— Это пустяки, — возразил слабеющим языком капитан, опускаясь на спину. — История идет своим течением, и не нам направлять ее или указывать ей дорогу. Старик беззвучно засмеялся.
— Не уподобляйся той африканской птице, которая прячет голову в песок, когда ее преследуют охотники… Верь мне, пройдет сто лет, и дети твоих детей будут стыдиться своего предка Александра Васильевича Маркова, палача и убийцы.
— Сильно сказано, старина! Да, и я слыхал об этих бреднях восторженных мечтателей, которые собираются переделать мечи на плуги… Ха-ха-ха!.. Воображаю себе это царство золотушных неврастеников и рахитических идиотов. Нет, только война выковывает атлетические тела и железные характеры. Впрочем… — Марков крепко потер виски, силясь что-то припомнить. Впрочем, это все не важно… О чем я хотел тебя спросить? Ах да! Почему-то мне кажется, что ты не будешь говорить неправды. Ты здешний?
— Нет, — покачал головой старик.
— Но все-таки ты родился здесь?
— Нет.
— Но все-таки ты — европеец? Француз? Англичанин? Русский? Немец?
— Нет, нет…
Марков в раздражении ударил кулаком о борт кровати.
— Да кто же ты наконец? И почему, черт возьми, мне так страшно знакомо твое лицо? Видались мы когда-нибудь с тобой?
Старик еще больше понурился и долго сидел, не говоря ни слова. Наконец он заговорил, точно в раздумье:
— Да, мы с тобой встречались, Марков, но ты никогда не видал меня. Вероятно, ты не помнишь или забыл, как во время чумы твой дядя повесил в одно утро пятьдесят девять человек? В этот день я был в двух шагах от него, но он не видел меня.
— Да… правда… пятьдесят девять… — прошептал Марков, чувствуя, как им овладевает нестерпимый жар. — Но это… были… мятежники…
— Я был очевидцем жестоких подвигов твоего отца под Севастополем[1] и твоего деда после взятия Измаила,[2] — продолжал своим беззвучным голосом старик. — На моих глазах пролилось столько крови, что ею можно было бы затопить весь земной шар. Я был с Наполеоном на полях Аустерлица, Фридланда, Иены и Бородина.[3] Я видел чернь, которая рукоплескала Сансону, когда он показывал с подмостков гильотины окровавленную голову Людовика.[4] При мне в ночь святого Варфоломея правоверные католики с молитвой на устах избивали жен и детей гугенотов.[5] В толпе беснующихся фанатиков я созерцал, как святые отцы инквизиторы жгли на кострах еретиков, как во славу божию сдирали они с них кожу и как заливали им рот расплавленным свинцом. Я шел вслед за полчищем Аттилы, Чингис-хана и Солимана Великолепного,[6] которые означали свой путь горами, сложенными из человеческих черепов. Вместе с буйной римской толпой я присутствовал в цирке при том, как травили псами зашитых в звериные шкуры христиан и как в мраморных бассейнах кормили мурен[7] телами пленных рабов… Я видел безумные кровавые оргии Нерона[8] и слышал плач иудеев у разрушенных стен Иерусалима.[9]
— Ты — кошмар… уйди… ты — бред моего больного воображения. Отойди от меня, — с трудом прошептал Марков запекшимися губами.
Старик поднялся со скамейки. Его сгорбленная фигура точно выросла в одно мгновение, так что волосы его головы касались потолка. И он опять заговорил медленно, однотонно и грозно:
— Я видел, как впервые пролилась кровь человека. Были на земле два брата. Один ласковый, нежный, трудолюбивый и сострадательный. Другой старший — был горд, жесток и завистлив. Однажды они оба приносили, по обычаю отцов, жертву своему богу: младший — плоды земные, а старший — мясо наловленных им зверей. Но старший питал в сердце злобу к своему брату, и дым от его жертвенника стлался по земле, между тем как дым от жертвенника младшего прямым столбом поднимался к небу. Тогда переполнилась душа старшего давнишней завистью и злобой. И произошло на земле первое убийство…
— Ах, отойди, оставь меня… ради бога, — шептал Марков, мечась по сбившейся простыне. Но старик продолжал свою речь:
— Да, я видел, как его глаза расширились от ужаса смерти и как его скорченные пальцы судорожно царапали мокрый от крови песок. И когда он, вздрогнув в последний раз, вытянулся на земле, холодный, неподвижный и бледный, то нестерпимый страх овладел убийцей. Он бежал, пряча лицо свое, в лесную чащу и лежал там, дрожа всем телом, до самого вечера, до тех пор, пока не услышал голос разгневанного бога: «Каин, где брат твой Авель?» Уйди, не мучь меня! — с трудом шевелил губами Марков.
