Я заметил, что, и Саида с интересом ждет моего ответа. По-чему-то этот разговор начал меня раздражать. Я неопределенно пожал плечами: по-моему, нет.
Он засмеялся, это был неприятный смех пьяного человека. Жена внимательно посмотрела на него.
- Ну что же, вы счастливый. И уж во всяком случае гораздо счастливее меня.
-- Я бы, наверное, на его вопрос ответила бы так же, как и ты, - задумчиво сказала Сайда. - И все-таки на этот вопрос ни один человек не сумеет ответить точно.
-Мне кажется, наш новый знакомый страдает тем, то во фрейдистской литературе именуется "комплексом вины".
- Не знаю, не знаю, - рассеянно произнесла Саида.
Хорошо идти рядом и молчать, иногда это заменяет самые задушевные разговоры.
-Послушай, - сказала вдруг Сайда, - за два квартала отсюда наш дом. Я его вот уже лет пятнадцать не видела. Да-вай-ка пройдем по нашей улице...
Давно я здесь не был. И все как будто по-прежнему: и киоск на углу, и будка сапожника, и деревья ничуточку не выросли. Все по-прежнему и вместе с тем это другая улица и другие дома. Мы вошли в наш двор, обошли его и не встретили никого из бывших соседей. Незнакомые дети играли на той же пло-щадке, на которой когда-то играли мы.
- Помнишь, - сказала Сайда, - ты упал с этого дерева и ободрал себе правый бок. Тебе сделали противостолбнячный укол, и ты страшно этим гордился, а мы завидовали?
А может быть, это был не я, может быть, ничего этого не было?
- А здесь мы собирались после школы - ты, я, Борис, Джангир.
- Кстати, где они сейчас? В последние годы я никого из них не встречала. *
- Борис преподает в нашей школе. Джангир трудится в ка-ком-то научно-исследовательском институте...
-А Заур?
- Он заместитель министра, разъезжает на черной "Волге". Мы еще несколько минут постояли во дворе.
-Хорошо, что пришли. Для меня с этим домом связано все самое хорошее. Зря мы сюда иногда не приходим.
Мы вышли со двора, который казался мне в детстве огром-ным, и побрели по улице, которую до пятнадцати лет я назы-вал "нашей". Ну, ни одного знакомого! Впрочем, я, кажется, знаю этого полного пожилого человека, идущего по тротуару навстречу. А, это дядя Сабир. Постарел он очень... И Саида его узнала.
- Ты не знаешь, что поделывает его сын, Азад?
-Ты разве не слышал? Он ведь умер.
-Да брось ты! Отчего же он умер?
- Не знаю. Он умер в тюрьме.
- А как он попал туда, за что?
-Я как-то встретила Бориса, он сказал мне, что Азада аре-стовали за какое-то уголовное дело. Подробности он мне не рас-сказывал... С Азадом уже давно что-то было неладно. А ты хо-рошо его помнишь?
Хорошо ли я его помню? Перед тем, как идти в школу, мы встречались на углу. Он всегда приходил первый и беспокоился всю дорогу, что мы можем опоздать. Учился он хорошо, гораздо лучше меня, и все учителя в один голос говорили, что Азад просто-напросто одаренный ребенок. Он всегда отличался от всех нас. Нет, дело не в том, что он был меньше ростом и тщедушней
любого из ребят па нашей улице, что совершенно не мешало ему драться с признанными силачами. Я не помню ни одного случая, чтобы он струсил. Иногда ему здорово попадало, и тогда он оза-боченно прикладывал к синяку мокрый платок и спрашивал у всех, очень ли заметно, - он не любил, когда дома узнавали о его драках. По нашим тогдашним понятиям, он был очень смелый человек. Я помню, как-то во время очередного матча по футболу между дворами, мяч влетел, разбив вдребезги стекло, в квартиру работника городской пожарной охраны Ага Джалала, которого все на нашей улице очень боялись. Улица опустела за какое-то мгновение. Из дому выскочил разъяренный пожарник. Посреди улицы совершенно спокойно стоял Азад. Ага Джалал подскочил к нему и ухватил за ухо.
- Я не разбивал вашего стекла, - невозмутимо сказал Азад. - Я не играл в футбол.
Он и вправду не играл, а стоя на тротуаре, болел за команду своего двора.
- Не играл? - спросил, саркастически улыбаясь, Ага Джа-лал. - Идем к твоему отцу и спросим у него, играл ты или нет.
- Пойдем, - спокойно сказал Азад. Трепку дома Азад перенес стоически.
- За что меня отлупили, непонятно, - пожаловался он мне, недоуменно пожимая плечами
Я ему начал было объяснять, что в таких случаях лучше смываться сразу, не доводя дело до суда взрослых, но замолчал, когда Азад удивленно сказал: ,
- Но я же все время говорил и Ага Джалалу и отцу, что я не играл в футбол. Я же правду говорил!
