозначил: "Пошли... " голоса не было -- во рту так пересохло, что даже язык не ворочался... за углом на улице он прислонился спиной к стене и стоял, не шевелясь...
- Что с тобой? -- Решилась спросить Наташа...
- Это... -- начал он растягивая буквы... -- это "и пораженья от победы...
ты сам... ты сам не должен отличать... "
- Что? -- Переспросила она.
- Что-то случилось...
- Что? -- нетерпеливо перебила она, - Скажи, скажи... я дура... я не понимаю... я боюсь...
- Я сам боюсь. -- Он улыбнулся и посмотрел ей в глаза. -- У нас есть водка?
- Есть... - Машинально ответила она. Слава пристально смотрел на нее, и именно в это мгновение из-за мечущегося в ее глазах испуга он понял, осознал, что никогда не было у него более преданного друга... человека, которому он мог бы доверить все... и въедливый червячок сожаления -- самого хищного и неумолимого чувства - тут же уколол его и шепнул: "Что ж ты, дурак, столько лет не понимал этого... или трусил... " Наташа видела, что он совершенно другой, что он где-то далеко, что она ничего не понимает, и страх чего-то неодолимого, а главное, непонятного парализовывал всю ее... она чувствовала, что дыхание останавливается... и последним усилием, еще смогла произнести сдавленныим голосом, - Скажи, что с тобой?...
- Пошли. - Он очнулся и почувствовал, как ей плохо, - Пошли. Ничего, ничего... это мои стихи.... -- он слишком долго молчал и не мог больше... и снова прошептал ей в самое ухо, обхватив сзади рукой, - это мои стихи...
По расписанию гастроли театра заканчивались через три дня спектаклем в сельском клубе колхоза-миллионера. Тамошний председатель долго ссорился с начальством, потрясая двумя золотыми звездами Героя, грозил всякий раз, как его начинали зажимать, а это было постоянно.... ездил в центр, отвоевывал, обещал, выполнял... в конце концов, какой-то умный местный начальник решил обратить беду во благо, и стал помогать дерзкому председателю, каждый раз выставляя его потом, как ширму показушной прекрасной жизни... что творилось через три версты, уже было не важно... так оно и шло сначала по району, потом по области, а там и на всю страну стал греметь колхоз... вот и клуб, которому позавидовал бы не только провинциальный театр, а в нем кроме кружков, танцев, лекций и слетов передовиков