— Объятый трепетом, я отвечал господу: «Разве я сторож моему брату?» Тогда проклял меня господь вечным проклятием: «Оставайся в живых до тех пор, пока стоит созданный мною мир. Броди бездомным скитальцем во всех веках, народах и странах, и пусть твои глаза ничего не видят, кроме пролитой тобою крови, и пусть твои уши ничего не слышат, кроме предсмертных стонов, в которых ты всегда будешь узнавать последний стон твоего брата».
Старик замолчал на минуту, и когда он заговорил, то каждое его слово падало на Маркова с тяжелой болью:
— О господи, справедлив и неумолим твой суд! Уже многие столетия и десятки столетий странствую я по земле, напрасно ожидая смерти. Высшая, беспощадная сила влечет меня туда, где умирают на полях сражений окровавленные, изуродованные люди, где плачут матери, произнося проклятия мне, первому братоубийце. И нет предела моим страданиям, потому что каждый раз, когда я вижу истекающего кровью человека, я снова вижу моего брата, распростертого на земле и хватающего помертвелыми пальцами песок… И тщетно хочу я крикнуть людям: «Проснитесь! Проснитесь! Проснитесь!..» Проснитесь, ваше высокоблагородие, проснитесь! — твердил под ухом Маркова настойчивый голос фельдфебеля. — Телеграмма…
Капитан быстро поднялся на ноги, мгновенно овладев, по привычке, своей волей. Уголья в камине давно потухли, а в окно столовой уже глядел бледный свет занимающегося дня.
— А как же… те?.. — спросил Марков с дрожью в голосе.
— Так точно, ваше высокоблагородие. Только что…
— А старик? Старик?
— Тоже.
Капитан, точно сразу обессилев, опустился на кровать. Фельдфебель стоял около него навытяжку, ожидая приказаний.
— Вот что, братец. Ты примешь вместо меня команду, — заговорил Марков слабым голосом. — Я сегодня подаю рапорт, потому что я… что меня… совершенно измучила эта проклятая лихорадка… И может быть, — он попробовал усмехнуться, но улыбка у него вышла кривая, — может быть, мне придется скоро и совсем уйти на покой.
Ничему не удивлявшийся фельдфебель, приложив руку к козырьку, ответил спокойно:
— Слушаю, ваше высокоблагородие.
* * *
…под Севастополем… — Имеется в виду героическая оборона русскими войсками Севастополя в 1854–1855 годах против объединенных сил Турции, Англии и Франции во время Крымской войны (1853–1856).
…после взятия Измаила. — Речь идет о взятии турецкой крепости Измаил русской армией под командованием А. В. Суворова и М. И. Кутузова 11 декабря 1790 года во время русско-турецкой войны 1787–1791 годов.
…с Наполеоном на полях Аустерлица, Фридланда, Иены и Бородина. — Сражение русской армии с войсками французского императона Наполеона при местечке Аустерлиц (Моравия) произошло 20 ноября 1805 года; битва русских войск с наполеоновской армией в районе города Фридланда (Восточная Пруссия) состоялась 2 июня 1807 года; большое сражение при городе Иене (Тюрингия) между наполеоновской и прусско-саксонской армией имело место 14 октября 1806 года. Сражение при селе Бородино близ Можайска между русской армией и войсками Наполеона — одно из крупнейших в мировой истории — произошло 26 августа 1812 года.
… рукоплескала Сансону, когда он показывал с подмостков гильотины окровавленную голову Людовика. — Сансон Шарль-Анри — палачь гильотинировавший 21 января 1793 года французского короля Людовика XVI Бурбона (род. 1754), осужденного во время великой французской революции Конвентом за измену нации.
…в ночь святого Варфоломея правоверные католики с молитвой на устах избивали жен и детей гугенотов. — «Варфоломеевская ночь» — организованная в Париже 24 августа 1572 года матерью короля Франции Карла IX Екатериной Медичи (1519–1589) и католической партией массово резни гугенотов — приверженцев протестантской (кальвинистской) религии, сторонников ограничения королевской власти.
… вслед за полчищем Аттилы, Чингис-хана и Солимана Великолепного. — Атилла — вождь племенного союза гуннов, совершавших опустошительные набеги на территории Римской империи, Ирана и др. Чингис-хан (Темучин, ок. 1155–1227) — основатель Монгольской империи, покоривший народы Северного Китая, бассейна Аральского моря и др. Солиман Великолепный — Сулейман I Кануни (1494–1566) — турецкий султан, завоевавший в многочисленных войнах ряд государств Центральной и Юго-Восточной Европы, Закавказья, Ближнего Востока.
