Екатерина Краснова - В старом доме

— Барышни! Барышни! Живее! Остынет… Кто первая выльет?

— Я! — Я! — Я! — кричат со всех сторон.

В столовую врывается толпа молодых людей.

— Прочь! Прочь! Идите вон! Бабушка, скажите им, чтобы они ушли! Уходите! Нельзя! Мы про женихов гадаем! — кричит весёлый хор.

— Мы тоже хотим гадать! Бабушка, мы тоже! Позвольте нам…

Страшная суматоха, крик и смех. Женя чувствует, как кто-то схватил её руку и сжимает крепко-крепко, до боли. Ай! Это он!

— Володя! — кричат его сёстры. — Удостоил! Какая честь!

Бабушка водворяет порядок со своего кресла. Наступает молчание.

Склонивши голову набок, затаивши дыхание, Нина первая выливает олово. Расплавленная струя шипит, клокочет и застывает в снегу. Бабушка и няня надевают очки и внимательно осматривают причудливую фигуру на тени, падающей на стену, освещённую отблеском камина. Все ждут.

— Сад! — объявляет няня. — Сад!.. И, как будто, деньги!.. Сноп! Богато будешь жить, матушка!

— Да, сад, — подтверждает бабушка, кивая чепцом.

— И глядите, барыня, словно как двое гуляют… Двое и под одним зонтиком! — оживляется няня.

— Двое, двое! — соглашается бабушка.

— Под одним зонтиком! — подхватывают все. — Слышишь, Нина? Поздравляю, Нина! Няня, как его зовут?

Все хохочут. Смеётся и Нина, довольная.

Девушки льют олово одна за другой. Чёрные тени принимают в разгорячённом воображении самые разнообразные формы; бабушка вещает со своего кресла о их таинственном значении. По потолку движутся другие причудливые тени, тени зимней ночи; на стене шевелятся тени молодых голов, склонившихся над столом с оживлением и любопытством.

Бабушка приказывает принести свечи, чтобы жечь бумагу и топить воск.

— Бабушка, петуха! Велите принести петуха, бабушка! Мы хотим петуха!

Няня отправляется за петухом. Кто-то идёт за овсом.

— У кого есть кольцо? Кто даст кольцо?

Один из кузенов, над которым немало смеются, оттого что он носит на мизинце бирюзовое кольцо неизвестного происхождения, предлагает свои услуги.

— Сашино кольцо! Саша даёт знаменитое кольцо! — возглашает неумолимая Соня.

Никто не замечает, как укоризненно смотрит на него Нина, как он смеётся и пожимает плечами в ответ на её взгляд. Няня является с петухом, и испуганный криком и смехом петух хлопает крыльями и мечется по комнате. Его ловят, яростно размахивая полотенцами и платками; он забивается под буфет, и оттуда его с триумфом вытаскивают, причём он клюёт руки храброму гусарскому корнету, который взял его в плен.

— Самый злющий петух! — с гордостью говорит няня. — Так и клюётся: есть хочет!

Стол с шумом и грохотом отодвигается к стене. Стулья поставлены полукругом; овёс насыпан перед каждым. Няня прячет кольцо; все садятся. Негодующий петух стоит, поджавши одну ногу, и презрительно моргает круглыми глазами. Его поощряют и бранят. Наконец, он встряхивается, вытягивает шею, склоняет голову набок и гордо двигается в путь. Вот он подбирается к овсу…

— Клюнул! Клюнул у Володи! — восторженно кричат его сёстры и кузины.

Сама бабушка в волнении приподнимается на кресле и не спускает глаз с петуха. Все-все, кроме Жени, смотрят на Лидию, и потому не замечают, как волнуется Женя.

Петух решительно идёт к Жене и клюёт у её ног. Что-то звенит под его клювом… Кольцо! Нет, каково — у Жени! Женю поздравляют и дразнят; шумный восторг наполняет столовую. Женя наклоняется, чтобы скрыть своё смущение и поднять кольцо. Она наклоняется низко-низко и почти сталкивается своей золотистой головкой с чьей-то другой тёмной кудрявой головой. Её сердце сильно бьётся; над её ухом раздаётся знакомый шёпот:

— Завтра, в это же время! Я буду ждать!

Смеркается. На западе ещё догорают пурпуровые и палевые полосы, но небо уже темнеет. Белая степь слегка зарумянилась от прощального поцелуя солнца. Прозрачен морозный воздух.

Подымая целые облака снежной пыли, звеня сбруей и колокольчиками, несутся по степи тройки одна за другой. Синие тени бегут за ними по блестящему снегу. Далеко разносятся звонкие молодые голоса и весёлый смех. Седой иней осыпал серебряными звёздочками бобровые воротники и вьющиеся кудри, убелил усы и бороды, опушил меховые полости, осыпал и сани, и лошадей. Всё бело, всё сияет и смеётся. Мчатся тройки и несут домой, в гостеприимную усадьбу, равнодушных и весёлых, отверженных и влюблённых.

