- Да, да... - повторял Сохач, шагая уже прямо по снегу. - Ах, идол... Это он козу по насту гнал... вот она уже умаялась, сердечная, и начала петли делать... А ножки в крови... больно...
Чуйка забежала вперед, остановилась у взрытого снега и жалобно завыла. Снег был утоптан и залит пятнами крови. Очевидно, несчастная дикая коза была убита здесь, и Тарас Семеныч прирезал ее тут же на снегу. От пули не было бы столько крови. "Видно, промахнулся, идол..."
Сайма Тараса Семеныча была скрыта ельником, который дружной семьей высыпал на озерный мыс. Озеро называлось Ала-Куль (пегое), потому что по заводям и излучинам было покрыто широкими полосами болотистых зарослей. Карабалык было просторнее и чище, хотя в Ала-Куль рыбы благодаря зарослям было гораздо больше. В этих зарослях пряталась рыбная молодь, пока не вырастала в настоящую рыбу. Еще издали было видно, как над ельником, окружавшим сайму Тараса Семеныча живой зеленой стеной, поднимался синей струйкой дымок.
- Ишь обрадовался... - ворчал Сохач, с трудом шагая по снегу. - Козу зарезал и печку затопил... Ни жалости, ни совести, а только свою утробу тешит.
Чуйка с радостным лаем унеслась вперед, предчувствуя хорошую поживу.
Тарас Семеныч, рослый старик с седой бородой, сидел перед своей избушкой на корточках и свежевал только что убитую козу, от которой еще шел пар.
- Ну тебя, Чуйка... - ворчал он на собаку, которая с визгом начала вертеться кругом него. - Чему обрадовалась-то, глупая?
Появление Чуйки не понравилось Тарасу Семенычу, и он с тревогой посмотрел на ельник за саймой. Наверно, сейчас и Сохач приплетется... Учуял, колдун!.. Вот тоже навязался сосед - умереть спокойно не даст. Действительно, минут через пять показался из ельника и Сохач.
- Вот чертушка-то принесло... - ворчал Тарас Семеныч, поднимаясь, и прибавил громко: - Здравствуй, Сохач...
- И ты здравствуй, Тарас...
Гость подошел к убитой козе, потрогал ее ногой, покачал головой и проговорил:
- Кровь... большой грех...
Тарас Семеныч молчал, почесывая в затылке. Ну, теперь начнет Сохач душу выматывать.
- Што это? - спрашивал Сохач, опять трогая козу ногой.
- Как што? Разве не видишь: коза...
- А кто ее убил, козу?..
- А ты думаешь, што я? - быстро заговорил Тарас Семеныч. - Я вот тут около избы утром-то подбираю дрова, а под Малиновой как кто-то запалит... Ну, я туда... Бегу, даже задохся, и вижу, как человек какой-то бежит в гору... Это он, значит, меня увидал, испугался и убежал. Ну, а коза лежит на снегу убитая. Я ее и того... Чего, думаю, пропадать напрасно добру? Взял да вот и принес сюда... Только и всего.
- Ах, Тарас, Тарас... И козу, божью тварь, зарезал, и меня обмануть хочешь...
- Да вот сейчас с места не сойти, Сохач!.. И не думал убивать козу... На што она мне? Эка невидаль, подумаешь... Слава богу, достаточно видал этих самых коз в лесу. Даже сколько угодно...
- Значит, видел человека, который застрелил ее?
- Своими глазами видел, вот сейчас провалиться... Как увидел меня, и сейчас в гору побежал.
- Так, так... А как же следов-то после него не осталось, Тарас? Я все время шел по твоему следу - и он вывел на сайму. Вот ты обманываешь меня, а след всю правду сказал...
Это замечание сконфузило Тараса Семеныча, и он только замычал, как бык, припертый к стене.
- Ну, говори, - не унимался Сохач. - Обманывай... ну! Сейчас все врал, ну што стоит еще приврать малую толику... Ах, Тарас, Тарас!
- Да што ты ко мне привязался со следами?! - зарычал Тарас Семеныч. Возьми глаза в зубы и погляди хорошенько...
- Так, так... Это не человек от тебя убежал, а твоя совесть. Да... Вот следов-то и не осталось. Верно говорю...
Тарас Семеныч для чего-то снял с головы шапку и сердито бросил ее оземь. Потом он молча присел к козе и принялся доканчивать свою работу. Чуйка радостно взвизгнула, ожидая лакомой подачки. Сохач смотрел на них и качал головой.
- Тарас...
Тарас Семеныч молчал.
- Тарас...
- Отстань, смола!
- Вот я гляжу на вас, Тарас, то есть на тебя да на Чуйку, - как есть, два сапога - пара.
- Ты меня к псу приравниваешь?
- А ежели у вас одно с ним ремесло? Ишь, как пес-то радуется... И ты тоже радуешься. Только пес глупая тварь, а ты должон чувствовать. Ну, убил козу, сожрешь ее в неделю, а потом опять надо убивать... Бегала бы теперь божья тваринка, радовалась, а сейчас вот только рожки да ножки останутся. Хорошо это?..
