Когда я перечитываю этот сценарий и тоже в который раз спрашиваю себя: "Что же сделало фильм, по нему поставленный, столь крупным, столь обсуждаемым явлением нашего современного кинематографа?", то, признавая объяснения, на которые ссылался, уже более всего думаю о реплике драматурга-об искусстве, населяющем надежду".
Не случайно в коротком предисловии многократно употреблено слово спор в связи с героями 8. Черныха. Знаю, спор этот продолжается (с новой даже силой) и после выхода в свет фильма "Москва слезам не верит". Это естественно. Наивно было бы видеть в повальном внимании к фильму лишь благостное согласие зрителей с его авторами. Но спор и в этом случае самое веское подтверждение обретения писателем власти над временем. Стало быть, удалось ему нащупать важный нерв современной общественной жизни, втягивающей в свою орбиту личные судьбы многих и многих "обыкновенных" людей. Удалось разбередить желание подумать над непростым устройством того, что называем мы повседневностью, в которую трудно порой "вживается" человек. Но "вживается" обязательно, В этом - социальный оптимизм произведений В. Черныха. В этом - первоисток "веселья и отваги" его героев, которые от сценария к сценарию, от пьесы к пьесе становятся сложнее, многограннее. Становятся, главное, все более неординарными в своем представлении о счастье и о путях его достижения.
Армен Медведев
"Москва слезам не верит"
И было ей тогда семнадцать лет. Была она с тонкой талией грудь распирала узкую кофточку, бедра уже округлились. И парни, несущиеся к станции метро, оглядывались на нее.
Она шла, чуть покачиваясь под тяжестью чемодана. Один из парней попытался ей помочь, но она молча отвела его руку.
У входа на эскалатор она протянула контролеру билет (тогда еще не было турникетов), и поставленный чемодан мешал всем пассажирам, ей самой, контролеру. И она получила все причитающееся по этому поводу; "дура", "телка", "соображать надо".
Потом она ехала в вагоне метро. Перехватив взгляд сидящего напротив мужчины, она поспешно одернула юбку, хотя этого вымотанного усталостью человека она ни в коей мере не интересовала, он просто тупо смотрел, борясь со сном.
Потом она ехала в переполненном автобусе. На каждой остановке автобус все уплотнялся, и ее отжимали от дверей в середину салона.
- Водоканал! - объявила кондуктор (тогда еще были кондукторы). Это была ее остановка.
Она бросилась назад. Задние двери были все-таки ближе, но плотная стена из мужских спин не сдвинулась. Она попыталась протиснуться вперед, но и здесь ее постигла неудача, тогда она выставила чемодан: фибровый, жесткий, с металлическими набивками на углах. Она вдавила эти углы в спины, и спины мгновенно раздвинулись.
Вскрикнула женщина, чертыхнулся мужчина, но она все-таки пробила себе путь и вывалилась наружу.
Захлопнулись двери автобуса, оборвав возмущенные крики, автобус отошел, и она осталась на остановке.
Впереди возвышался микрорайон. Скопище пятиэтажных и девятиэтажных панельных домов тогда еще было в новинку даже для москвичей. В Москве только начиналась эра типового блочного строительства.
Она подошла к бесконечно длинному пятиэтажному зданию, из раскрытых окон которого неслась музыка и песни. И музыка и исполнители были в основном еще отечественными. Пели про валенки про красную розочку, про землю целинную, про любимые Ленинские горы.
В комнате, куда направилась моя героиня, жили две девушки. Сразу назову их имена: Антонина и Людмила.
Антонина - плотненькая, аккуратная, такие почти всегда пользуются успехом, и если кто решит жениться, лучше не найти: и не красавица, можно быть спокойным за семейную жизнь, и без заметных недостатков, с такой не стыдно на людях показаться. Сейчас Антонина гладила.
Людмила лежала на кровати, задрав на спинку великолепные, редкостные по красоте ноги. И вообще она была самой красивой среди присутствующих. Она лежала, накинув на себя простыню, и под простыней угадывались чуть выпуклый живот и очень выпуклая грудь, плечи и ноги угадывать было не надо, они были открыты.
Итак, героиня вошла в комнату и поставила чемодан у дверей. Ее звали Катериной.
- А, завоевательница, - прокомментировала Людмила.
- Завалила? - жалостливо поинтересовалась Антонина.
