Приезжий, проходя в калитку, как-то боком протянул ей пухлую, влажную от пота руку:
- Илья Наматов, режиссер.
- Очень приятно, - сказала Марья Ивановна. - Очень приятно, что вы наконец приехали. - И кивнула на зятя. - Он уж весь извелся. И такая жара...
Режиссер медленно шел по дворику, по свеженасыпанному желтому песку, оставляя большие глубокие следы от красивых новых сандалет.
Оглядев дворик и веранду, спросил:
- Дети есть?
- Нет, то есть есть, - в некотором замешательстве ответил Бергер. Девочка двух лет, но она, к сожалению, уехала с матерью, с моей, таким образом, женой, в дом отдыха.
- Жаль, жаль, - раздумчиво огляделся опять режиссер. - Надо бы что-нибудь такое для оживления. Собаки у вас есть?
- Нет, собак не имеем...
- Жаль! - повторил режиссер и стал пристально вглядываться в Бергера. Как же я вас одного буду изображать? Мне бы хотелось, напротив...
- А вот моя теща Марья Ивановна...
Режиссер мельком взглянул на нее и, должно быть забыв, что уже здоровался, снова протянул ей сбоку пухлую руку:
- Илья Наматов, режиссер.
- Да мы уже... - сконфузилась Марья Ивановна, но все-таки еще раз пожала пухлую, влажную руку вежливо и даже почтительно.
Илья Наматов поднялся на открытую террасу, прошелся по ней, чуть приседая, как бы испытывая крепость досок. Потом крикнул помощнику:
- Петя, устанавливай вот здесь! Да не здесь, а внизу. Попробуем дать их снизу. Товарищ Бергер, поднимитесь сюда...
- А Марья Ивановна? - спросил Бергер.
- И Марья Ивановна пусть поднимется. Становитесь вот здесь. Нет, не так. Вы, товарищ Бергер, как бы выходите из вашей дачи, из этих дверей. А вы, Марья...
- ...Ивановна, - подсказал Бергер.
- А вы, Марья Ивановна, - повторил режиссер, - пройдите сюда. Товарищ Бергер как бы выходит из дачи, а вы вот здесь - на втором плане переставляете цветы. Вот так возьмите горшок с цветком и переносите его сюда...
- Да зачем я-то? - покраснела Марья Ивановна. - Я же тут совсем ни при чем.
- Вы для оживления. Мне нужен кадр, - строго посмотрел на Марью Ивановну Илья Наматов. И ему вдруг подумалось, что он где-то когда-то уже видел это лицо, с таким же смущенным и в то же время чуть гордым, независимым выражением.
И Марье Ивановне показалось, что она тоже где-то встречала этого грузного, черноволосого, уже начавшего лысеть мужчину.
Но ни Марья Ивановна, ни Илья Наматов не придали значения тому, что им показалось и подумалось. Мало ли ему встречалось разных лиц за его хлопотливую жизнь кинодокументалиста. Да и она немало повидала разных людей.
- Вот держите этот цветок, - поднял вазон Илья Наматов и протянул его Марье Ивановне. - Как я скажу "готов", вы понесете этот цветок сюда, а вы, товарищ Бергер, по той же команде будете выходить из дверей.
Десять раз режиссер поднимал руку и говорил "готов", десять раз теща переносила цветок и зять выходил из дверей, но все это не удовлетворяло режиссера.
Только в одиннадцатый раз он наконец приказал Пете снять их на пленку.
Затем режиссер повел Бергера в дом и усадил за письменный стол. Впрочем, стол этот был не письменный, а просто кухонный. Письменного стола у Бергера еще не было. И книжной полки не оказалось. Была этажерка, на которой стояло всего пять книг и рядом с ними флакончик с одеколоном, гипсовый кот и маленькие вазончики с цветами.
- Неправильно, - сказал режиссер. - Этажерку мы сейчас перенесем к столу. А книги... Книг очень мало. Не можете ли вы на минуту попросить книги у соседей? Только на одну минутку...
- Конечно, можем, - заторопился Бергер. - У нас очень хорошие соседи. У нас рядом живет профессор. У него масса книг. Он не откажет. Я сейчас к нему сбегаю.
- Да зачем это надо? - вдруг вмешалась теща. - Для чего это мы будем показывать свою культурность за чужой счет? Уж лучше вы и снимите профессора с его книгами.
- Хотя это правильно говорит Марья Ивановна, - согласился Бергер. Лучше, если вы меня снимете без книг. Просто я тут сижу или стою. Или даже, если хотите, я возьму гитару. Я играю на гитаре.
- Идея! - оживился режиссер. Потом подумал и покачал головой. - Нет, гитара не пойдет. Давайте сделаем так. Вы просто сидите за столом и что-то пишете...
- Я пишу письмо моей жене, - обрадовался Бергер.
- Нет, вы пишите что-то очень серьезное, - предложил режиссер. - Перед вами раскрыта книга. Вы смотрите в нее и пишите. Может быть, вы получаете заочное образование.