Тарас Семеныч молчал, продолжая свое дело. Рядом с Сохачом он казался великаном, и было странно видеть, как маленький, тщедушный старичонка донимал его, точно комар.
- Ну, што ты молчишь, ненасытная утроба? - приставал Сохач. - Говори свои слова, ежели у тебя есть совесть...
- И скажу! Думаешь, ничего не скажу? А вот возьму и скажу... - сердито отозвался Тарас Семеныч. - Вот ты пристал ко мне, што я козу застрелил... Хорошо. Ежели бы и в самом деле я ее пристрелил, ну, што из этого? Ежели бы по своему зверству и другую пристрелил - опять ровно ничего... Для чего, по-твоему, создана всякая травка и всякая тварь? Ну-ка, скажи? На потребу человека... Чуйка, цыц!.. Куды морду суешь? Да, на потребу... Значит, я взял да и пристрелил козу, потому как она для моей потребы выросла в лесу... Колют же разную домашнюю тварь: и корову, и теленка, и овцу, и свинью, и курицу. Это как, по-твоему-то, выйдет?
- А нехорошо выйдет... Вот тебе и мой сказ. Ежели можно, например, без этого жить...
- Ну, хорошо... Теперь не стали бы резать домашнюю скотину - куда бы ее деть? У меня три телушки народились, а мне всего одну под силу выкормить!
- Отдай другим, у которых нет...
- Я отдам, другой отдаст, а под конец этой самой скотины столько разведется, што она нас съест или все одно передохнет с голоду. Так я говорю? Теперь, ежели опять волк или медведь - травой они не могут себя воспитывать, как же им быть? Для чего-нибудь и они живут на свете...
- А для страху, штобы мы чувствовали... Ты себя к волку приравнял?
- А хотя бы и так... У волка свое положенье - у меня свое. Теперь возьми щуку - по-твоему, ей тиной воспитывать себя? А ежели она, например, не может и так сотворена, штобы другую рыбу есть?.. Это как, по-твоему?
Теперь уже задумался Сохач и почесал в затылке. Конечно, Тарас Семеныч любит поесть свеженького мясца ж много пролил напрасной крови из-за своего лакомства - кругом неправ человек, одним словом, а вот относительно домашней скотины и кровожадного лесного зверья действительно задал задачу. Ободренный этим молчанием, Тарас Семеныч заговорил уже совсем смело:
- Вот ты меня, Сохач, укорил козой, а сам сколько рыбы съел? Тоже тварь...
- Рыба - тварь немая, и кровь у ней холодная... Она не чувствует, значит.
- Как не чувствует? Вон подцепишь ее на крючок, так как она крутится, сердешная... Значит, вполне даже чувствует. А как она мается, пока не уснет? Бьется, бьется... А ты: не чувствует, тоже и в тебе зверства достаточно, Сохач...
- Нет, рыба другое... Теперь ежели ее не ловить из озера лет с десять, так она сама вся переведется. Корму ей не хватит...
- Вот-вот... Што я тебе говорил про домашнюю скотину? Оно самое и выходит... Так-то, а ты пристал ко мне с козой.
- Ну, насчет козы совсем другая статья. Кабы тебя совесть не мучила, так ты бы не обманывал меня...
III
Старики постоянно спорили между собой. Сохач всегда нападал на Тараса Семеныча, а тот обманывал и лгал. Это были два противоположных характера, а потому, вероятно, старики очень любили друг друга. Правда, скучно жить в лесу по целым годам, но, помимо этого, есть известные привычки, с которыми трудно расстаться.
Тарас Семеныч был плутоват по натуре. Собственно, он не желал никого обманывать, но все выходило как-то само собой. Старик так привык лгать, что сам начинал верить собственным выдумкам. Ведь только чуть-чуть прибавит глядишь, и вышло совсем другое. Тарас Семеныч обманывал с таким добродушным видом, что все, кроме Сохача, невольно верили ему. Он умел утаить и часть добытой из озера рыбы, и продавал хозяйские снасти, и забирал все жалованье вперед, и обсчитывал рыбаков, когда зимой они жили у него. И все-таки ему больше верили, чем Сохачу. Тарас Семеныч улыбался в бороду и говорил:
- Э, правдой век не проживешь!.. На што рыба, последняя тварь, и та норовит надуть. А ты не зевай, не будь дураком, не клади плохо...
Но иногда на Тараса Семеныча нападало тяжелое раздумье, особенно по вечерам. Как будто оно и нехорошо обманывать, даже совсем нехорошо... Положим, никто и ничего не узнает, а все-таки нехорошо. Старика смущало больше всего то, что Сохач каким-то чутьем слышал его обман. Посмотрит и точно насквозь видит. Другие не замечают, а Сохач видит, потому что ему это дано и еще потому, что сам он, Сохач, весь чистый и никого в жизнь свою не обманул. Правда, Сохач немного колдун, все это знают, а все-таки не обманет ни на волос. Тарас Семеныч несколько раз давая себе зарок исправиться, но выходило еще хуже: позабудет зарок и еще больше наврет. Для него оставалось единственное утешение, которое выражалось так:
