- Он будет весело катать меня в инвалидной коляске? - ядовито поинтересовалась Катя.
- Этого предмета мы брать не будем! - заявил Мыша. - Ты с родным отцом, под руку с коим и дойдешь до кафе. А если отца тебе мало, вот тут-то под вторую руку тебя будет поддерживать Боб. Он - джентльмен и, между прочим, красавец.
- Это Аннет красавица и элегантная француженка, а Боб - чистый американец, изготовленный по стандарт, - почему-то ревниво отметила Рут.
- А кто он по специальности? Или еще студент? - спросила Катя небрежно.
- Кто?! - изумилась Рут, потому что речь у них с отцом уже шла о коте, о Нике, который, конечно, будет скучать без Рут и даже разозлится: не придет к ней завтра спать и Машу не пустит, а сам уйдет тосковать в Катину спальню.
- Ну, этот... ваш Боб. Который - в Питсбурге. Как бы красавец.
- И не - "как бы", и - не студент, - сказала Рут. - Бери высоко. Боб у нас яппи.
- Кто?! Японец?
- Это так называется молодой человек, имеющий высокий уровень жизнь, хорошо оплачиваемую престижную профессию и, значит, все самый лучший, дорогой и модный: дом, автомобиль, костюмы. Живет с удовольствием.
- Ясно. Барахольщик и дурак, - заключила Катя.
- Очень все наоборот! Прекрасный... это... lawyer, юрист, - обиделась за Боба Рут. - Это у вас: бедный - не порок, а у нас...
- А у нас тут по-всякому бывает, - заметил Мыша. - Мне это американское "человек стоит столько, сколько он стоит" (в денежном выражении) - вот где. И провел ладонью по горлу. - Американцы в основе своей спесивы и самодовольны... Не спорь! - Он улыбнулся Рут. - Я ведь и себя тоже имею в виду, сам хорош.
- Но я - что Боб на самое дело - блестящий... или - как? Блистающий адвокат? Понимаешь в мисле? - твердила Рут.
Катя поняла: Рут устала - все время за рулем и разговоры с самого утра только по-русски. Потому и "в мисле". То есть "в смысле". А преуспевающий Боб?.. Братец Вова у нас тоже, можно считать, преуспевающий, иномарку, вон, собрался купить, яппи несчастный. Из Московского района.
- Speak English, please, - попросила Катя. - I need a practice... m-mm... for tаlking with wonderful Bob.
- OK! Fine! - подхватил Мыша, бросив на дочь благодарный взгляд.
Сверкал океан, белая пена старательно шуршала о песок. К столику, за которым они сидели, вдруг подошел пеликан. И нагло уставился.
Пожалуй, это было счастьем.
* * *
Cразу пocле приезда в Лoc-Aнджелес Mыша ocтавил Катю с Рут у парикмахера, а забрал оттуда через полтора часа, заявив, что его дочь после стрижки сделалась настоящей американкой голливудского пошиба. Потом перекусили неподалеку, в ресторане на Родео-драйв - Рут непременно хотела показать Кате эту роскошную улицу. А оттуда отправились к врачу-психоаналитику. Жил доктор Фейман в собственном доме, погруженном в южную зелень, на тихой улочке, совсем не похожей на улицу огромного города. Кате он понравился. Она ожидала увидеть привычный белый халат и стетоскоп на шее, думала, обследование будет проходить в приемной, похожей на палату или кабинет поликлиники. Катя ляжет на холодный топчан, покрытый простыней, а врач усядется рядом на стул. Сам же доктор представлялся ей высоким старичком с бородкой, как у Айболита.
А встретил их маленький, очень живой и подвижный человечек средних лет, лысый и в очках с толстенными стеклами. Встретил не как врач пациентов, а как хозяин дома - старых приятелей. Провел в гостиную - сок? кофе? Тебе, Рут, чего-нибудь покрепче? Или - кто там у вас за рулем?
С Катей он держался так, будто они тоже сто лет знакомы: подал выбранный ею апельсиновый сок со льдом и после короткого общего разговора о завтрашнем вылете в Дюрам предложил уединиться.
Вечером в отеле "Мариoтт" (впoлне комфортабельном, не слишкoм дopoгoм и, главнoe, pядoм c aэрoпopтoм - вылет в 7.30 утра), так вoт, в двухкомнатнoм нoмере этoгo, на Катин взгляд, роскошнейшего oтеля она написала:
Спи, пусть в окно залетит снегопад,
Как яблонь цветущих пыльца,
Искрясь и мерцая в сиянье лампад,
Пусть бьется о доски крыльца.
Усни, зазвенит о ступеньки капель,
Срываясь с дубовых перил.
Лесной ручеек запоет, как свирель,
Сливаясь с лучами зари.
Усни. И три месяца летних придут.
И станет красиво везде.
Ты помнишь купанье в прохладном пруду?
Крыжовник на мокром кусте?
Усни. И осыплется с веток листва,
В плащи завернутся леса.
За дальней горой различимы едва
Прощальные птиц голоса.
Спи. Пусть в окно залетит снегопад,
Как яблонь цветущих пыльца,
Искрясь и мерцая в сиянье лампад,
Пусть бьется о доски крыльца... *
Писала и представляла себе крохотную деревенскую церковь... И зиму.
