Ослабевшая кошечка подергивалась и тоскливо мяукала, тоненький хвостик ее, будто прутик, лежал поперек половиц.
- Что же это я наделала, глупая? - упрекала себя Катерина Федосеевна.Угостила соленым салом с голодухи! От такого угощенья ноги протянуть можно.
И все-таки пошла за советом к солдатке, больше некуда было.
- Что стряслось, Федосеевна? - спросила та, заметив по лицу старухи, что заявилась она неспроста.- Нечастая гостья, хоть и рядом живем.
- Прости, Валюша, что обеспокоила тебя,- сказала Катерина Федосеевна.А только не найдется ли у тебя молочка немножко?
- С ума ты сошла, Федосеевна! Корова у меня, что ли? - удивилась Валя.
- Знаю, что не корова, только, думаю, с чайную чашку не найдется ли?
- Неужто для кошки для этой драной?
- Для кошечки, Валя. Взяла я ее к себе на воспитание.- И в угоду солдатке Катерина Федосеевна даже подшутила над собой: - Слыхала, говорят: "Не было у бабы хлопот, так купила поросенка".
- Ладно кабы порося, а то кошку! - все еще не хотела понять ее Валя.
- А без кошки, Валя, что за дом? Кошки нет, стало быть, мышей нет, а мышей нет, стало быть, достатку бог не дал, царь не умеет народом править.
- Ну вот о чем, старая, вспомнила, о царе! - удивилась Валя.- Где я тебе молока найду?
- Прости, коли так! - сказала Катерина Федосеевна и повернулась к порогу. Но Валя остановила ее.
- Сядь, посиди маленько. Я Кольку пошлю к Поликарповне. Колька! крикнула она.
Валя жила в коммунальной двухкомнатной квартире с сыном и дочерью. Сынок родился еще при отце и сейчас заканчивал десятилетку. Катерина Федосеевна считала, что сын у Вали законный и ничего против него не имела. А вот дочка, по слухам, появилась на свет, когда батько уже с немцами воевал, и один бог знает, чья она. Из-за этого Катерина Федосеевна и относилась к солдатке Вале с ревнивой подозрительностью и считала ее про себя несамостоятельной, непутевой. Что угодно могла она простить женщине-солдатке, только не беспутную жизнь.
Колька поворчал немного, что его от книг отрывают, но сходил, куда послала мать, и принес полную чашку молока.
Катерина Федосеевна даже не поблагодарила как следует, заторопилась домой.
- Подруженька! - позвала она кошку, еле открыв дверь в избу.- Вот я тебе раздобыла еды, это не солонина, не грибки какие-нибудь. Да где ты, жива ли?
Кошка спала на ее постели, прямо на подушке, свернувшись улиткой,маленькая, серенькая, голова в передних лапах, хвостик прутиком промеж ушей. На мгновение она приоткрыла глаза, взглянула лениво, без всякого интереса на свою хозяйку и тотчас заснула снова и словно бы даже захрапела.
Катерина Федосеевна сразу притихла и от порога к суденке с кружкой молока прошла на цыпочках. Сон всегда дороже еды, в это она верила давно. Для человека - дорог, значит, и для любого живого существа тоже.
Было уже поздно, и Катерина Федосеевна сама стала укладываться. Чтобы не потревожить Подружку, она решила эту ночь переспать на печи.
Хлопот с кошкой было, конечно, немало, но ведь Катерина Федосеевна сама хотела, чтобы у нее были хлопоты. Она даже придумывала их себе. Чем больше было хлопот, тем легче переносила она свое одиночество.
Через Валю она познакомилась с Поликарповной и стала брать у нее каждодневно по бутылке козьего молока. Все для кошки. Сама она козье молоко в рот не брала, брезговала.
По утрам Подружка просыпалась рано, и Катерина Федосеевна только радовалась этому, потому что тоже не любила спать подолгу. Наполнив молоком чайное блюдце, она добавляла в него кусочки хлеба. Крошево это кошка съедала неторопливо, с удовольствием. Сперва лакала молоко, затем подбирала хлеб. А Катерина Федосеевна стояла либо сидела рядышком и смотрела на нее во все глаза. Иногда она спрашивала:
- Что, глянется? По душе тебе крошенинка моя?
Подружка, занятая своим наиважнейшим в жизни делом, даже не поднимала головы от блюдца, будто не слышала, о чем спрашивает хозяйка. Она ласкалась, мурлыкала, терлась о ее ноги, пока хотела есть, а наевшись, отходила в сторону, отфыркивалась, отряхивалась, особо отряхивала лапки и уже не обращала никакого внимания на свою кормилицу, словно ее и не существовало.
Катерина Федосеевна налюбоваться не могла на свою Подружку.
Однажды кошка вылакала все молоко, а хлеб не съела. Катерина Федосеевна походила по магазинам и нашла для нее полкило белого хлеба,- в поселке он появлялся нечасто. От белого хлеба кошка не отказалась. Но скоро и он ей надоел. Тогда Катерина Федосеевна начала покупать мясо.
