Первая официальная публикация на русском языке рассказа, который в 2010 году выиграл премию «Bram Stoker Awards».
DARKER. № 4 апрель 2014
JOE R. LANSDALE, «THE FOLDING MAN», 2010
(Основано на легенде о черной машине)
Они возвращались с вечеринки по случаю Хэллоуина, давно уже сняв маски. Никто не пил, кроме Гарольда, но он был не за рулем, да и пьян-то не в стельку. Просто пьян настолько, что не мог прямо сидеть и потому лежал на заднем сиденье и зачем-то цитировал Клятву Верности флагу, которую почти не помнил. Невпопад вставлял строчки из гимна США и полузабытой Клятвы Бойскаута, которым был когда-то давно, пока не выгнали за поджоги.
Хоть Уильям за рулем и Джим, сидевший справа, были трезвы как стеклышко, они были на кураже, орали и вопили, а Джим даже снял штаны и натурально показал жопу черной машине с компашкой монахинь.
Машина была не из тех, что есть на каждой парковке. Джим не мог узнать модель. Угольно-черная. Напомнила ему о старых фильмах, где гангстеры на таких визжали шинами в погонях по городу. Только больше, с широкими окнами, за которыми он и углядел монашек, точнее, их типичные рясы; обычное такое сборище пингвинок.
Когда это случилось, когда они догнали монашек на дороге, Джим сказал Уильяму:
— Чувак, подъедь поближе, я им жопу покажу.
— Это ж монашки.
— Поэтому и ржака, — ответил Джим.
Уильям двинул руль вправо, а Гарольд сказал сзади: «Большой Каньон. Большой Каньон. Покажи-ка им Большой Каньон… О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах…»
Джим стянул штаны, встал на сиденье на колени, повернулся задницей к стеклу, и, когда они проезжали монашек, Уильям нажал на кнопку и опустил окно. Жопа Джима выскочила в ночь, как дрожащая луна.
— Смотрят? — спросил Джим.
— О да, — ответил Уильям. — И что-то они не рады.
Джим подтянул штаны, уселся и обернулся, и уж конечно они были не рады. Потом случилось что-то странное: одна из монашек наставила на него палец, а за ней все остальные. Джим хмыкнул:
— Блин, монашки-то взбесились.
И тут он хорошенько их разглядел, несмотря на темную ночь, потому что их высветили фары, и он увидел лица: суровые, как у надзирателей, и страшнее атомной войны. Монашка с рулем была особенно мила — с такой рожей, что часы бы встали, да еще и назад пошли, а дерьмо бы само обратно в зад заныкалось.
— Видал, как они в меня пальцами тыкали? — спросил Джим.
— Ага, — ответил Уильям.
Гарольд наконец вспомнил «Звездно-полосатый флаг» и теперь без конца пел.
— Да твою мать, — сказал Уильям. — Заткнись уже, Гарольд.
— А знаешь что, — пробормотал Джим, изучая зеркало заднего вида. — По-моему, они ускорились. Пытаются нас догнать. Ох, блин. А если запомнят наши номера? Может, уже. Позвонят копам, и папаша взгреет мой славный зад.
— Ну а если они еще не видели номера, — ответил Уильям, — то и не увидят. Эта детка легко заводится и быстро жарит.
Он надавил на педаль газа. Машина заурчала, как от оргазма, и рванула. Гарольд слетел на пол.
— Твою ж мать, — сказал он.
— А пристегиваться надо, придурок, — заметил Джим.
Машина Уильяма шпарила по дороге. Перелетела через холм, нырнула вниз, как дельфин с волны, и Джим подумал: «Прощайте, пингвинки», а потом оглянулся. На вершине холма светили фары машины монашек, и та набирала скорость, двигаясь рывками, словно перемещалась, когда Джим моргал.
— Черт, — сказал Уильям. — А машинка у них не промах, да и водила давит будь здоров.
— Что это вообще за тачка? — спросил Джим.
— Черная, — ответил Уильям.
— Ха! Мистер Детройт.
— Сам попробуй назови.
Джим не мог. Снова оглянулся. Машина монашек нагоняла; огромное авточудовище неслось по черной реке асфальта, фары освещали салон машины Уильяма, как на концерте в Вегасе.
— Да что у них, блин, под капотом? — нахмурился Уильям. — Гипер-движок?
— Эти монашки, — сказал Джим, — какие-то серьезные.
— Поверить не могу, они уже о бампер стучатся.
— А ты нажми на тормоза. Покажи им.
— Не на таком же расстоянии, — ответил Уильям. — А то мы им покажем только содержимое наших задниц.
— Слушай, разве монашки такие бывают?
— Сам видишь.
— А, — сказал Джим. — Я догнал. Хэллоуин. Они не настоящие монашки.
— Тогда сейчас я им устрою, — подал голос Гарольд и, едва монашки появились справа, заполз на сиденье и опустил стекло. Заднее стекло машины монашек тоже опустилось, Джим оглянулся. Монашка была, конечно, стремная, причем еще больше, чем показалось в первый раз. Похожа на что-то дохлое, а ряса была не черно-белой, а фиолетовой с черным, ну или так казалось при свете фар и луны. Монашка обнажила зубы, и были они длинные и коричневые, как от табака. Один ее глаз был как гнилая котлета, а нос — как пятак у свиньи.
