- Ничего ты не понимаешь. Мы - воинствующие безбожники. Значит, должны бороться! Должны, спрашиваю?..
Против такой железной логики Катя была бессильна.
- Ну, должны...
Они шли уже рядом. Это было хорошей приметой. За детьми медленно, тихонько посмеиваясь, двигались и мы, взрослые.
- Меня немного пугает Виталик, - это Нина Витольдовна. - Очень рано он вступает в борьбу. Вот так, не имея еще никаких внутренних убеждений, безоглядно ринуться в политику...
- А я завидую ему. Блажен, кто верует. Блаженны одержимые. Которых не терзают никакие сомнения.
- Вера в том, чтобы преодолеть сомнения.
- Но сейчас некогда сомневаться. У большевиков работы по горло. Они реалисты и, думаю, уже убеждают нас в этом. Вы посмотрите, как падает индекс золотого рубля тринадцатого года. Прежде был двести новых рублей, а сейчас - читали - сто сорок. И пойдет, и пойдет книзу! А это уже - после окончательной победы на фронтах - значит очень много... Я часто спрашиваю себя: а что же изменилось у нас, в Буках, за пять лет после революции?
А что вообще может измениться в жизни за такой короткий, по моему мнению, срок?
Однако ой как много нового!..
И дело даже не в том, что ваш, Нина Витольдовна, свекор Сергей Львович лишился усадьбы и власти. Не в том даже знамение времени, что подрезали крылышки кулачью, ограничили его аппетиты и возможности, - ведь у большинства богатых мужиков наймиты и отработчики до сих пор еще остались, хотя появились и Рабземлес, и тому подобное.
И не в том даже улучшилась доля крестьянина, что от продразверстки перешли к свободной торговле хлебом и к продналогу.
А в том все дело, что бедный и средний крестьянин наконец-то наелись досыта хлеба и поверили в советскую власть, признали ее за свою и прониклись сознанием, что сотрудничество с ней идет на пользу не только всем, но и им самим.
И даже беднейший отработчик у кулака, может, впервые за сотни лет, почувствовал человеческое достоинство, и теперь уже его никогда, никогда не загонят в ярмо. И это - главное. Родился свободный человек. А возможно, и личность. И дальнейшее ее развитие - в осуществлении кооперативного плана. Я верю в него. Иначе как жить? Иначе баланы да прищепы, эти сельские вурдалаки, снова начнут высасывать живую кровь из народа.
- Ох, какой вы, Иван Иванович!.. Какие слова!..
Так мы беседовали, а наши ребята шли впереди в паре. Тропинка была узенькая - на одного, поэтому Виталик уступал место Кате и протаптывал валенками новую тропинку: настоящий кавалер, суровый, но учтивый.
Разговор их протекал, видимо, очень живо, - Катя совсем невоспитанно размахивала руками, словно плыла, а то вдруг начинала шевелить сведенными - пальцы к пальцам - перчатками, будто переговаривалась с немым. Зато Виталик рубил рукой, как оратор, - здесь была железная логика убеждения, ради которого пойдешь и на крест, мужская солидность, не признающая никаких сантиментов.
Не убеждал ли мой сын Катю вступить в ряды юных спартаковцев-пионеров, отрекшись загодя от своих родителей?
По поводу приезда Виталика в тот же день мы созвали гостей. Пригласили Нину Витольдовну, беженку Ядзю Стшелецку, которая до недавнего времени жила у нас (как приемная дочка), нашу соседку Софию с мужем и еще фельдшера - у него жены не было. Евфросиния Петровна хотела было пригласить и отца Никифора с матушкой - с попадьей у нее то ли "интеллектуальная", то ли кухонная дружба, - но я встал на дыбы: это бы насмерть обидело нашего воинствующего безбожника. Я предложил Ригора Власовича Полищука, председателя сельсовета. Теперь воспротивилась любимая жена - не бывать этому!
- С Ядзей нашей гулял, гулял, а замуж не берет, так пускай он якшается со своей беднотой!..
Всех наших гостей, кроме фельдшера Диодора Микитовича Фастивца, вы уже хорошо знаете. А эскулап прибился к нам, в Буки, недавно. Так если услышите от кого-либо: "Каналия" - это про Диодора Микитовича. Этим нежным и звучным словом обзывает он своих пациентов, а те, по простоте душевной, его. А разница между ними та, что Диодор Микитович - человек образованный, окончил военно-фельдшерскую школу, и если говорит про больного: "Живучий, каналия!", то имеет в виду невесть что, а когда мужик о нем: "И живет же, каналия!", то думает бог знает что.
Лечит Диодор Микитович с умом, никто у него, кроме как по воле всевышнего, не умирал. Раны засыпал йодоформом, а вообще давал аспирин, английскую соль, а кому - так и просто сладенькую водичку. Лучше всего помогала последняя. "Придешь, выпьешь, помолясь богу, и все пройдет. Токо гляди мне - три раза у день опосля еды. И чтоб ни-ни другого чего!.. Живучие, каналии!.."
