Чернышев повернулся к ней.
Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
Чернышев отвернулся.
- Стой! Стой же, дурак! - придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. - Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
- Смотри! Кому говорю! Чернышев!
Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
- Смотри! Смотри! Смотри!
Она надвигалась на него, растопырив ноги.
Губы Чернышева искривились, он захныкал.
- Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
Она выше подняла юбку.
Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
- Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
- Садись. Садись и успокойся.
Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
- Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
Она обняла его за плечи.
- Хватит. Слышишь? Ну, что ты - девочка? Первоклашка?
Чернышев продолжал плакать.
- Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
Она тряхнула его.
Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
- Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
- Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
- Не знаю...
- Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
- Верю...
- Чего ж испугался?
- Не знаю...
- И сейчас боишься? Неужели боишься?
- Не боюсь... - всхлипнул Чернышев.
Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
- Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое - честное партийное!
- Ну... знаю...
- Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
- Ну... верю...
- Не - ну, верю! А - верю, Зинаида Михайловна.
- Верю, Зинаида Михайловна.
- Не будешь реветь больше?
- Не буду.
- Обещаешь?
- Обещаю.
- Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
- Честное пионерское.
- Что, честное пионерское?
- Не буду реветь и никому не скажу...
- Ну вот. Ты наверное думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? - тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
- Немного... - пробормотал Чернышев и улыбнулся.
- Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
- Неа... ни одна...
- И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
- Неа...
- А хотел бы посмотреть? Честно скажи - хотел бы?
Чернышев пожал плечами:
- Не знаю...
- Не ври! Мы же на чистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
- Ну... хотел...
Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
- Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
Чернышев посмотрел исподлобья.
Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
- Смотри. Наклонись поближе и смотри...
Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
- Ну, видишь?
- Вижу...
- А что же сначала испугался? А?
- Не знаю... Зинаид Михална... может не надо...
- Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
Чернышев молча смотрел.
- Тебе видно хорошо? - наклонилась она к нему. - А то я встану вот так...
Она встала перед ним.
Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
- Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
- Потрогай сам... ну... потрогай...
Чернышев потрогал мохнатый холмик.
- Ведь нет же ничего странного, правда? - улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. - Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
- Нет.
- Тогда потрогай еще.
Чернышев поднял руку и снова потрогал.
- Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
Она шире развела дрожащие ноги.
Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
- Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
- Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
- Потрогай сзади... ну, потрогай...
Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
- Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
Чернышев потрогал спереди.
- Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
Чернышев просунул палец во влагалище.
- Вот. Нашел... видишь... дырочка... - шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. - Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
Чернышев встал.
- Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
Он стал трогать обеими руками.
- Вот так. А хочешь и я у тебя потрогаю? Хочешь?
- Не знаю... может не надо...
- А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
- Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
Зазвенел звонок.
- Ну хватит... - она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. - Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
- Нет, не скажу...
- Честное пионерское?
- Честное пионерское.
- Ведь это наша тайна, правда?
- Ага.
- И ребятам не скажешь?
- Не скажу.
- И маме?
- И маме.
- Поклянись. Подними руку и скажи - честное пионерское.
Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
- Честное пионерское.
Зинаида Михайловна повернулась к висящему над столом портрету Ленина:
- Честное партийное...
Звонок снова зазвенел.
- Это что, на перемену или на урок? - пробормотала завуч, трогая ладонью свою пылающую щеку.
- На перемену... - подсказал Чернышев.
Зинаида Михайловна подошла к окну, отдернула шторы, потом повернулась к Чернышеву:
- Я не очень красная?
- Да нет...
- Нет? Ну, беги, тогда. И постарайся больше не хулиганить...
Она стала отпирать дверь:
- Беги... постой! Ширинку застегни.
Отвернувшись, он застегнул ширинку.
- У вас что щас?
- Природоведение...
- В восемнадцатой?
- Да, наверху там...
- Ну иди.
Она распахнула дверь.
Чернышев шагнул за порог и побежал прочь.