Они вместе. Они не одни в санях, но никто не обращает на них внимания. Прижавшись друг к другу, они точно замерли, и им кажется, что они несутся по серебряной дороге, в серебряное царство, вместе с блестящими снежинками. Дыхание захватывает от бешеной езды, снежная пыль окружает их искристым облаком, и звенит-звенит колокольчик, и бежит из глаз, мчится белая степь…

Ах, если бы никогда не кончилась эта безумная скачка!

Они смотрят друг на друга и смеются. Его тёмные волосы и усы, его борода и бобровая шапка — всё поседело и побелело. Ещё чернее, ещё ярче блестят его проницательные глаза. Ещё краснее кажутся из-под белых усов насмешливые, гордые уста.

— Какой ты смешной! — шепчет она.

А сама она вся разгорелась от мороза; лёгкие пряди волос серебряными кольцами падают на лоб и на плечи. Глаза сияют сквозь серебристую бахрому ресниц. И странно, и весело ему смотреть на молодое разрумяненное личико, увенчанное снегом. Они смотрят друг другу в глаза, и улыбаются, и забывают всё на свете. Он наклоняется всё ниже и ниже…

— Помни, в одиннадцать часов! Я жду… — слышит она как во сне…

— С нами крестная сила! — кто-то громко вскрикивает.

— Кто? Что случилось?

Бледный как полотно старый слуга, сидевший на козлах, оборачивается и указывает вперёд дрожащей рукой.

А впереди белеет огромный сад, и виднеется старый дом на фоне потемневшего неба.

— Что с тобой, Емельян? Что случилось?

— Разве вы не видите, батюшка Владимир Николаевич? Разве вы не видите? Дым!

— Что? Горит? Пожар? — заволновались в санях.

— Из этой трубы! Ведь это камин уго?льной комнаты! О, Господи! — бормочет старик.

Влюблённые переглядываются и улыбаются.

— Что ж такое… Затопил кто-нибудь.

— Сохрани Бог!

— Да и не оттуда совсем дым! Не та труба!..

Тройка остановилась. Молодой барин первый выпрыгнул из саней и поспешно шепнул старому слуге:

— Тише! Молчи об этом! — и прибавил ещё тише, но уже в другую сторону. — Так я жду? В одиннадцать часов!

Она кивнула и засмеялась. До одиннадцати уж недолго!

В спальнях барышень хаос и смятение. Барышни вздумали наряжаться. Бабушкины старинные сундуки перевёрнуты вверх дном; горничные сбились с ног. Мужчины не отстают: они также требуют маскарадных костюмов. Этого только недоставало! Положим — очень весело, но как же зато и несносно! Ведь ничего они сами не умеют; поминутно стучатся у дверей, присылают то за тем, то за другим, угрожают войти, когда… ну, невозможно, решительно невозможно! Соня только начинает одеваться, Нина и Лиза и наполовину не готовы, а тут вдруг… булавок Владимиру Николаевичу! (Ну, зачем ему булавки!) Анатолий Дмитриевич просят старого капота… Скажите на милость — гусарский корнет, и вдруг — капот!! Опять стучатся… Ещё что?

— Саша просит помады! Саша хочет вымазаться помадой! — объявляет Соня с негодованием.

— Не давать ему! — кричит Нина из-под жёлтой юбки испанского костюма, которая пока ещё у неё на голове.

— Скоро ли вы? Я сейчас войду! — угрожает кто-то из коридора, потрясая дверью.

— Нет, это невыносимо! Держите дверь, не пускайте!

— Да и так не войдёт, не беспокойся! — спокойно замечает Лидия.

Она в польском костюме. Зелёный атлас так идёт к её рыжим косам; её белые плечи и руки так картинно выделяются из собольей опушки; задорная конфедератка так грациозно сидит на её головке… Это ужасно! Женя смотрит на неё с отчаянием… Так она и знала — он непременно влюбится в Лидию в этот вечер! Это ужасно, ужасно!

Сама Женя стоит перед высоким трюмо, в облаке серебряной пудры, которою покрывают её каштановые кудри.

Скорее! Скорее! Ножки в атласных туфлях танцуют от нетерпения. Кончено! Слава Богу! Прочь батистовый пеньюар… Трюмо отражает игрушечную маркизу в розовом атласе, затканном серебром. Нежная шея тонет в старинных кружевах и сияет бриллиантами. Бриллианты на груди, на маленькой головке, — бриллианты и розы. Она готова. Только ещё мушку посадить рядом с ямочкой на левой щеке… Нет, Лидия уж не так эффектна в своём польском костюме! Скорее бы эти одиннадцать часов!..

Восклицания и восторги. Женю находят ослепительной. Какова испанка вышла из Нины! Как, эта сумасшедшая Соня оделась-таки пажом? Как не стыдно! Каково, Лиза уж готова! Вот так русская боярышня — прелесть! Все? Скорее! Кто забыл веер? Ну, что там ещё такое? Кто стучится в дверь?