Отца Азад обожал. Если его мать, маленькая незаметная женщина, вечно хлопочущая по хозяйству, в разгар военных действий на нашей улице звала Азада, чтобы послать в магазин за маслом или в керосинную лавку, а размахивающий "саблей" Азад отказывался, то последним и всегда безотказно действую-щим доводом было: "Перед уходом отец велел тебе это сделать". И тогда каждый раз случалось чудо: из отважного воина Азад превращался в маленького, послушного мальчика, шествующего с кошелкой или керосиновым бидоном мимо своих недавних соратников.
Азад утверждал, что его отец, дядя Сабир, лучше всех на нашей улице играет в нарды. По-моему, он обиделся, когда я сказал ему: "А мой отец считает, будто в нарды выигрывает тог, кому лезет". Азад говорил: его отец очень сильный и уж гораздо сильнее моего отца, и мы иногда жалели, что у нас нет возмож-ности выяснить это практически, раз и навсегда.
Каждый раз, когда я приходил к Азаду, дядя Сабир отры-вался от газеты и произносил одну и ту же фразу:
-А-а, мальчик, здравствуй, как тебя зовут?
Я здоровался и представлялся.
- Да-да, верно. А в каком ты классе? Выяснив в очередной раз, что мы с Азадом учимся в одном классе, дядя Сабир удовлетворенно говорил:
- Молодец. Очень хорошо. Передай привет папе!- И, сно-ва шевеля губами под стриженой щеточкой усов, принимался читать газету. Дядя Сабир очень тщательно следил за тем, что-бы в его доме читали газеты. Для Азада он выписывал "Пионер-скую правду" и "Мурзилку" и каждый вечер проверял, прочи-тал ли он их до конца. По мнению дяди Сабира, все порядочные люди читают газеты, и поэтому Азад должен их читать. Я до сих пор не знаю, что он подразумевал под словом "порядочные", по он действительно прикладывал очень много усилий для того, чтобы Азад вырос порядочным человеком. Я сам слышал, как он однажды отругал его.
Всем двором мы поехали в Бузовны. Ну, конечно, приехали, разделись и начали играть в футбол. Вещи свои мы сложили в кучу на песке, А Азад аккуратно завернул штаны и рубашку в газету и закопал их в песок, чтобы не украли. Мы накупались до озноба, собрались домой, и тут выяснилось, что Азад не может найти места, где закопал свои вещи. Искали мы их до позднего вечера, ,но так и не нашли. Я сам слышал в этот вечер, как дядя Сабир отлупив Азада, говорил ему расстроенным го-лосом: "Изо всех сил стараюсь, чтобы ты стал человеком, а ты черт его знает что вытворяешь?!" А Азад ничего не отвечал:
он считал это справедливым, он же действительно потерял ве-щи, и в этом виноват только он сам. Когда я в тот вечер явился домой, то мама не стала со мной разговаривать, а отец спросил у меня, где я пропадал. Я все подробно рассказал ему. Отец вздохнул, и я слышал, как он сказал потом маме: "Сабир кретин, он может искалечить ребенка!"
В ту осень Азада определили в музыкальную школу, и те-перь он каждый день гордо проходил мимо нас с папкой, на которой золотом была вытиснена лира. В музыкальной школе он делал успехи, я сам видел его табель, где были пятерки и по музграмоте, и по специальности, и по другим предметам. Наверное, со временем из него получился бы хороший пианист, если бы в один прекрасный день дяде Сабиру не показалось, что обучение идет недостаточно быстро. И тогда в их доме появи-лась Сима Акимовна, учительница музыки. Под ее руководством Азад в самое короткое время стал очень хорошо играть. Она принесла с собой написанные от руки на нотной бумаге модные в то время песенки и стала учить по этим самодельным нотам. Теперь, когда к ним приходили гости, дядя Сабир вызывал Аэада, и он играл подряд все разученное по нотам, и гости хва-лили Азада.
В этот вечер я был у них. Азад разбирал на пианино оче-редную песенку, оставленную Симой Акимовной, а дядя Сабир сидел в кресле и, постукивая в такт песенки, читал газету. Вдруг он поднял голову.
- Почему ты начал эту песню снова, ведь ты ее не сыграл до конца?
- Сыграл, - ответил Азад. - Видишь, вот конец, послед-няя нота.
- Ничего подобного, - сказал дядя Сабир. - Я уже эту песенку хорошо знаю... Ти-ра-ра-рам... Ты не доиграл последний куплет.
- Да я доиграл, папа. Вот посмотри, последняя нота "ми", дальше другая песенка начинается, видишь?
-Ты знаешь, что я в нотах не разбираюсь, - рассердился дядя Сабир. - Но я знаю этот мотив, и потом днем я слышал, как с учительницей ты играл эту вещь до конца... А сейчас нагло улыбаешься и пытаешься обмануть своего отца... Играй!
Азад несколько раз сыграл эту проклятую песню, каждый раз останавливаясь на одном и том же месте, и наконец взбе-шенный дядя Сабир ударил его по лицу.
