Но вернемся к новичку. Поскольку он проснулся окончательно, я вздумал показать ему кое-что из адских достопримечательностей. По внешности новичка, которая в потустороннем мире вполне соответствует духу, было совершенно очевидно, что в миру он мыкался армейским политработником. Круг его интересов не представлялся, таким образом, чем-то непостижимым. Именно с политработы я и начал: привел его в кинозал, где круглосуточно крутили триллеры и садизм с мазохизмом хлестали через край. В зрительном зале царили мрак и смрад, на последнем ряду кого-то с резиновым скрипом драли, самозабвенно пыхтя от ненависти к партнеру и любви к собственной персоне. Я искоса поглядывал на своего спутника и отмечал, что зрелище любо ему: он протемнялся ликом и только поеживался от страстного пламени, жадно его пожиравшего, да отбивался от неугомонного червя. Поначалу все такие - я-то привык давным-давно, огонь мне не мешает, а с червем искупления мы даже пускаемся в разговоры. Он, бывает, злорадствует: вот, мол, дембельнешься сожру тебя без остатка, а я отвечаю: так то когда еще будет, а пока помучайся, поскорби о моей пропащей душе, повертись голодным - ведь ты не насыщаешься вовек, и пока что ни крошки моего естества не пошло тебе впрок.
Досмотрев фильм, мы снова вышли на плац. Группа духов готовилась к отправке на учения: в земных пределах намечались большие маневры, и воины собирались пустить в ход весь арсенал адских нашептываний, подначек и провокаций. К нам подошел мой хороший приятель из старожилов, по имени Аластор. В мирском воплощении он, без сомнения, сделался бы отпетым дедом. Аластор угостил нас сигаретами и долго хохотал, когда те, едва мы поднесли угольки, взорвались и опалили нам шерсть. Дух сообщил, что вышел приказ оставить его на сверхсрочную, и все мое естество сочувственно отозвалось, наполнившись глубокой дружеской ненавистью - не без зависти. Скоро мы простились, он вернулся к своему взводу, а мы отправились дальше.
Посетили мы и медсанчасть, где выл, пребывая в шоковом состоянии, подземный бес, которого с целью демонстрации Господней любви вознесли в Небеса. Но любовь - вопреки расхожему мнению - проявилась не в вознесении, а в отправке его обратно, ибо в обществе ангелов бедолаге сделалось до того худо, что праведники не смогли этого снести. Посему бес был удостоен высшей милости - полного и окончательного водворения в привычный ад, но то был бес закоренелый, а нам подобного снисхождения ждать не приходилось. Червь не лгал, суля двуличным, совмещающим светлое и темное начала тварям, забвение грехов и утрату независимости. Бес между тем стонал и проклинал духовидца, ради прозрения которого Верховный выдернул его из родного пекла и подверг жесточайшей пытке - без этого, видите ли, духовидец не понимал, как это Господу не жаль в аду находящихся. Но теперь он знал, что Господу жаль, и даже очень, потому и держит их там, где им вполне вольготно и радостно.
Посмеявшись над бесом, чье лечение состояло в новых муках - его донимали подробными расспросами о Небесах, собирая якобы данные для истории болезни - мы проследовали в Коцит, морозное святилище преисподней, где хранилось боевое знамя и торчал навеки вмерзший в ледяной каток Люцифер. Там и сям шлялись экскурсанты, среди которых попадались и ангелы, охваченные ужасом и чуть живые от ядовитых миазмов. Объяснения давал древний, высохший демон, седой до последнего волоска. Он рассказывал, как в незапамятные времена Верховный лично посетил преисподнюю и вел себя в соответствии с им же заведенным правилом. Предельно унизившись среди людей, он по сошествии в ад повторил свой подвиг и обернулся лютым чудовищем - собственно, это и был Люцифер, ибо все возопили:"Как Ты упал, о Утренняя Звезда, как упал!" Далее последовало таинственное, божественное дело: оставаясь во льдах в сатанинском обличье, внушая бесам надежду и оптимизм, Создатель вознесся на Небеса и с той поры ухитрялся быть сразу в двух местах. Местные еретики утверждали, что Люцифер - обыкновенное чучело, манекен, лишенный личного бытия, но толпы паломников продолжали стекаться к мрачному капищу, черпая там веру в бессмертие адских пропастей. Экскурсовод бубнил заученный текст, автоматически тыча длинной указкой в особо примечательные органы Сатаны. В некотором отдалении стояла аккуратно застеленная койка с табличкой, извещавшей, что Верховный навечно зачислен в наше воинское формирование. Имя Создателя звучало на всех перекличках и смотрах, а кто-то из сверхсрочников неизменно рапортовал:"Отсутствует по причине благих намерений".