Разговор с Биллом, так звали врача, занял почти четыре часа, а она и не заметила. Впервые в жизни ей было легко говорить о себе, безоглядно отвечать, старательно выстраивая точные английские фразы, на самые интимные вопросы. Да, и о том. С этим смешным толстяком, глядящим из-за стекол очков умными, острыми глазами, она была откровенней, чем с собственными записками, ни разу не слукавила, ничего не преувеличила, не преуменьшила, не пыталась показать себя в выгодном свете. Говорила правду, только правду, одну правду. Прощаясь, Билл сказал, что с Катей легко и приятно работать и это, конечно, не последняя их встреча. И твердо пообещал: все у нее будет хорошо - о'кей, файн. Это правда. Он никогда не обещает пациентам того, в чем сам не уверен.
- Вы - нормальная женщина и будете жить, как нормальная женщина, торжественно закончил он, и Катя поверила - так и будет. И спросила нормально ли, что ей везде хорошо, везде, где ее любят. Вот и сейчас - она совсем не скучает по дому. Мay be, это ужасный эгоизм? Она боялась, что Билл ее не поймет, говорила медленно, обдумывала каждое слово, выбирая самое точное. Он весело удивился: эгоизм? Но почему?! Потом помолчал, посерьезнел и, тоже явно стараясь говорить простыми короткими фразами, объяснил: Катя была лишена стольких радостей в жизни, что ее способность быть счастливой и радоваться тому немногому, что есть, вовсе не эгоизм, а ... мужество. И мудрость. "Это - достоинство, понимаете?" - говорил он, глядя ей в глаза, и добавил, что благодаря этому качеству она наверняка никогда не была для окружающих обузой, не портила их жизнь тем, что постоянно несчастна. Это редкий дар.
Рут с отцом они нашли в саду, Мыша плавал в бассейне, в голубой, подсвеченной воде, Рут уютно дремала в плетеном кресле.
- Совсем усталая? - спросила она, увидев Катю.
- Нисколечко! Наоборот.
Это была правда. Она даже испытывала какой-то подъем. Они с Биллом успели обсудить даже Катины отношения с Димкой и его женщину, появившуюся, кажется, из-за того, что Катя боялась - не то слово! - просто не могла себе даже представить, с ужасом относилась к... ну...
"К сексу, - уточнил Билл. - Это пройдет. Просто результат травмы и страх показаться жалкой, некрасивой. Пройдет обязательно", - повторил он.
Теперь она думала, что уже относится ко всему этому по-другому. Хотя бы теоретически. А Димка?... Билл прав: то, что он занимается сексом с другой женщиной, может совершенно не касаться их с Катей. И теперь, и в будущем ... если... Но Билл же уверяет, что ее, как он выразился, фобия вполне излечима.
А вдруг тогда она поймет, что любит Димку? По-настоящему. Сейчас она просто не знает, что это такое. А после операции, если та пройдет успешно и Катя из сломанной куклы превратится... в обычную девушку, станет как все, вот тогда...
* * *
Полет в Дюрам был легким. В Питсбурге, прямо у выхода из самолета, их встречали. Боб, одетый нарочито небрежно, но явно дорого, был забавным и внимательным, Аннет, его мать, оказалась не просто красивой, а невероятно красивой - огненно-рыжие пушистые волосы, яркие синие глаза, сверкающая улыбка, просто глаз не отвести... Она была живой и экстравагантной в белом брючном костюме мужского покроя и пестром шелковом шарфе. Катя отметила - отец смотрит на нее с удовольствием, и подумала, что, вполне вероятно, между ним и Аннет... что-то было. Когда-то. Они держались друг с другом не просто дружески - как близкие люди. Так что недавняя ревнивая интонация в голосе Рут, похоже, была оправданной. Но все это было не ее, Катино, "собачкино дело" - как говорит в таких случаях та же Рут.
Боб выглядел олицетворенной респектабельностью. Пока его мать с Катиным отцом, устроившись за столиком кафе и разложив на нем бумаги, что-то горячо обсуждали, Боб за другим столом элегантно угощал Катю мороженым со сбитыми сливками и фруктами и вел с ней светскую беседу на оригинальную тему: "Как вам нравится Америка?" Катя отвечала тоже оригинально - мол, да, нравится, очень! Боб, смеясь, сказал, что ему - кто бы мог подумать? - тоже, хоть он успел побывать и в Париже, и в Риме, и в Венеции, и много, много раз на юге Франции.
- Мать родилась там. Там живут мои бабушка с дедушкой, - сообщил он. И добавил: - Мама считает: жить надо в Штатах, а отдыхать в Европе.
Разговаривать с ним по-английски Кате было гораздо трудней, чем с Рут или вчера с психоаналитиком Биллом. Боб говорил очень быстро, глотал окончания слов. При этом у него был какой-то незнакомый, слегка гнусавый прононс, так что Катя не успевала следить за смыслом. И все же подумала: "Хвастун? Пыль в глаза - лапшу на уши?" "Отдыхать надо в Европе!" Нет, скорее, все, о чем он говорит, - обычная жизнь для таких, как он. Париж... Юг Франции... Это - как если бы она сказала, что жить постоянно предпочитает, конечно, в Петербурге, но лето лучше проводить на Карельском перешейке... А в самом деле, где она теперь предпочла бы жить? И где отдыхать? Побывать, допустим, в Венеции она бы не отказалась...
