Лев Овалов - Ход сражения

Рябовских затопал ногами.

- Не сдаешь? Не сдаешь?.. Снегом заставим питаться! На Соловки тебя отправим, на Соловки!

Мерзлякова растерянно попятилась.

- Милай... Дык я свезла же на своей Бурухе... Не надо мне Соловков. Чо кричать-то на бедных?

Заплакала.

Уполномоченный, не смущаясь, закричал вниз:

- Следующего.

Семахин, середняк, из следуемых ста пятнадцати пудов не сдал двенадцать.

За Семахиным затворилась дверь. Начался допрос.

Матерясь, остервенелый Рябовских бросился на вошедшего, схватил его за грудь, приставил к морщинистому, обветренному лбу дуло нагана и неистово закричал:

- Везешь? Иначе - пришью на месте!

Семахин кряхтел.

- Не везешь? Снимай штаны. Раздевайся, скотина, донага.

Рябовских уже не кричал, а шипел сквозь стиснутые, побелевшие губы...

...Щелкал взводимый курок...

Старик Боков слетел с лестницы, часто закрестился и с испугу выполз из школы на четвереньках.

*

По селу ползли слухи: уполномоченный по ночам расстреливает крестьян. Правда, все еще были живы, но слухам верили.

Слухи усердно распространялись. Ползли дальше, за село...

Крестьяне решительно отказались приходить в комиссию.

Не вывозили хлеба и прятались по домам.

Не действовали никакие угрозы.

2

Спорили ожесточенно.

Перебравшись в Лихари, найдя Костюка, секретаря, я немедленно же начал звать его на соседний берег.

Костюк возмущался поступками Рябовских, но - своя рубашка ближе к телу: вокруг кипела работа, и он в заботах о Лихарях плевал на Амурское.

Между тем раздражение росло. Амурское нуждалось в помощи извне безотлагательно. Каждый неверный шаг Рябовских немедленно использовался и преувеличивался кулаками. Костюк упрямился. Значит, нужно вмешательство райкома. Досада щемила мое сердце - до района было не менее сорока длинных и тяжелых сибирских верст.

Дверь лихаревского сельсовета с треском распахнулась. В комнату вкатился круглый, полный, в пушистом черном полушубке, необычайно кряжистый человек. Костюк мгновенно сжался. Вошедший остановился у стола. По-военному рубил воздух короткими словами:

- Дальше своего села не видишь? Позор! Что сделано?

- Кончаем хлеб... - заторопился Костюк.

- А соседи? - крикнул на него вошедший. - Соседям морду бьют? Не понимаешь? И тебе и мне морда набита.

Вошедший строго приказал:

- Ты и Багров со мной в Амурское. Быстро.

У выхода я придержал Костюка за рукав.

- Кто это?

- Батыев... Секретарь райкома.

Приехал кстати!.. Понятие о Батыеве я имел. Окружная газета, не в меру усердствуя, обвиняла - и бездоказательно - Батыева во всех партийных грехах. Мне довелось читать и ответ Батыева. Большое письмо, пересыпанное цифрами и матерными ругательствами, сводило на-нет все газетные утверждения. Редакции пришлось полученное письмо полностью, если не считать вычеркнутых ругательств, напечатать.

По дороге к реке наскоро делюсь с Батыевым впечатлениями.

- Каково! - возмущается Батыев, и вспыхивающая папироска заставляет блестеть его сплошь золотые зубы. - Я узнал и немедленно выехал. А тут рядом сидят - и пальцем не шевельнут.

Ленивый, громоздкий паром медленно двигался по воде. Глухо и неодобрительно лязгал металлический канат. Батыев стремительно бегал по парому. Ко мне придвинулся Костюк, зашептал:

- Не подумайте чего про Батыева - что зубы у него золотые. Он партизаном был. Белые поймали его, пытали, всю челюсть раздробили. Золотые зубы на казенный счет вставлены - сам бы не осилил.

Мелочь, конечно. Но любопытно, что Костюк трогательно заботился даже о внешнем впечатлении, производимом только что разругавшим его секретарем райкома.

Тучей навис Батыев над Амурским.

Он не терял времени. Зашел в сельсовет, поздоровался. Спросил, приехал ли кто из города, и, узнав, что приехавший в школе, велел послать туда Рябовских.

В школе работал следователь.

- Ну как, как? - нервно спросил Батыев. - Оговор или...

- Какое там! - ответил следователь.

Пришел встревоженный, растерянный Рябовских.

Батыев смолк, сел на парту, точно успокоился, и вдруг пернатым, бросающимся на маленькую пичужку хищником, налетел на уполномоченного.

- Ты член партии?

- Да.

- Директивы партии знаешь?

- Да.

- Так как же ты, Рябовских, посмел ослушаться партию?

Рябовских молчал.

- Законных средств тебе было мало?

Рябовских молчал.

- Давно в партии?

- Два года.

- Где работаешь?

- В коммунхозе.

- Давно?

- Три месяца.

- Где работал раньше?

- На текстильной фабрике.

