Честь имею пребыть Ваш покорный и послушный сын
Ф. Достоевский.
Слышно, что брат прежде поступленья в Инженерный замок проживет недели с две в крепости.{20}
Насчет нового постановленья, о котором Вы мне писали, нечего опасаться. О нем у нас не слыхать. Да оно не имеет и достаточного основанья, а просто пустой слух.
Поцелуйте за меня всех братцев и сестриц. Когда-то мы с ними увидимся. Андрюша нам до сих пор не написал ни полстрочки.
Вы пишете, чтобы я прислал к Вам адресс Шидловского, но он едет из Петербурга в Курск к родным на время. Вы, должно быть, встретитесь с ним в Москве, и он может отыскать Вас чрез Куманиных{21}.
7. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ
9 августа 1838. Петербург
С.-Петербург. Августа 9-го дня. 1838 года.
Брат!
Как удивило меня письмо твое, любезный брат: неужели же ты не получил от меня ни полстрочки; я тебе со времени отъезда твоего переслал 3 письма: 1-е вскоре после твоего отъезда; на 2-е не отвечал, потому что не было ни копейки денег (я не брал у Меркуровых){22}. Это продолжалось до 20 июля, когда я получил от папеньки 40 р.; и, наконец, недавно 3-е. След<овательно>, ты не можешь похвалиться, что не забывал меня и писал чаще. След<овательно>, и я был всегда верен своему слову. Правда, я ленив, очень ленив. Но что же делать, когда мне осталось одно в мире: делать беспрерывный кейф! Не знаю, стихнут ли когда мои грустные идеи? Одно только состоянье и дано в удел человеку: атмосфера души его состоит из слиянья неба с землею; какое же противузаконное дитя человек; закон духовной природы нарушен… Мне кажется, что мир наш — чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслию. Мне кажется, мир принял значенье отрицательное и из высокой, изящной духовности вышла сатира. Попадись в эту картину лицо, не разделяющее ни эффекта, ни мысли с целым, словом, совсем постороннее лицо… что ж выйдет? Картина испорчена и существовать не может!
Но видеть одну жесткую оболочку, под которой томится вселенная, знать, что одного взрыва воли достаточно разбить ее и слиться с вечностию, знать и быть как последнее из созданий… ужасно! Как малодушен человек! Гамлет! Гамлет! Когда я вспомню эти бурные, дикие речи, в которых звучит стенанье оцепенелого мира, тогда ни грусть, ни ропот, ни укор не сжимают груди моей…{23} Душа так подавлена горем, что боится понять его, чтоб не растерзать себя. Раз Паскаль сказал фразу: кто протестует против философии, тот сам философ{24}. Жалкая философия! Но я заболтался. — Из твоих писем я получил только 2 (кроме последнего). Ну брат! Ты жалуешься на свою бедность. Нечего сказать, и я не богат. Веришь ли, что я во время выступленья из лагерей не имел ни копейки денег; заболел дорогою от простуды (дождь лил целый день, а мы были открыты) и от голода и не имел ни гроша, чтоб смочить горло глотком чаю. Но я выздоровел, и в лагере участь моя была самая бедственная до получения папенькиных денег. Тут я заплатил долги и издержал остальное. Но описанье твоего состояния превосходит всё. Можно ли не иметь 5 копеек; питаться бог знает чем и лакомым взором ощущать всю сладость прелестных ягод, до которых ты такой охотник! Как мне жаль тебя! Спросишь, что сталось с Меркуровыми и деньгами твоими? А вот что: я бывал у них несколько раз после твоего отъезда. Потом я не мог быть, потому что отсиживал. В крайности я послал к ним, но они прислали мне так мало, что мне стало стыдно просить у них. Тут я получил на мое имя письмо к ним от тебя. У меня ничего не было, и я решился просить их вложить мое письмо в ихнее. Ты же, как видно, не получил никоторого{25}. Кажется, они не писали к тебе. Перед лагерями (не имея денег прежде отослать давно приготовленное папеньке письмо) я обратился к ним с просьбою прислать мне хоть что-нибудь; они прислали мне все наши вещи, но ни копейки денег, и не написали ответа; я сел как рак на мели! Из всего я заключил, что они желают избавиться от докучных требований наших. Хотел объясниться в письме с ними, но я отсиживаю после лагеря, а они съехали с прежней квартиры. Знаю дом, где они квартируют, но не знаю адресса. Его я сообщу тебе после. — Но давно пора переменить матерью разговора. Ну ты хвалишься, что перечитал много… но прошу не воображать, что я тебе завидую. Я сам читал в Петергофе по крайней мере не меньше твоего. Весь Гофман русский и немецкий (то есть непереведенный «Кот Мурр»){26}, почти весь Бальзак (Бальзак велик! Его характеры — произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека){27}. «Фауст» Гете и его мелкие стихотворенья{28}, «История» Полевого{29}, «Уголино»{30}, «Ундина»{31} (об «Уголино» напишу тебе кой-что-нибудь после). Также Виктор Гюго, кроме «Кромвеля» и «Гернани»{32}. Теперь прощай. Пиши же, сделай одолженье, утешь меня и пиши как можно чаще. Отвечай немедля на это письмо. Я рассчитываю получить ответ через 12 дней. Самый долгий срок! Пиши же, или ты меня замучаешь.
