- Отнимать, значит, мальчика приехали, уважаемая Юлия?!
- Не отпускайте меня на тот свет с грехом на душе! Как же я там взгляну на его мать?!
- Э, уважаемая Юлия, это еще вопрос - кто из нас отправится туда раньше. А каково мне будет глядеть на его мать и отца, если я опережу вас?
- Не дай вам бог смерти, уважаемый Кишварди!
- Мальчик - он и поле мое, и виноградник, и мельница, и могила, и надгробный камень... Нет, не отдам его, хоть убейте меня!
- Ну так я убью себя! Вот здесь, перед вами!
- Господь с вами, уважаемая Юлия, что вы такое говорите!.. Пойдешь с ней, мальчик?
- Да разве он признается? Он же стесняется вас!
- Это правда, мальчик?
- Ему материнская ласка нужна, уважаемый Кишварди! Постирать, погладить, выкупать, спинку потереть, причесать... Разве вы можете заменить ему мать?
- Ну, это как сказать... Ухаживал я за ним до сих пор, слава богу, неплохо... Вас, по крайней мере, на помощь не звал...
- Не спорю, не спорю, уважаемый Кишварди! Но все же... Ноги мальчику перед сном помыть, в школу за ним бегать... Не мужское это дело!..
- А он и на нашу школу не в обиде... Это в вашей школе его зверем нарекли, да и вы, помнится, согласились с этим... А он не зверь вовсе...
- Почему у меня язык не отсох тогда!
- И не думайте, что он у меня превратился в ангела или перестал красть персики!
- Пусть крадет на здоровье!
- Или, думаете, он перестал раздавать муку?
- Да бог с ней, с мукой-то! Все мое принадлежит ему! Пусть хоть сжигает, разве я против?
- И курит, стервец!
- Это правда, мальчик?
- Вы меня, меня спросите! Опустошил и карманы мои, и кисет!
- Ну и пусть курит себе на здоровье! Ведь сами сказали - мужчина он!
- Потерпите еще месяц. Вот получу премию за шелковичные коконы, приодену его... Не пойдет же он к вам этаким оборванцем!
- Вы только отпустите, а одеть, обуть его - это уж моя забота! С себя сниму, а его одену!
- Гм, очень подойдет ему ваше!
- Конечно, вам - шутки шутить, а у меня сердце кровью обливается!
- Я ведь сказал, уважаемая Юлия: он уже взрослый. Пусть решает сам!
- Вы для него - все равно что икона для верующего, и каждое ваше слово - все равно что проповедь божья... Скажите ему, уважаемый Кишварди!..
- Побойтесь бога, уважаемая Юлия. Как же это я скажу своей плоти и крови - уйди, мол, из моего дома?!
- А я разве чужая ему? Разве он не моя плоть и кровь? Может, всего год осталось мне жить! Умоляю вас, не убивайте меня раньше срока, подарите старушке этого мальчика!
- Уважаемая Юлия!
- На колени, на колени стану перед вами!..
- Да вы что! Встаньте ради бога!.. Будь по-вашему!..
- Великий боже! Ниспошли ему счастья и радости!
- Не видать мне больше радости и счастья...
- Матерь божья...
- Иди с бабушкой, внучек!..
Такой диалог состоялся ровно год спустя после описанных выше событий между гурийским дедом и имеретинской бабушкой мальчика. Но это уже была не приемо-сдаточная процедура. Это было бурление двух кипящих кровей, рыданье двух трепещущих сердец. И эта борьба двух равных по силе любви страстей отдавалась в мальчике учащенным биением сердца и соленым комом в горле, холодной испариной и жгучим ознобом, дрожью в теле и болью в груди. Неведомая сила то властно тянула его к бабушке, то мощным толчком бросала к деду. Несколько раз мальчик ощущал острую боль - словно его тело пронзало насквозь раскаленное копье. И все время, пока между стариком и старушкой длился этот странный, горький диалог, мальчика не покидало необъяснимое чувство страха, тревоги и ожидания.
Бабушка встала, подошла к мальчику, обняла его.
- Радость ты моя, свет моих очей, пойдем со мной, подари мне два лишних дня жизни!..
Бабушка плакала, и горячие ее слезы капали на голову мальчика. Выплакавшись, она осторожно привлекла его к себе, но мальчик стоял не двигаясь, стоял, как железный кол, как дерево, глубоко вросшее в землю корнями.
- Иди с ней, внучек, иди со своей старой бабушкой... Налюбуется она тобой, вернешься ко мне... К тому времени и я соскучусь без тебя... А как ты думал? Быть внуком - нелегкое дело! Трудно, трудно быть внуком, особенно внуком таких вот старых развалин, как я да твоя бабушка... Иди с ней, дорогой... А твои топор, заступ, мотыга, давильня, корзина, корова, теленок, коза и свинья никуда не денутся, будут ждать твоего возвращения...
Мальчик слушал, смотрел и удивлялся: топор, мотыга, заступ, корзина валялись в разных концах двора, корова, теленок, коза и свинья были в разных концах двора, - как же дедушка, не видя их, точно указывал рукой именно туда, где находился каждый из названных им предметов и животных?
А дед продолжал:
- Вот твоя сумка, учебники твои - грузинский, история... Что еще у нас с тобой? Пожалуй, ничего. Брюки, рубашка и чувяки на тебе. До Самтредиа топай босиком, иначе чувяки не дотянут до дому. Вот и все... Ну давай!
Кишварди Ломджария понял, что его внук сейчас превратился в железный кол, в дерево, глубоко вросшее в землю корнями, настолько глубоко, что вырвать его обычными увещеваниями невозможно. Здесь нужен был иной подход. Но какой?
Кишварди Ломджария понял и то, что его внук сейчас стоял посреди заколдованного круга и притягательная сила двух кровей властно тянула его в разные стороны. Какая из них возьмет верх? Какая кровь победит? Ждать исхода этой борьбы нельзя... Кому-то из них нужно первым перекрыть, перерезать канал, в котором кипит и бурлит взбунтовавшаяся кровь...
И Кишварди Ломджария опередил бабушку:
- Ну чего ты ждешь? Устал я болтать с тобой!
Мальчик испуганно взглянул на деда.
- Иди и не смей оглядываться! Понял?!
Горькую обиду на деда и нежную жалость к бабушке мальчик почувствовал одновременно. Подступившие слезы затуманили глаза, голова безвольно опустилась на грудь, и он, не вымолвив ни слова, покорно, словно теленок на веревке, побрел по пыльной чохатаурской дороге за своей дряхлой, сгорбленной, облаченной во все черное бабушкой...
Кишварди Ломджария сидел у камина и ждал, пока в медном котелке закипит вода.
Кишварди Ломджария глядел на огонь и думал. Думал и в то же время старался уйти, скрыться от своих невеселых дум. Но куда человеку деться от собственных дум? Ведь человек не бог... "Не нужно было отпускать мальчика... Но не смог я устоять перед горем старушки... А теперь сам в ее положении. На той неделе схожу к ней, попрошу вернуть мальчика. Не отдаст, заберу силой... "Какое, скажу, имеешь ты право отнимать у меня мою плоть и мою кровь? Ведь ты не бог!" Но... ведь она может ответить мне теми же словами?! Ведь я сам тоже не бог, а всего-навсего простой смертный... Ведь мальчик принадлежит ей так же, как и мне... Вот если бы я был богом! Ох, трудно, трудно быть человеком, гораздо труднее, чем богом... Слава богу, в этом наш спаситель - Иисус Христос сам убедился... На той неделе пойду к ней, брошусь в ноги... Хотя нет, неделю мне не стерпеть... Пойду послезавтра... Нет, завтра! Завтра же с рассветом отправлюсь в путь... Господи, скорее бы наступило утро!.."
Так думал Кишварди Ломджария, сидя у камина и ожидая, когда в медном котелке закипит вода, как вдруг открылась дверь и на пороге показался мальчик с поникшей головой и перекинутыми через плечо чувяками.
- Слава тебе, господи! - воскликнул дед.
- Я вернулся, - прошептал внук.
- Я знал, что ты вернешься, - сказал дед.
Потом Кишварди Ломджария налил в медный таз горячей воды из медного котелка и долго мыл уставшие ноги внука. Потом приготовил ему постель на тахте, а сам пошел спать в маленькую каморку...
В полночь старика разбудил голос мальчика:
- Дед, можно мне лечь с тобой?
- Иди, внучек! - ответил старик и придвинулся к стене.
Мальчик лег, прижался к деду.
"Какой он холодный, бедный дедушка!" - подумал внук.
"Какой он горячий!" - подумал дед.
Спустя некоторое время дед спросил:
- А знаешь, что привело тебя ко мне?
- Нет!
- Знай, внучек, кровь тебя привела ко мне, вот что! Кровь - великая сила, внучек!..
Больше в ту ночь они не обменялись ни словом. Ни о чем не думали, ни о чем не говорили.
Дед и внук спали счастливым сном...
Думала и говорила кровь. Но о чем думала и говорила кровь, об этом известно одному богу!..
