- Ну входите, нечего напускать холоду. Вам чего?
Дед снова принялся объяснять, вдаваясь в ненужные подробности, и все боялся, как бы его не прервали или не сказали бы про Пахомку что-нибудь неладное. Но паренек спокойно выслушал старика и потом спросил:
- В каком же цеху, собственно говоря, ваш внук?
- Не знаю, милый... - Дед улыбнулся, чтобы как-нибудь задобрить человека в шубе. - Проходил ли он чего-нибудь, я не знаю... Мал еще он. Поди, на черной работе.
- Чернорабочий? Он комсомолец?
- Хохряков он, - ответил старик. - Хохряковы мы! Из колхоза Хохряки. У нас полколхоза Хохряковых.
- Постой, дедушка. Он маленький, внук-то твой?
- Да, невидной. Растет еще.
- Уж не Пахом ли это? - сказал парень, оглянувшись на машинистку.
- Ваш внук блондин? - вдруг строго спросила машинистка, обернувшись к деду.
Дед не понял ее и оторопел.
- Не думаю, - сказал он.
Человек в шубе улыбнулся и, взглянув в свои листы, пробормотал:
- Ну да... По отчеству Иванович... Рождения тысяча девятьсот двадцать шестого?
- Его года, - прошептал дед.
- Это Пахом! - сказал человек в шубе. - Вот что, дедушка, придется тебе обождать...
- Это почему же такое?
- А так... Такие обстоятельства. Так что до утра ты внука не увидишь.
- До утра?.. - Сердце у старика заныло, и он взмолился: - Товарищи, мне в исполком надо, я по артельным делам пришедши. До утра я не могу.
- Иначе, дедушка, не выйдет. Во-первых, твой внук в ночной смене. Во-вторых, к нам сегодня из Москвы прибыла комиссия. И в-третьих, нам сегодня вообще не до того. - Быстро написав что-то на бумажке, он передал ее деду: - Вот тебе квиток, ступай в тридцать пятый барак. Там на койку Хохрякова ляжешь. Как выйдешь от нас, возьми влево по дороге, а по правую руку увидишь забор. Как до ворот дойдешь, там бараки. Но ты в первые-то не входи. Ты смотри, где канавы роют...
- Канавы?
- Да, трубы там прокладывают. Ты канаву-то перепрыгни, тут и будет. Понял? Найдешь?
- Найду... Спасибо... - сказал дед и, недовольно покачав головой, вышел из управления.
Деда встретила в бараке молодая уборщица, обметавшая комнату, она приняла от деда записку и молча показала пальцем в угол. Дед осмотрелся, увидал шесть коек, снял торбу, тулуп, присел на койку своего внука, разулся, размотал портянки, развесил их аккуратно на стуле и только что лег, рукой прикрыв глаза от верхнего света, как в комнату ворвался Пахомка.
- Хо-хо! - закричал Пахомка, увидев старика. - Дед? Дедушка! Вот здорово! - И тут же он обернулся к уборщице: - Послушай, Нюрка, пинжака моего не видела? Где мой пинжак?
- А я почем знаю?.. - ответила ему девушка.
- Понимаешь, неудобно мне в тельняшке... Там комиссия прибыла с генералом гвардии... Тихон Семенович говорит: "Неприлично, говорит, тельняшка у тебя... Сбегай быстренько за пинжаком..." Вот я и прибежал.
- Пахомка! - строго сказал старик. - Спервоначалу, когда деда встречают, с ним здоровкаются, с ним говорят, да не как-нибудь, а потом уж...
- Дедушка, - перебил его Пахомка. - Честное слово, я на момент только... за пинжаком. Меня в цеху ждут. Потому тельняшка у меня, сам видишь, какая... От котлов ведь... А тут генерал гвардии... А мне наш инструктор, Тихон Семенович, говорит...
- Затарахтел. Валенки подай мне! Да не там, а в головах. Растяпа...
- Вот, дедушка. Я сейчас должен, дедушка...
- Портянки дай!
- Вот, дедушка. Я должен бежать, потому что...
- Стыдился бы! Столько времени деду не писать. А сам - как бык... Ладно, уж я с тобой управлюсь. Подай мне торбу, хлеб там у меня и сало. Где кипяток у вас?
- В баке.
- Возьми-ка.
- Сейчас, дедушка. Я, дедушка... Нюрка, где чайник?
- А я почем знаю?.. Вон твой пинжак. Лови!
И Нюрка кинула одежду Пахомке. Одевшись, Пахомка достал из-под койки чайник и, в свою очередь кинув его Нюрке, сказал:
- Сбегай-ка дедушке за кипятком.
Дед, глядя на обоих, в изумлении всплеснул руками:
- Охти! В цирк я попал, что ли?
- Я побегу, дедушка! - прокричал Пахомка. - Я не могу, дедушка, я ведь сюда на один момент, потому что...
Й, не докончив фразы, он скрылся так же неожиданно, как и прибежал.
Дед потирал лоб.
- Ну, как вам? - спросила его Нюрка. - Кипятку-то брать? Бак скоро закипит.
Дед молчал.
- Ладно... Я возьму, покуда вы тут опомнитесь, - сказала Нюрка.
Но деду было уже не до кипятку. Он стоял у широкого окна и даже не видел за стеклами ни звезд, ни фонарей, ни вечера, уже окутавшего все.
- Да... - вздыхал он и по стариковской привычке сам с собою разговаривал: - Это называется - встреча с внучком... Мелькнул, будто привидение, и исчез... Опять, что ли, на полгода? Бегают, крутятся... Цирк! Сущий цирк! Нет, это мне не ндравится. Совесть у них нечистая, по-моему. Оттого и бегают. Который человек с, чистой совестью, тот бегать не станет. Зачем ему? Он сидит спокойно. И на дело идет тоже спокойно. А свое отработал, спокойно домой приходит. А коли к нему дед приехадчи, он не знает, куда усадить его, чайку ему подносит. Да все это умильно, по-людскому, а не так: "Хо-хо, пинжак, чайник..." Дожили! - Дед плюнул. Нет, я жил не так. И работал всю жизнь, и все прочее... А вот сейчас хотелось бы иметь успокоенье сердцу, посмотреть хотелось бы: как внук мой жизни достигает? А что я вижу? Чем он может меня порадовать? Конечно, мальчишка он, видать, не пропащий, да строжить их надо, узда требуется. А ведь у начальников руки-то до всего не доходят, вот и получается: "момент". Тьфу! А как хочется старому дереву погордиться, покрасоваться своими ветками. Какие на них выросли листочки? И вот нечем. Нет ничего...
Напившись чаю без всякого аппетита, дед в конце концов крепко уснул.
Проснулся он утром. В широкое окно уже рвалось огромное зимнее солнце, точно задевая боками раму.
Комната была пустой, как и вчера вечером, только неподалеку от койки, посередине комнаты, возле зеркала стоял Пахомка и расчесывал волосы пятерней.
- Ишь... Отпустил копну, что стружки, - заворчал дед.
- Это, дедушка, зовется боксом. А что, некультурно, что ли?
- Да уж, культурно! Ишь, вертится! Смотри, зеркало не проверти.
- Я, дедушка, на момент только забежал, потому что...
- Опять момент?
- Ну да... Дай, думаю, была не была, стрекача дам, чтобы дедка порадовался... Уж очень мне хотелось...
- Да ты что? С работы удирать?
- Да не с работы. С митингу. Все там.
- Ну так что? Все работники там, а ты здесь? Ты и на работе так, с прохладцем? Распустили вас!
- Да я, дедушка...
- Вот я - дедушка! Нет, Пахомка! Ты у меня не смей... Вижу я тебя! Одно верченье.
Внук опешил. Глаза у него сразу сникли, съежились, точно кто примял их.
- По-вашему, я не работаю... - забормотал он.
Дед спустил ноги на пол:
- Нашел, чем хвастаться! Работой? Мне годов сколько? А я работаю - не хвастаюсь. Война с Гитлером не шутка, все нынче работают. А как я работаю? Я бригадир. А ты понимаешь такое слово: бри-га-дир... Да не где-нибудь, а в лесу. Это не тебе чета. Меня начальники вызывают. "Садись, говорят, Сидор Иванович, на стул, пожалуйста... Скажи, пожалуйста, как ты увязываешь план?" - "Ничего, говорю, увязываю!" Вот кто твой дед! Так что ты, выходит, передо мной - нуль... Нуль и больше ничего! Да не моргай глазами-то, чего косишься, будто лошадь...
"Чего это? Обиделся он, что ли? - подумал дед. - Ну ладно. Пускай почувствует: дедушка приехал, не кто-нибудь..."
- Как я перед дедом стоял? И как ты стоишь? - крикнул старик. - Чего руки-то к грудям пришпилил? Отпусти... Что это? - Дед вскочил с койки. Что это у тебя?
Пахомка не без лукавства улыбнулся:
- Да медаль.
- Медаль? - Дед даже пощупал ее. - Действительно! И на ленточке! Да когда же это награждали? Тебя наградили?
- Да вот сегодня, в цеху... Там наградили нас, слесарей...
- Кто награждал-то? Да говори ты толком! То бегают, то слова от них не выжмешь. Кто награждал?
- Да генерал.
- Он и нацеплял?
- Он.
- Господи... Пахомка, - прошептал дед и поперхнулся. - Пахом Иванович... - Старик от радости заплакал.
1944