Джим сказал:
— Это не маска.
Гарольд высунулся из окна, замахал руками и крикнул:
— Ты такая, мать твою, страшная, что даже одеваешься в темноте, потому что зеркала боишься!
Гарольд продолжал что-то вопить, и кое-что даже было смешным, но тут одна из монашек наклонилась вниз, а потом высунулась в окно с доской в руках. Джим обратил внимание, что ее руки, где рукава рясы сползли к локтям, были тонкие, как палки, и белые, как брюхо дохлой рыбы, а локти узловатые и вывернуты не в ту сторону.
— Лезь назад, — велел Джим Гарольду.
Гарольд махал руками и отпустил еще одну шутку, а потом монашка размахнулась — из-за ее странных локтей замах пошел под необычным углом — и сама кое-что запустила, только не шутку, а доску в череп Гарольда. Он обмяк, полтела свесилось из окна, стучась о дверцу, шоссе обдирало кулаки, а зад висел внутри — одна нога на полу, другая болтается в воздухе.
— Монашка ему врезала, — сказал Джим. — Доской.
— Чего? — переспросил Уильям.
— Оглох, что ли, врезала она ему.
Джим отстегнул ремень безопасности, перегнулся через сиденье, схватил Гарольда за футболку и втащил внутрь. Его голова как в тисках побывала. Весь в кровище. Джим пробормотал:
— Ой, блин, похоже, он умер.
Бам!
От грохота Джим аж подпрыгнул. Вернулся на место и посмотрел на монашек. Те подъехали так близко, что доставали доской до машины Уильяма; водитель оттирала их к обочине.
Новый удар, отлетело зеркало заднего вида.
Уильям попытался вырваться вперед, но монашки шли наравне и оттесняли их влево. У края дороги они влетели в кювет, машина сделала сальто, перескочила через ограждение и покатилась в лес, взбивая грязь, листья и сосновые иголки.
* * *
Джим очнулся снаружи машины. Стоило ему шевельнуться, перед глазами все закружилось, но потом успокоилось и остановилось. Его выкинуло, как и Уильяма, который лежал неподалеку. Машина превратилась в гору металла, еще медленно прокручивалась на крыше, из-под капота белоснежными облачками выбивался дымок. Постепенно машина остановилась, как старые часы, которые забыли завести. Лобового стекла не было, по округе разбросало три дверцы из четырех.
Черная машина остановилась на дороге над ними, дверцы открылись, и вышли монашки. Четыре. Необыкновенно высокие, когда они двигались, колени у них, как и локти, гнулись не в ту сторону. Из-за ряс не разглядеть точно, но было на то похоже, а учитывая локти — скорее всего так и было. В лунном свете они казались тощими и бледными, словно китайские палочки, челюсти как будто выросли, носы были как у ведьм, не считая широких ноздрей, а спины выгнуты, как луки. Одна из них еще держала доску.
Джим подполз к Уильяму, который пытался подняться.
— Ты нормально? — спросил Джим.
— Вроде, да, — ответил Уильям, дотрагиваясь до крови на лбу. — Я прямо перед ударом, как дурак, ремень отстегнул. Понятия не имею, зачем. Наверное, хотелось убежать. Мозг уже не работал.
— Глянь наверх, — сказал Джим.
Они задрали головы. Одна из монашек спускалась по склону к разбитой машине.
— Если можешь двигаться, — сказал Джим, — то давай этим и займемся.
Уильям с трудом поднялся на ноги. Джим схватил его за руку и потащил в лес, где они прислонились к дереву. Уильям сказал:
— Все перед глазами кружится.
— Скоро перестанет.
— Надо передохнуть, а то я сейчас вырублюсь.
— Секунду.
Монашка, которая уже спустилась, склонилась за машиной Уильяма, пропав из виду, потом двинулась по склону наверх, волоча за лодыжку Гарольда — тот так болтался, будто все кости переломал.
— Боже мой, ты видишь? — спросил Уильям. — Надо помочь.
— Он мертв, — ответил Джим. — Ему череп доской проломили.
— Ох, черт, чувак. Не может быть. Они ж монашки.
— Мне так не кажется, — ответил Джим. — По крайней мере, не такие, каких мы знаем.
Монашка затащила Гарольда на дорогу и бросила у черной машины. Другая открыла багажник и вытащила какую-то штуку. Что-то вроде шезлонга, только побольше. Монашка бросила ее на землю и легонько пнула. Сложенная штука начала со стуком и скрипом раскладываться. Выдвинулась идеально круглая голова, покрутилась на чем-то вроде серебряного шарнира. Перестав вращаться, встала прямо, а потом слегка наклонилась влево. Вместо глаз, рта и ноздрей были только дырки. Сквозь них светила луна. Голова поднялась на выдвинувшихся плечах, как у вешалки, а потом показалась и грудная клетка. Она была похожа на старый ткацкий станок или, может, какой-то ящик, в котором лежит что-то такое, что лучше бы оно там и лежало дальше. С новым скрежетом и лязгом появились бедра и длинные костлявые ноги с вывернутыми назад коленями и широкими металлическими ступнями. Тощие руки свисали до колен и стукались об них, как ветки дерева об окно. Оно было выше двух метров ростом. И, как и монашки, с вывернутыми локтями и коленями.
