Вот уже больше года, как она служит здесь портнихой в костюмерной. И каждый вечер она стоит за кулисами, слушает всеми нервами и плачет от блаженства. Она всех знает в театре. Ей нравится красивый, стройный Самарин, с его певучим, немного слабым голосом и барскими манерами. Он так пленителен в Лаэрте и в Кассио!.. Ей нравится в комедиях и водевилях молодой, худенький Шумский с его некрасивым, но умным лицом. Когда он играет Добчинского, Надежда хохочет до слез… Любит она и грубый юмор комиков Степанова и Орлова, и Живокини с его гуттаперчевым лицом… Как бы ни было тяжело на душе, а вспомнишь его ужимки, и нельзя удержаться от смеха… Она преклоняется перед Щепкиным. И в Петербурге, слышала она, нет такого Городничего в Ревизоре. Сосницкий куда хуже!..
Орлова решительно не нравится портнихе. Она не любит ее манерности, ее искусственного пафоса. Вот Репина ее любимица! Она точно не играет. Точно живет на сцене… И сейчас Надежда волновалась, слушая объяснение Луизы с леди Мильфорд.
Мочалов идет обратно. Но по-прежнему мрачно его лицо. По-прежнему сутулятся его плечи… Статисты и актеры, большие и маленькие, расступаются перед ним, глядят ему вслед с восхищением, а больше с завистью. Девушка в черной косыночке хотела бы устами прикоснуться к краю его расшитого кафтана… За кулисами обо всем говорят, все знают… Он так несчастлив в своей семье, так одинок! Жена у него необразованная, сварливая. Она не ценит его таланта, не понимает его стремлений. Не с кем отвести ему душу…
Точно кто толкнул Мочалова в эту минуту. Он поднимает голову. Видит красивое девичье личико, большие, темные глаза. Они полны благоговейной любви. Они молятся…
Он невольно останавливается…
Как хорошо встретить такие глаза в этом жестоком мире, полном лжи, лести, предательства, клеветы!.. Встретить такое яркое, такое непосредственное чувство!..
— Кто ты?.. Как тебя звать? — шепотом спрашивает он, подходя и пристально всматриваясь своими орлиными глазами.
И она отвечает, не опуская ресниц, глядя на него, как верующий на образ:
— Я — Надежда Шубейкина, Павел Степаныч… Служу здесь в костюмерной…
— А…
Мгновение молча они смотрят в зрачки друг другу.
Никто из них не забыл этого мгновения.
А Репина уже тут как тут. Стоит за спиной Мочалова и глаз не сводит с Надежды.
Мочалов, рассеянно кивнув портнихе на прощанье, идет дальше, в уборную. Длинные, сверкающие, горячие глаза провожают его.
«Удивительные глаза!.. — думает Репина. — Они все говорят без слов…»
— А я тебя не узнала, милая, — ласково говорит она девушке, внимательно разглядывая это смуглое, немного широкое в скулах и суженное к подбородку, неправильное, но оригинальное лицо.
— Наденька Шубейкина!.. — фамильярно восклицает Садовников. Он подходит и чувственно улыбается. — Это московская испаночка… Взгляните, Надежда Васильевна, какая у нее кожа! Совсем матовая… Всех нас тут она с ума свела. А сама — Несмеяна и Недотрога-царевна… Между прочим, вас обожает… Плачет в три ручья, когда вы играете… Ага! Уже нахмурилась!.. Мимика-то какая!.. Любой артистке впору… Ну… ну… не буду, Наденька…
— Ты замужем?.. Сколько тебе лет?
— Восемнадцать минуло, сударыня. Я сирота и девица…
— А с кем живешь, красавица? — подхватывает Садовников, кладя ей руку на плечо.
Она гневно отстраняется. Рабочие сзади хихикают.
Строго смотрит Надежда в смеющиеся глаза актера.
— Вот она какова!.. Словно еж колется…
— Я живу с дедушкой, сударыня… У меня брат и сестра на руках. Своим трудом всех кормлю.
«А голос хорош. Грудной, гибкий…» — думает Репина.
— Эх, красавица! Цены себе не знаешь! — небрежно смеется Садовников.
Опять кто-то ржет сзади. Репина придвигается внезапно.
— Театр любишь? — срывается у нее быстро, шепотом.
— Люблю, — так же тихо и страстно звучит ответ.
Узкая рука Репиной в кольцах ложится на плечо девушки.
— Грамоте знаешь?
— Знаю, сударыня…
— Завтра, в десять утра, будь у меня.
Надежда благоговейно целует узкую ручку.
Задумчиво идет Репина в свою уборную. А Надежда застенчиво опускает голову и скрывается во мраке кулис. Сзади она слышит смех рабочих.
— Ишь, ты! Голыми руками ее теперь не достанешь!
— Сам Павел Степанович… Куда уж нам, мужикам?
— Уж верно, что еж… колючая… ха!.. ха!..