Вскоре мой подопечный заявил, что с него достаточно, он вполне пропитался адской реальностью, благо все увиденное не вызывает в нем отвращения - в жизни человеком он привык созерцать нечто подобное. Я украдкой подпалил ему гимнастерку и отпустил. Тут как раз возвратился Аластор, купаясь в лучах неподдельного, искреннего восторга. Разумеется, я сразу насторожился: счастливый демон не предвещает ничего хорошего. Так оно и вышло: Аластор показал мне приказ, строки которого сияли нестерпимым ослепительным светом. Из бумаги следовало, что мне пора на дембель. Кто-то на земле поставил за мое здравие свечку, и это решило дело. Между прочим, такая забота очень часто возмущает нашего брата. Иной раз все эти поминания сильно смахивают на выплату выкупа похитителям, тогда как похищенный давным-давно покоится в овраге с ножиком под ребром. Ну да Бог им судья только тем и остается утешиться.
Итак, я прощен, и добрых моих качеств хватило, чтобы мне разрешилось проживать на какой-то небесной окраине. Там меня ждут почет и слава как обуздавшего порок, но в то же время - вечный укор за неистребимую к тому пороку склонность. По ночам мне будут сниться казармы, на ветровом стекле райского КАМаза я укреплю фотографию Люцифера, а в Хэллоуин, праздник нечисти, стану встречаться с однополчанами и вспоминать былое. Ведь в духовном мире существуют прообразы не только предметов и лиц, но также и ситуаций. Если где-нибудь под Воронежем приходит домой некий дембель, хлебнувший лиха, и после, протрезвев, не слишком вписывается в действительность, то положено быть и потустороннему аналогу такого события.
Будучи еще во плоти, я хорошо усвоил армейскую мудрость: лучший способ противодействовать хреновому приказу - хреново его выполнить. Шансов на успех, конечно, никаких - в лучшем случае отсрочка. Но главное - ввязаться, а там посмотрим. Кстати сказать, любители этого изречения, очутившись среди нас, остались ему верны. То и дело ввязываясь то в одно, то в другое, они снискали уважение, и к их желаниям отнеслись с пониманием: оставили на сверхсрочную и даже рекомендовали в адскую Академию. У них появилась возможность жить по интересам до самого Страшного Суда - червячьей победы.
Мне, естественно, было до них далеко, и я, не особенно изощряясь, решил сделаться самострелом. Поваляюсь в лазарете будто бы в стрессе от жуткой новости, пройду восстановительное лечение - авось, наверху успеют передумать, а то и забыть. Или, может быть, покруче разбушеваться? Чтобы сразу, если подфартит, не в лазарет, а в самый штрафбат. Лучшее, до чего я додумался, было пленение нашего командира, попытка захвата власти и последующий штурм Небес с применением полного набора зверств и соблазнов. Но я не учел, что в мире духов мысли одного немедленно делаются достоянием всех желающих. Меня скрутили и потащили на ковер к начальству, где с ходу начали орать, топать копытами и размахивать хвостами. Мне было сказано, что у меня пока нос не дорос идти войной на ангелов, что хрен я получу вместо лазарета, если вздумаю изображать контуженного божественной любовью, что засерям вроде меня в преисподней делать нечего - только даром из века в век пить из чаши казенного зла. Дескать, я давно на заметке, ибо уличен в предосудительном сочувствии некоторым райским квартирантам, и мне еще тысячелетие назад следовало наподдать коленом. Короче говоря, тема закрыта - собирай манатки и уматывай к своим.
Я не заслуживал таких оскорблений, так как умножал адское зло верой и правдой, от души. Но иначе и быть не могло - я бы сам, окажись на их месте, не упустил случая лишний раз причинить страдания ближнему. Моя карта была бита, я поплелся прочь паковать чемоданы.
Присев на койку, я разложил на ней бедняцкое личное имущество. Парадная форма - фуражка с черепом-кокардой, ремень с бляхой, украшенной пентаграммой, медали - за утопление спасающих, за безличное мужество, за отвагу при поджоге, за участие в малом Армагеддоне. Перелистал дембельский альбом с порнографическими рисунками и сортирными стихами. Подбросил на ладони пачку писем от возлюбленной: половина пришла из сопредельной преисподней, половина - из райской обители. К горлу подступил комок; адский пламень страстей разгорелся пуще прежнего, а червь спасения, ликуя, ввинтился в самое сердце. Позади скрипнула дверь: Аластор, ухмыляясь, стоял, привалившись к косяку, и ждал меня. Я собрался с остатками злобы и послал ему внушение, он приятно для меня удивился и отступил в тень. Я опустился на колени, обратился к западу и, глядя в пол, прочитал молитву:" Отче наш, который говорит с Сатаной, наводит ужас и ожесточает сердца. Зачем, создавши злое, ты топаешь ногами, что оно не доброе? Зачем не сделал нам поровну блага и лжи? Сам твердишь, что мы - тлен и прах, и не даешь свободы, ибо откуда она, когда злое - повсюду, а о вечно добром - одно лишь понятие? Зачем, всесильный, желая зла, творишь его чужими руками, а благо оставляешь в Себе? К чему наделил самостью, которая - ничто без Тебя и в то же время вечный, неустранимый соблазн?"
