- А мать с отцом ушла, - Севка вздохнул. - На фронт.
Угар
Вовка никак не мог сообразить, что происходит. Он тер глаза холодными руками и вглядывался в темноту.
- Скорей, скорей вставай, - говорила мама, вытаскивая его из-под груды старых вещей, наваленных поверх одеяла, - вставай, сынок, опять угар.
Каждую ночь этот противный угар не давал Вовке выспаться. Он приходил поздно, неизвестно как залезал в дом и бродило нему невидимкой. Это был очень хитрый враг, наверное, большой и синий. Но Вовка его не видел и поэтому не мог проткнуть гибкой пикой или зарубить настоящим сосновым мечом. Мама говорила что "это наказанье какое-то" и что этот угар "их убьет". Дальше Вовка представлял себе, как он будет защищать маму и не даст угару убить их. Раз папа на фронте, то он сам сможет сразиться с этим страшным врагом. Но как его найти. На Вовкин вопрос: "Что такое угар?" мама ответила: "Такой воздух тяжелый". На улице снова гуляла луна. Ей почему-то не спалось. И угар ей не страшен. Она была белая-белая. В морозном воздухе искрились волшебные иголочки, тонкие-претонкие. Они не падали и никуда не летели, а только кружились на месте, будто танцевали и сверкали разными цветами. Деревня спала. Не дымили трубы. Темнели окна. Улица, как молочная река, бежала вниз под гору к настоящей реке, тоже белой, в ледяной и снежной одежде. Каждый шаг звонко отдавался, и казалось, что иголочки тоненько позванивают, когда задеваешь их на ходу.
- Мама, а как же люди могут в такой мороз в окопах сидеть? Им ведь холодно?
- Холодно.
- Мама, а почему не ко всем приходит, а только к нам? Мама ничего не ответила. Как она могла объяснить маленькому Вовке, что во всем виновата война, что приехали они в эту далекую деревню и больше жить было негде, кроме этой дырявой избы, которую сколько ни топи - все равно все стены изнутри в инее, а печка плохая, и все время от нее угар. И что письма от отца редко приходят, а без писем совсем холодно.
- Вовка, ты бы нарисовал что-нибудь и послал папе. Ему сразу теплее станет. У меня есть два карандаша - синий и простой.
- Хорошо, мама, я нарисую, - пообещал Вовка. Снег скрипел все громче и громче - это значит, мороз крепчал под утро. А луна подвинулась к трубе крайней избы и оперлась о нее щекой. Странная луна. Всегда спит днем, а всю ночь гуляет. Может быть, у нее дома тоже по ночам бродит угар.
- Мама, пойдем домой! Он уже ушел... Спать легли, не раздеваясь, все равно был страшный холод, казалось, еще хуже, чем на улице. А утром Вовка нашел на столе листок бумаги из тетради в косую линеечку, на нем два маленьких карандаша и кусочек хлеба. Он вспомнил ночь и стал рисовать картину. Мерзли руки. Мешали загнутые до локтей рукава ватной взрослой телогрейки. Вовка очень старался. И синий угар на длинных тонких ногах, очень похожий на фашиста с плаката, падал куда-то вниз, а наголову ему опускался громадный меч, который держал тоже синий человек. Но этот человек был намного синее, и на шапке спереди было пустое место. Это место Вовка оставил для красной звезды.
Все готово
К снежной войне готовились долго. Построили крепость, налепили снежков и стали ждать оттепели, чтобы крепость заледенела. Случается зимой между метельными морозными деньками один - тихий, плаксивый. С утра он чем-то недоволен. Все хмурится, кутается в тучи. К полудню начинает потихоньку плакать, а к ночи его и совсем развезет. Люди всегда с удовольствием вдыхают сырой пахучий воздух - весной пахнет - весной пахнет. Завтра снова завьюжит - носа не высунешь. Среди зимы весна в гости на денек заглянула да еще сильнее раззадорила мороз. Утром после оттепели собрались у крепости. Снежные ядра, сложенные пирамидками, смерзлись - не разнимешь, не отделишь ни одного катышка. Ребята обошли крепость со всех сторон. Стены заледенели наславу. Крепкие - теперь не развалишь. И скользкие, гладкие - не влезешь.
- Все готово, - сказал Севка, - теперь надо делиться на фашистов и наших.
Ребята стояли гурьбой, понурив головы. Никто не хотел быть фашистом. Конечно, все понимали, что это игра, и никто дразнить не будет, но... даже на один день никто не хотел становиться фашистом. "А почему я, - думал про себя каждый. - Я, если б пустили, пошел на настоящую войну. Там и отец и брат... Нет! Не хочу!" - так думал каждый мальчишка, потому что все хотели на фронт, и у всех на войне были и отцы и братья и даже матери.
- - Тогда давайте сговариваться. Мы с Витькой будем матки, а вы сговаривайтесь. А потом - чет-нечет бросим.
Все зашумели сразу. Это уже другое дело! Толкались. Искали себе пару и отходили в сторону. Таинственно шептали что-то в ухо друг другу и оглядывались по сторонам, чтобы никто не подслушал. Потом по очереди подходили к маткам. "Матки, матки, чьи заплатки?!" - кричали они в два голоса.