— В барыни метит…
У лестницы ее уже ждет Садовников. Он все еще в гриме и в пудреном парике. Весело смеются красивые глаза.
— А ко мне когда придешь, Наденька?
Он цепко хватает ее руку, хочет привлечь к груди.
— Не троньте, сударь! Стыдно…
— Чего стыдно, деточка?.. Ты мне нравишься…
Сердце ее так и заколотилось под его дерзкой рукой.
— Пустите… пустите… О, Господи!.. За что такой срам?
Она вырвалась. Бежит вниз.
Он смотрит ей вслед, тяжело дыша.
И никто из этих четырех лиц, случайно встретившихся в полумраке кулис, не сознает, что сама судьба в этот вечер скрестила их пути.
Всенощная близится к концу. Хор запел Слава в вышних Богу. Церковь переполнена молящимися. Душно. Пахнет ладаном, смазанными сапогами, овчиной, потом.
Надежда Шубейкина молится, стоя на коленях в уголку, перед темным ликом Богоматери, озаренным копеечными свечами. По лицу Надежды бегут слезы. Она их не замечает. Глаза ее в экстазе устремлены на образ.
Неделю назад она пришла к Репиной и прочла ей заданную как пробный урок басню Два голубя… Прочла монолог из Орлеанской девы. Она знает его наизусть, и Репина изумилась ее памяти… Когда шла, думала, что охрипнет от страха, забудет слова, Ноги подкашивались… А начала читать, увлеклась. Страх исчез. Голос задрожал, но окреп… Сама не знала, что у нее такой голос. В первый раз читала громко. А когда кончила, Репина поцеловала ее в голову и сказала: «Учись, Надя!.. У тебя талант… Я сделаю из тебя актрису…»
Вся жизнь Надежды сейчас кажется ей дремучим лесом, в котором ей суждено было идти темной, узкой тропой. Но вдали сверкнул свет…
И она пойдет через лес к огню, что ее манит. Упорно будет искать свой путь. Пусть в клочьях будет ее одежда! Пусть кровью покроются израненные ноги!.. Она выйдет на свет из дремучего леса… Не в себя она верит, а в чудо.
Лицо ее так вдохновенно, так необычно в эту минуту, что даже ко всему равнодушные старухи-шептуньи, приживалки в салопах с чужого плеча невольно оглядываются. А богатый купец Парамонов, первый человек в своем приходе, не спускает глаз с Надежды. Щеки его под седой бородой начинают гореть.
Всенощная кончилась.
Надежда выходит последней, положив земные поклоны перед иконостасом. Она низко надвигает на брови темный платочек. Крепче кутается в шаль. Ее коротенькая кофта на заячьем меху так плохо греет… Она спешит домой.
— Красавица… А, красавица… постойте-ка! — вдруг слышит она вдогонку сиплый голос. Она останавливается, удивленная.
Путаясь в полах медвежьей шубы и задыхаясь от бега, ее нагоняет Парамонов.
Надежда знает его. Все лавки в их квартале принадлежат ему. У него толстая жена, которая в церкви стоит на первом месте, взрослые дети, дочь-невеста.
Раза два он ласково заговаривал на улице и в лавке с Надеждой. Предлагал даже кредит открыть. Но девушка благодарила и отказывалась.
— Куда вы так бежите, красавица?.. Вас не догонишь…
Надежда кланяется и стоит перед ним, не поднимая ресниц.
— Как здоровье дедушки? Не видать его в церкви.
— Опять хворает. Кашель одолел…
Парамонов сладко смеется.
— А сапожки моему Пете он хорошо сшил… хорошо… Я ему двугривенный накинуть готов. Вы загляните ко мне в контору…
— Покорно благодарю… только некогда мне, Сила Матвеич, — звучит сухой ответ. — Работы много. Я Васеньку дошлю…
— Ох, красавица!.. Что мне ваш Васенька?.. Вот я бы вам хороший заказец передал бы… Воздухи хочет моя Анна Пафнутьевна в церкву пожертвовать. Так вот-с золотом вышить по бархату… Зайдете?
— Заказов много… Не скоро приготовлю…
— Та-ак… та-ак… не скоро… Ух, гордячка!
Он пробует поймать ее руку под шалью. Но ее тонкие брови гневно сдвигаются. И богатый купец робеет.
— Ну… а о чем вы плакали нонче?.. О чем молиться изволили?
Она поднимает на него строгие глаза.
— Этого вам не скажу…
Парамонова в дрожь кидает. Он хватает руку Надежды и прижимает ее к своей жирной груди.
— Что за глаза, Бож-же ты мой! Кабы ты, девушка, захотела… жизни не пожалел бы… озолотил бы тебя, — шепчет он, задыхаясь.
Она вырывает руку.
— Стыдитесь! Женатый человек… У вас дочь невеста…
— Хе!.. хе!.. Сердитая… Что ж из того, что дочь невеста? Сердце-то мое еще не угомонилось… То есть, до чего ты меня пленила, Надежда Васильевна…