Батыев не двинулся, но, казалось, он всплеснул руками.

- Сам рабочий и плюешь на директивы рабочего класса?

Батыев встал, легко отодвинул рукой затрещавшую парту и распорядился, обращаясь к следователю:

- Отобрать оружие. Допросить. Арестовать.

Пошел к выходу. Подозвав следователя, он распорядился уже тише:

- Отправить его в город ночью, чтобы меньше шума было. Да не забудьте накормить парня.

И, вспомнив кстати, что сам он ничего не ел со вчерашнего вечера, Батыев просительно обратился к Бородкину, председателю Амурского сельсовета:

- Поесть где-нибудь можно?

- Пожалуйте... Сведем вас к одному кулачку, - услужливо предложил Бородкин.

- Ты в уме? - остановил его Батыев. - Мы к кулаку не пойдем. Веди куда попроще... Заплатим же!

Хозяин - совсем молодой парень. Кудряев. Бедняк. Встречают нас приветливо и спокойно. Жена Кудряева - женщина редкой красоты - накрывает стол синеватым, с красными вышитыми петухами полотенцем. Наскоро,

но вволю пьем чай, без молока, без сахара, с пышными калачами и кислыми огурцами.

Кудряев беседует сдержанно, степенно. Вдруг он спохватывается:

- Что ж я растерялся! Выпьете самогонки?

Батыев усмехается:

- Мы не пьем.

Должно быть, он говорит неправду: должно быть, пьет. Но без лишних глаз и, значит, без лишних разговоров.

- Какое тебе задание дали? - спрашивает он Кудряева.

Парень удовлетворительно отвечает:

- Меня совсем освободили, не нашли у меня излишков. Только...

- Что только?

- Только я девятнадцать пудов вывез... Излишков.

Кудряев улыбается.

- А соседи как?

- Соседи не везут.

- Почему?

Батыев нахмуривается.

- Боялись. Мне вот ничего не велено было сдавать, а я нашел все-таки излишки... Сдал, по сознательности сдал, а товарищ Рябовских накричал на меня, что я мошенник и что если у меня девятнадцать пудов нашлось, то я еще сто девяносто найти обязан.

Кудряев развел руками.

- А ведь я беден... Только-только хозяйство налаживать начал.

Перед собранием бедноты Батыев обращается ко мне с просьбой помочь проверить хлебофуражный баланс, высчитать средние цифры и проценты. Брезентовый портфель Батыева полон таблиц и диаграмм.

- Цифры - они дают ясное представление, они все об'ясняют, - с увлечением утверждает секретарь райкома.

Мы лихорадочно считаем.

Раскладка как будто бы правильна. В среднем каждое кулацкое хозяйство должно сдать 236 пудов, зажиточное - 165, середняцкое - 96, бедняцкое - 34. На размышление наводит исчисление урожайности с десятины: у кулаков - 43 пуда, у зажиточных - 40, у середняков - 56! Возмущаться надо выполнением: кулаки выполнили 16 процентов задания, зажиточные - 19, середняки - 53, бедняки - 25.

Вооруженные этими цифрами мы идем на собрание бедноты.

Низкое, просторное и душное помещение сельсовета полно людей.

- Тут есть... - Бородкин наклоняется к Батыеву и шепчет.

- Лишенцев немедленно удалить, - громко распоряжается Батыев.

Несколько человек, недовольно ворча, пробираются к дверям.

Собрание открывается.

Слово предоставляется товарищу Батыеву.

Я торопливо несусь по бумаге, стараясь возможно подробнее записать доклад секретаря райкома.

Голос Батыева то гудит властно и торжественно, то вдруг стихает и сменяется выразительным шопотом, то усиливается вновь, перебивается поговоркой и, наконец, начинает гневно греметь:

- Не поймешь, да пойдешь - так упадешь. Так и ваш уполномоченный: ничего не понял, споткнулся - а вы не подсобили. Тоже поступили несознательно. Ведь мы перестраиваем государство. Трудящиеся строят новую жизнь. А вы отстаете! Соберем хлеб, засеем весной всю землю, соединимся в колхозы и через пять лет почище наших господ жить будем... Коммунистов боитесь! Хлеб бережете. Знаю, знаю я ваши разговорчики: мол, коммунисты от отчаянности хлеб собирать хотят. Коммунисты хотят из всей страны общежитие сделать. Коммунистам романовские долги платить надо. Коммунисты от буржуев откупаются, чтобы войны не было... Не верьте кулакам! Чепуха все это. Коммунисты хотят крестьян организовать, чтобы ни один чорт и подумать никогда не посмел отобрать у вас землю. Машинами вас хотят снабдить. Грамоте научить. Людьми сделать. Не верьте кулаку!.. Уполномоченный ваш перестарался - под суд его отдаем. Дело делай, рукам волю не давай. Но и другое понимать надо: хлеб в перчатках не заготовляют. А у вас хоть один кулак описан? Привлечен к ответственности? Распродан? Не время нынче сидеть у берега да погоды ждать. События со слуха понимать надо. Вы же спали...