Сам Диодор Микитович только, вероятно, и пил что сладенькую водичку, потому как, несмотря на свои шестьдесят, выглядел молодо, был румяным и без единой морщинки. Голову брил - "для прохладности", усы красил - под носом черные, а на кончиках рыжие, глаза острые, блестящие, татарские.
Больных лечил прямо в приемной. Выйдет, а там уже душ двадцать. Позовет санитарку, та вынесет ящичек с пузырьками и баночками, и Диодор Микитович тычет пальцем в каждого, а другою рукой наугад нащупывает пузырек.
- Тобе, Дарья, вот ето, а тобе, Агапья, вот ето, да что там долго балакать, разбирайте сами усё из аптеки, а приношения складывайте на стол. А ты, Явдокия, - это уже к санитарке, - гляди, чтоб второю рукой не брал, что положит первой! Каналии!..
Интеллигентную публику, то есть всех, кто когда-либо закончил хотя бы двухклассное министерское, и обоих лавочников - Тубола и Меира - Диодор Микитович лечил по-иному. Для них он не жалел даже своего стетоскопа: "Дышите, не дышите!"
Мы с женой старались не попадать в руки Диодора Микитовича. А в гости позвали, потому что у него, говорят, неплохой баритон и он хорошо затягивал малороссийские песни. Когда случалось у кого-нибудь петь о том, как были у кума пчелы и наносили меду, в выразительнейших местах, где: "тундилили, тундилили, ме-ге-еду!" - глаза у Диодора Микитовича едва не вылезали из орбит и он ревел уже басом, а пламя в каганце трепыхалось, как крылышко умирающей бабочки.
А когда случалась какая-нибудь жалобная, то закрывает глаза, пока поет, а затем долго сморкается в клетчатый платок и плачет: "Ну и поють же, каналии!.. Ну, такой никудышной народ, но поють же, ах, как поють!.. Каналии, да и токо..."
Но еще больше тешил всех Диодор Микитович своим поэтическим талантом. Была у него толстая тетрадь в клеенчатом переплете, а в ней - что ни страничка, то шедевр. Заголовки выведены цветными карандашами, на полях цветочки, а стихи все "на мотив" и "в рифму":
Что ж, каналья, ти спишь,
Ить весна на дворе,
И суседи твои
Косють рожь на горе...
- Вот складно, - не без гордости говаривал Диодор Микитович, - как у Кольцова. Только у него не так чтоб... А у нас в рифму...
Когда усаживались за стол, Диодор Микитович немного рассердился, из-за того что муж Софии Степан облюбовал себе место рядом с Ниной Витольдовной, которую мы посадили в красном углу.
- Нехорошо, молодой человек!.. Надо уважать!.. Я ить самому генерал-линтинанту Деникину клизьму ставил!..
На Нину Витольдовну мне и глянуть было нельзя. Я лишь чувствовал ее каждым нервом, разумом, всей сущностью своей.
А вот на Ядзю нашу смотрю внимательно. Та же самая, почти невероятная, белокурая красота, - резец самого бога высек ее из наилучшего мрамора, только вот румянец - дух его - тускнеет, только уста ее огненные взяты в скобки горького разочарования...
Хотя мы и не объявляли, но гости каким-то образом узнали, что нашему Виталику исполнилось четырнадцать. Принесли подарки. Нина Витольдовна подарила изданную до революции "Хижину дяди Тома" Бичер-Стоу - на прекрасной верже, с цветными иллюстрациями. Переплет из плотного картона, корешок из кожи, с золотым тиснением. На титульном листе Катиной рукой написано: "Виталию Лановенко, юному спартаковцу, стойкому борцу за права униженных и угнетенных - от Кати Бубновской".
Нина Витольдовна, гордясь за всех женщин, указала на портрет автора и повторила слова Авраама Линкольна: "Вот маленькая женщина, которая стала причиной большой войны!"
О том, что маленькая женщина может стать движущей силой большой войны, Виталик, должно быть, не поверил. Но его очень растрогала надпись, где ему отводилась немалая роль в истории, ведь все, кто борется за счастье трудящихся, попадают в анналы истории. Сын мой, может впервые, посмотрел на свою нареченную почти с нежностью. Вероятно, поверил, что девочка, которая признает за ним право борца, может стать ему помощницей. И сын сказал торжественно, будто клялся за себя и за нее:
- Мы будем бороться вместе! Я тебе помогу.
Катя расцвела. Ласковым котенком прижалась к матери, что-то шептала ей на ухо, а Нина Витольдовна, подняв свои тонкие волнистые брови, с деланной строгостью призывала ее не ластиться и говорить вслух.
Курилы были не высокого мнения о исторической миссии нашего сына и потому принесли конфеты. Ну, как же так можно не понимать важности момента? Человек, может, готовится возглавить восстание рабов, а его унижают фунтиком с леденцами!..