Глаза у Подружки прояснели, перестали гноиться. На морде появились усы. Она раздобрела, обросла длинной шелковистой шерстью, словно нарядилась в новую юбку, и все чаще умывалась, все дольше спала, а когда после еды охорашивалась, Катерина Федосеевна, глядя на нее, любовно ворчала:
- Затрясла своими воланами. Вишь, модница какая!
Но и насытившись и раздобрев, кошка воровать не перестала: то на стол вскочит, то в суденку заберется, должно быть, это у нее в привычку вошло. Тащит мясо, припасенное для нее же, и даже хлеб ест, если он краденый.
Первый месяц Катерина Федосеевна боялась выпускать кошку на улицу, чтобы та не заблудилась где-нибудь. У порога около веника для нее стоял ящик с песком - в избе пахло тяжело и густо. А когда Катерина Федосеевна решилась наконец выпустить кошку на прогулку, та исчезла сразу на двое суток.
"Может, она подалась от меня к старым хозяевам? - думала Катерина Федосеевна.- Может, я не угодила ей чем-нибудь?"
Две ночи она почти не спала: Подружка могла появиться в любой час, не откроешь дверь вовремя - обидится, совсем уйдет. Но ведь не в милицию же заявлять о пропавшей кошке.
Под утро вторых суток сон все-таки сморил Катерину Федосеевну. Приснилось ей, будто покойный муж топит Подружкиных котят за гумном в глубокой яме, из которой деревенские бабы глину добывали, чтобы печи подмазывать. Вытряхнул он котят из мешка, а их было четверо, и все серенькие, как воробышки, а яма до краев полна водой, плавают они, тощие, маленькие, мяучат, а муж в них палками кидает, чтобы скорей на дно шли. Кошка-мать бегает вокруг ямы, ревет не своим голосом, то в одну сторону кинется, то в другую, а муж, покойник, и в нее палками кидает. Стала бегать вокруг ямы и Катерина Федосеевна, хочется ей крикнуть мужу: "Что ты делаешь, бессовестный!" - а голоса нет, и замяукала она по-кошачьи. Тогда муж, покойник, и в нее - палку за палкой...
Проснулась Катерина Федосеевна, будто избитая, тело ноет, а кошка Подружка на постели под боком лежит, руки ей лижет, даже страшно стало. И припомнились ей слова соседки Вали: "А вдруг это смерть твоя?"
-- Откуда ты взялась, окаянная, спаси Христос! - с трудом выговорила Катерина Федосеевна, отодвигаясь от кошки, и всхлипнула не то от радости, что она вернулась, не то от страха.
Днем страх прошел. Осталась только обида на кошачью неблагодарность. Прибирая постель, Катерина Федосеевна упрекала свою Подружку:
- Неужто к старым хозяевам бегала от меня, изменщица? Разве тебе у меня худо, чего тебе еще надо? А может, по лесу опять шаталась? "Сколь ни корми, а все в лес смотрит" - уж не про кошку ли это сказано? Может, про кошку? Как же ты в избу-то попала, голубушка? Дверь заперта, окно тоже... Не через трубу ли? Через трубу ведьмы лазят.
Но, присмотревшись, Катерина Федосеевна заметила открытую форточку и следы грязных лап на стекле изнутри и снаружи окна.
- Вот ты какая у меня лазунья! - сказала она.- Догадливая! Ну погоди, не будешь убегать, все равно приворожу!
Растопив печь, Катерина Федосеевна выскребла из кошелька остатки пенсии, сходила на базар и приготовила для кошки мясные котлетки, какие мужу научилась готовить, когда он болел,- сочные, поджаристые, с дымком.
- Служи, лазунья! - скомандовала она ей, как собаке, держа котлету над ее головой.
Почуяв в руке хозяйки жареное мясо, кошка взвилась, подпрыгнула и в кровь разодрала ей пальцы, но котлетку все-таки схватила.
Катерина Федосеевна смазала царапины на пальцах жиром и накормила Подружку досыта. Наевшись, та забралась на подоконник и стала ловить мух на стекле. Потом заснула на весь день, опять же на хозяйской подушке.
Случилось однажды, угостила Катерина Федосеевна кошку мороженой треской, а в другой раз купила на базаре у ребятишек речных окуньков. Подружке особенно по душе пришлась свежая рыба, должно быть, она ее пробовала где-то раньше. У окунька Подружка отгрызла сначала голову, но есть стала его не с головы, а со спины, и только напоследок съела и голову. Жевала она неторопливо, похрустывая и щурясь от удовольствия, почти засыпая к концу еды. На полу оставались рыбьи внутренности, да хвост, да красные перья.
- Не для меня ли оставляешь? - пошутила Катерина Федосеевна, подбирая с пола кошачьи объедки.
После свежих окуньков Подружка перестала есть мороженую рыбу. Да и свежая рыба устраивала ее теперь не всякая. Хорошо шли гладкий пескарь, сладкий голый налименок, жирный сазанчик. А плоскую костлявую густеру с жесткой, как панцирь, чешуей она совсем не признавала за еду. Испробовав свежие, сочащиеся жиром котлетки, Подружка стала отказываться и от мороженого мяса.