Твой брат Ф. Достоевский.
У меня есть прожект: сделаться сумасшедшим. Пусть люди бесятся, пусть лечат, пусть делают умным. Ежели ты читал всего Гофмана, то наверно помнишь характер Альбана. Как он тебе нравится? Ужасно видеть человека, у которого во власти непостижимое, человека, который не знает, что делать ему, играет игрушкой, которая есть — Бог!{33}
Часто ли ты пишешь к Куманиным? И напиши, не сообщил ли тебе Кудрявцев что-нибудь о Чермаке. Ради Бога, пиши и об этом; мне хочется знать об Андрюше.
Но послушай, брат. Ежели наша переписка будет идти таким образом, то, кажется, лучше не писать. Условимся же писать через неделю каждую субботу друг к другу, это будет лучше. Я получил еще письмо от Шренка и не отвечал ему 3 месяца. Ужасно! Вот что значит нет денег!
8. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ
31 октября 1838. Петербург
С.-Петербург. 1838 года 31 октября.
О, как долго, как долго я не писал к тебе, милый мой брат… Скверный экзамен! Он задержал меня писать к тебе, папеньке и видеться с Иваном Николаев<ичем>, и что же вышло? Я не переведен! О ужас! еще год, целый год лишний! Я бы не бесился так, ежели бы не знал, что подлость, одна подлость низложила меня; я бы не жалел, ежели бы слезы бедного отца не жгли души моей. До сих пор я не знал, что значит оскорбленное самолюбие. Я бы краснел, ежели бы это чувство овладело мною… но знаешь? Хотелось бы раздавить весь мир за один раз… Я потерял, убил столько дней до экзамена, заболел, похудел, выдержал экзамен отлично в полной силе и объеме этого слова и остался… Так хотел один преподающий (алгебры), которому я нагрубил в продолженье года и который нынче имел подлость напомнить мне это, объясняя причину, отчего остался я… При 10-ти полных я имел 91/2 средних и остался… Но к черту всё это.{34} Терпеть так терпеть… Не буду тратить бумаги, я что-то редко разговариваю с тобой.
Друг мой! Ты философствуешь как поэт. И как не ровно выдерживает душа градус вдохновенья, так не ровна, не верна и твоя философия. Чтоб больше знать, надо меньше чувствовать, и обратно, правило опрометчивое, бред сердца. Что ты хочешь сказать словом знать? Познать природу, душу, Бога, любовь… Это познается сердцем, а не умом. Ежели бы мы были духи, мы бы жили, носились в сфере той мысли, над которою носится душа наша, когда хочет разгадать ее. Мы же прах, люди должны разгадывать, но не могут обнять вдруг мысль. Проводник мысли сквозь бренную оболочку в состав души есть ум. Ум — способность материальная… душа же, или дух, живет мыслию, которую нашептывает ей сердце… Мысль зарождается в душе. Ум — орудие, машина, движимая огнем душевным… Притом (2-я статья) ум человека, увлекшись в область знаний, действует независимо от чувства, след<овательно>, от сердца. Ежели же цель познания будет любовь и природа, тут открывается чистое поле сердцу… Не стану с тобой спорить, но скажу, что не согласен в мненье о поэзии и философии… Философию не надо полагать простой математической задачей, где неизвестное — природа… Заметь, что поэт в порыве вдохновенья разгадывает Бога, след<овательно>, исполняет назначенье философии{35}. След<овательно>, поэтический восторг есть восторг философии… След<овательно>, философия есть та же поэзия, только высший градус ее!.. Странно, что ты мыслишь в духе нынешней философии. Сколько бестолковых систем ее родилось в умных пламенных головах; чтобы вывести верный результат из этой разнообразной кучи, надобно подвесть его под математическую формулу. Вот правила нынешней философии…{36} Но я замечтался с тобою… Не допуская твоей вялой философии, я допускаю, однако ж, существованье вялого выраженья ее, которым я не хочу утомлять тебя…