- Матки, матки, чьи заплатки? Дуб или сосна? Витька смотрел на Вовку и на его "пару" - Ваню Диранкова. Надо было выбирать. А Вовка смотрел на Севку и очень хотел попасть в его команду тогда и немцем не так страшно быть.
- Дуб! - выбрал Витька.
- Ура! Ура! - заорал Вовка. - Ура!
- Так, отходи влево. Не ори, - командовал Сева, - давай, кто еще?
- Матки, матки чьи заплатки... рожь или овес?..
Осада
Быть Гитлером никто не соглашался. Севка нервничал и кричал:
- Да вы что? Не понимаете что-ли это же не по-настоящему! Вы фашисты и давайте, сами выбирайте Гитлера, это ваше дело! И все! Все орали. Голос у Севки срывался. Он махал руками. "Я ни за что бы не согласился быть..." - Вовка зажмурился, и ему сразу представился такой Гитлер, какого он видел каждый вечер, когда сразу засыпал. Он всегда перед сном закрывал глаза и потихоньку звал: "Папка!" Появлялся отец, веселый и похожий на всех военных, с кобурой и ремнем через плечо. Потом вдруг из-за плеча отца появлялся Гитлер: что- то черное с носом, как у носорога, и страшное. Тогда Вовка скорей-скорей говорил: "Капут", и это черное сразу же летело куда-то вниз.
- Давай пока без Гитлера! - орал Витька Малышев.
- Кто советские войска, айда за мной в лес! Немцы остались в крепости готовиться к обороне. Севка увел своих ребят в лес, и они стали совещаться недалеко от опушки. Решили сделать так. Чтобы не видно было, сколько у них осталось ребят, сбоку закидать крепость снежками, а в обход послать Борьку, родного брата Витьки Малышева, с тремя ребятами. Когда они полезут в крепость, немцы начнут их спихивать, вот здесь то и навалиться всем остальным под прикрытием своей снежной артиллерии. Разделили заледеневшие катыши. Война началась. Вовка выглядывал из-за дерева и следил за крепостью. Как только взлетала над стеной чья-нибудь рука, Вовка замахивался, а когда вслед за рукой показывалась голова, он что есть силы кидал. Но первому досталось ему. Хорошо еще, что снежок задел дерево, и то лоб сильно жгло, но об этом некогда было думать. Снежки сыпались градом, сбоку крепости раздалось Борькино "Ура!". Ребята закрывали руками лицо и, полусогнувшись, двигались к крепости.
- Бей фашистских оккупантов! Ура! - не выдержал Севка. - За Родину! Все побежали вперед. Снег по пояс. Снежки больно бьют. Все, как на войне. И Вовка будто впервые услыхал кононаду, к которой уже успел привыкнуть. Это наши били без остановки. До крепости оставалось все меньше и меньше. Ледяные стены матово блестели. Севка согнулся и скомандовал Вовке: "Лезь!" Вовка влез сначала на спину друга, ухватился за край стены. Нагнул голову. Снежок угодил ему прямо в шапку. Глаза залепило. Его толкали обратно вниз, но он держался крепко, стиснул зубцы, изо всех сил оттолкнулся от Севкиной спины и заорал: "Ура!" В крепости творилось что-то невообразимое. Сражались уже давно. Давно все вымокли насквозь. Когда, наконец, из крепости стали выводить пленных. Вовка еле стоял на ногах. Хотелось пить, было страшно жарко, но зато на самом высоком месте стены торчало красное знамя из галстука. Пленных подвели к высокой сосне. На нижнем толстенном суку болталась веревка. Ребята остановились. Вдруг стало очень тихо. Никто не решался что-нибудь сказать. Стояли долго. Мороз пробирался под потные рубашки.
- Кто Гитлер? - Выдавил Севка. Все стояли молча. Потом незаметно вперед слегка шагнул Ваня Диранков, с которым Вовка сговаривался. Он шагнул еще раз, еще... остановился около сосны и стал снимать пальто. Пальто было старое, перешитое и с разболтанными петлями. Он положил его на снег и нагнулся, чтобы застегнуть пуговицы. Никто не понимал, для чего он это делает. Потом Ваня поднял воротник на лежащем пальто и оглянулся. Они с Севкой надели на воротник петлю, а сверху Ванину шапку. И когда ребята опустили пальто, всем показалось, что это болтается настоящий Гитлер. Было очень страшно. Он, этот Он, был черный и без лица. И тут кто-то крикнул: "Бей фашистов!" - И все разом стали кидать снежками в чучело и орать во весь голос. Потом вдруг все замолчали и обернулись к Ване. Он стоял и тихонько всхлипывал. Не плакал. Тихо-тихо всхлипывал. Все знали, что на прошлой неделе мать Вани получила письмо от командира и похоронную. Домой возвращались в синих сумерках. Молча. Никто не хвалился, как всегда после мальчишеской драки. Они возвращались с фронта домой... Длинной длинной дорогой. А на фронте шел бой. Там остались их отцы, братья, матери.