- Я и действительно получаю заочное образование, - сообщил Бергер.
- Значит, все хорошо. Садитесь! - приказал режиссер. - Я сейчас раскрою перед вами книгу...
- А Марья Ивановна? - обеспокоенно спросил Бергер.
- Что Марья Ивановна?
- Что будет делать сейчас Марья Ивановна? Я бы хотел, если вы не возражаете, чтобы она тоже получилась рядом со мной. Нам бы так хотелось, если в семейной обстановке...
Режиссер посмотрел на Марью Ивановну, стоявшую в дверях, и ему опять показалось, что он где-то когда-то давно ее видел, встречался с ней.
- Марью Ивановну мы еще раз снимем вместе с вами потом, - пообещал режиссер. - Вы вместе с ней будете резать сирень. Кстати, у вас прекрасная сирень. Я хотел бы получить в подарок букет.
- Пожалуйста! - сказала Марья Ивановна.
Илья Наматов снял Бергера за столом, потом у куста сирени, как и обещал, вместе с Марьей Ивановной. И на этом съемки закончились.
- Очень жаль, что у вас нет собаки, - вздохнул режиссер, вытирая цветным носовым платком обильный пот с лица и с волосатой груди под распахнутой украинской рубашкой. - Можно было сделать прекрасный кадр: вы ласкаете собаку. Мне вообще хотелось сделать такой лирический киноочерк "Инженер Бергер на заводе и у себя дома".
- Да я не инженер.
- Да, да, вы говорили. Но будете инженером?
- Наверно, буду, - сказал Бергер. - Но только вы не ошибитесь и не напишите, что я уже теперь инженер. Это будет неловко.
Теща уже успела накрыть на застекленной веранде завтрак, поставила на проволочную подставку большую сковородку с яичницей.
- Милости прошу покушать.
Илья Наматов накинул на спинку стула свой кофейного цвета пиджак и уселся во главе стола.
- Садись, Петя, - пригласил он помощника и похлопал ладонью по сиденью соседнего стула. - Им слава, - кивнул на тещу и Бергера, - а нам угощение.
В это время под окнами веранды захрустел песок. Наконец-то явилась запоздавшая Верочка. Красивая девушка в красивом, ярком платье, она шла, потряхивая пучком волос, туго стянутых на затылке.
- А это кто? - взглянул через стекло Наматов.
- Наша соседка, знакомая, - сказал Бергер.
- Жаль, что она раньше не пришла, - улыбнулся Наматов. - Мы бы и ее сняли.
- Я тоже так считал, что ее можно снять. Но вот видите, она опоздала, огорчился Бергер. И повернулся к Верочке. - Заходи, заходи, хотя и с опозданием.
Режиссер привстал из-за стола, протянул ей, как подарок, пухлую руку, произнес неизменное: "Илья Наматов, режиссер" - и снова грузно сел на плетеный стул.
Марья Ивановна принесла из кухни еще одну тарелку, нож и вилку. Верочка принужденно присела к столу.
На столе стояли коньяк и маленькие рюмочки для коньяка. Бергер заботливо наполнил рюмочки.
- Нет, вы уж разрешите, я сам, - взял у него из рук бутылку Наматов. Я из рюмочек не привык. Фронтовая привычка. Законные сто грамм. Отодвинул рюмочку, придвинул стакан, налил полстакана. - Выпью и больше не буду. Больше не требуется.
Выкатив маслянисто-черные глаза, он глядел теперь прямо на Верочку, отчего у нее проходила по телу легкая дрожь и она старалась смотреть в тарелку. Он глядел на девушку, словно хотел спросить ее о чем-то, и одновременно забрасывал в рот салат и куски яичницы, редиску и хлеб. Видно было, что грузное его тело нуждается для жизнедеятельности в громадном количестве пищи и процесс насыщения может продолжаться очень долго.
Сообразив это, Марья Ивановна снова ушла на кухню, чтобы изжарить еще сковородку яичницы, и добавить салата и подумать, что еще можно поставить на стол.
Вернувшись из кухни, она увидела, что режиссер, обещавший больше не пить, снова налил себе полстакана, и услышала его грустные слова:
- Вот так езжу по городам и селам, снимаю людей, прославляю людей. А уж про меня самого никто, наверно, никогда не напишет. Хотя жизнь моя - это, может быть, захватывающий кинофильм и роман с трагическими эпизодами...
Петя, помощник режиссера, тихий человек, придвинулся к Бергеру и прошептал на ухо:
- Вы ему больше не наливайте.
- А я и не наливаю, - шепотом же ответил Бергер. И, желая быть вежливым и гостеприимным, спросил вдруг замолчавшего режиссера: - Вы, что же, на фронте были?
- Я везде был, везде, - произнес Наматов. И в голосе его усилились грустные нотки. И глаза, большие, черно-маслянистые, чуть увлажнились. Не только на фронте, но и там, где, пожалуй, пострашнее фронта...
- Расскажите что-нибудь, - попросила Верочка, осмелев. И кокетливо взмахнула пучком волос на затылке.
