— Пьяницу привели! спрыски надо делать, — кричали арестанты.
Я стоял среди полу; меня не пускали ни на нары, ни под нары, ни на пол.
— Дайте барину подушку! И меня ударили в шею.
— Братцы, меня уже много били! — сказал я, плача.
— Дайте ему платочек слезы утереть.
Я не буду описывать вам всего подробно, как меня били. Но в каморе били меня немного. Я сказал арестантам, что у меня есть деньги, которые отобрал от меня дежурный, и обещался дать им рубль перед выпуском. За это мне дозволили лечь на нары и даже давали покурить табаку. Но с непривычки, братцы мои, да еще избитому не очень-то приятно лежать на голых досках, подложивши под голову кулак. Но еще неприятнее вместо филармонического концерта попасть в мышеловку.
Камора наша не запиралась на замок, и так как она находилась рядом с отхожим местом, то дверь отпирали часто; к нам приходили посетители, которые приходили посмотреть на пьяницу, но я лежал, прикинувшись очень больным.
— Саданите его хорошенько, чтобы он чувствовал, каково в часть попадать.
— Чувствую, други! Ох, как чувствую… Едва жив.
— Не беспокойся — не убьют. Здесь бьют ловко, умеючи. Хорошу ли ты науку-то прошел?
— Хорошу.
— То-то. От нас еще достанется — свезут в больницу, а потом и па кладбище.
— Да разве они смеют бить?
— Толкуй. Место такое, што бить можно: начальство не побьет, мы побьем.
После ужина пришел дежурный посмотреть меня.
— Жив ли ты? — спросил он у меня.
— Не бей меня, ради Христа, — взмолился я.
Но он повернулся, а потом проговорил арестантам:
— Берегите его! смотрите… что будет, донести мне, — и он ушел.
— Ловко же они его побили.
Немного погодя по коридору разнесся чей-то вой.
— Пьяницу обивают! — кричали с радостью арестанты.
— Неужели здесь, в участке и в части, начальство всегда бьет пьяниц?
— Вытрезвляют отлично! В другой раз не захочешь.
— Еще бы!
Пришел другой пьяница, но его лицо было не избито. Он плакал и говорил, что у него нет ни копейки денег, и его не пускали даже на пол.
— Ты не на концерт ли ходил? — спросил я товарища, когда меня вновь прибывший арестант из тутошних стащил с нар.
— Нет! городового обругал.
Я рассказал свои похождения, и арестанты прозвали меня филармонией.
Ночь я пролежал под нарами, где даже и повернуться было нельзя и куда сверху в щели плевали старосты и хозяева этой каморы. Такое удовольствие мне досталось еще потому, что я обещал арестантам деньги, но другого пьяницу арестанты довели до того, что он ушел жаловаться дежурному, который и велел ему ночевать где-то в коридоре.
А очень приятно лежать под нарами, особенно когда арестанты поют песни… Хоть эти песни не совсем хороши, но их слушаешь даром; а в дворянском собрании мне на хоры пришлось бы заплатить рубль да, кроме того, платить за одежду…
Утром я получил свою одежду и облекся в нее. Не украли ее; даже платок был в целости, только я никак не ожидал, что спину моего пальто разрисуют мелом так, что без щетки этот круг с крестом в середине никак не сотрешь. И вот с этим крестом на другой день мне пришлось, прежде получения свободы, исходить пол-Петербурга, от части к двум участкам, и прийти с ним домой.
В основу рассказа «Филармонический концерт» положен случай из жизни самого писателя. По стилю — это вполне законченное произведение типа сценки или зарисовки с натуры. Но это не умаляет его идейно-художественной значимости. В повествовании Решетникова отчетливо обозначен нравственный суд над российской действительностью.
Какой? В чем он проявляется? И разве не творил суд писатель-демократ в других своих произведениях? Конечно, он и раньше осуждал всяческий произвол и любые проявления социальной несправедливости, но обычно не затрагивал политических проблем.
Здесь же Решетников в случайном по видимости происшествии коснулся главного вопроса той поры. Самодержавие отменило в 1861 году крепостное право. «Царь-освободитель» Александр II дал народу «волю». Но что изменилось в России? Изменилось ли самодержавие? Стала ли власть «гуманной» и соблюдает ли она права парода — ну, хотя бы право на свободу от битья, от физических наказаний?
Ничего не изменилось! Так утверждает Решетников. Частный как будто бы случай обобщается и свидетельствует о том, что произвол над народом — это и есть основная функция самодержавного государства. Полиция по малейшему поводу хватает «провинившихся», не утруждая себя поисками и доказательствами вины. Полицейские возводят напраслину и нагло лгут. А их начальники задают пример рукоприкладства. Уголовники в камере, куда отправляют «протрезвиться» задержанного, также издеваются над ним: они оказываются, в сущности, необходимым элементом в этой «школе» запугивания людей независимых и с чувством собственного достоинства. Закономерно, что «Филармонический концерт» возбуждал у читателей той поры не только сочувствие к угнетенным, но и ненависть к угнетателям.
* * *
«Филармонический концерт» — печатается по изданию: Решетников Ф. М. Избр. произведения в 2-х т., т. I. М., 1956, с. 590–597. Впервые был опубликован в газете «Новое обозрение» (Тифлис, 1884, Љ 48, 18 февр.). В основу очерка, как полагал Г. И. Успенский, был положен случай из жизни самого Решетникова.
С.Е. Шаталов