- Завалила, - ответила Катерина.
- Ничего, - утешила Антонина. - Не в этот, так в следующий раз получится.
- Как у тебя получилось, - вставила Людмила.
- Я не способная.
- Ты просто дура.
- Не всем же быть умными, - беззлобно ответила Антонина.
- Ну а как твой электрик? - поинтересовалась Людмила. - Ты с ним уже переспала?
- Он не такой, как ты думаешь, - ответила Антонина.
- Понятно, - сказала Людмила. - У него, значит, что-то не в порядке.
- У него все в порядке. Но он скромный и обходительный. Сама увидишь. Он скоро зайдет за мной, и мы пойдем на концерт.
- "На концерт".,. - передразнила Людмила. - Тетеха! Три года в Москве живешь! В концерт!
- А он не женат? - спросила Катерина.
- Я не знаю, - призналась Антонина. - Вроде не женат.
- А ты прямо спроси, - сказала Катерина.
- Неудобно. Он же меня не спрашивает, замужем я или незамужем.
- А это по тебе и так видно.
- Ты бы хоть оделась, - сказала Антонина. - Голая ведь почти. Неудобно.
- Кому неудобно? - спросила Людмила. - Мне удобно.
И тут постучали в дверь,
- Входи, - сказала Людмила.
В, комнату вошел громоздкий царень лет двадцати пяти.
- Извините, - сказал он и попятился к двери.
- А ты всегда такой стеснительный? - спросила Людмила и сделала попытку встать.
Парень ошалело на нее посмотрел и захлопнул дверь.
- Ну и что? - спросила торжествующая Антонина, - Съела?
- Да, - протянула уничижительно Людмила. - И стоило тебе в Москву ехать! Такого ты и в деревне могла найти.
Не обращая внимания на ее слова, Антонина торопливо переодевалась.
- Не суетись, - сказала Людмила. - Раз пришел - дождется.
Вечером Людмила и Катерина шли по улице Горького. Шли мимо витрин магазинов, в которых искрились золотые и серебряные украшения, медленно поворачивались спортивно-худосочные манекены: женщины а ярких платьях, мужчины в строгих вечерних костюмах. Проходили мимо книжных, винных, колбасно-сырных, меховых, обувных, табачных витрин.
Катерина задержалась было у витрин магазина телевизоров. На телевизорах можно было посмотреть две программы, но Людмила ушла вперед, и Катерина, боясь потерять ее в толпе, бросилась следом.
А мимо них и навстречу им шли люди. Девушки в модных широких юбках, молодые люди с яркими галстуками.
Проход наших знакомых не остался незамеченным. К ним направились двое парней с расстегнутыми воротниками и закатанными рукавами белых рубашек.
- Эй, девчонки! - начал один из них бодро.
- Топайте, топайте, - отбрила их Людмила.
- Ты чего так строго? - спросила ее шепотом Катерина. - Ребята вроде ничего.
- Вот именно ничего, - ответила Людмила. - Деревня, вроде нас. Лимитчики, за версту видно. Одним словом - шалопунь! Это все ненастоящее.
- А что настоящее? - заинтересовалась Катерина.
- Как-нибудь покажу, - пообещала Людмила.
Потом они стояли у аргентинского посольства. Через усилители по улице разносился рокочущий бас.
- Машину боливийского посла к подъезду!
Мягко подкатил приземистый, почти распластанный по земле "Форд". Из подъезда вышел темноволосый господин с высокой гибкой женщиной в платье из серебристой парчи. И снова разносился бас.
- Машину военно-морского атташе, командора... Далее следовала очень непонятная, довольно длинная фамилия.
- Как, как его фамилия? - не поняла Катерина.
- Фамилия не имеет значения, - отмахнулась Людмила.
Она наслаждалась блеском никеля на машинах, драгоценностей на женщинах, сверканием орденов на мундирах.
- Вот это настоящее, - вдруг сказала Людмила.
- Что - настоящее? - не поняла Катерина.
- Все это.
- Ну да, - не согласилась Катерина. - Я недавно в оперетту ходила. Там точно такие мундиры и платья показывали.
- Ну и дура же ты, - заключила Людмила.
А к подъезду подкатывали все новые и новые автомобили, в них садились мужчины и женщины. Солидные мужчины и женщины, а некоторые совсем еще юные, как Катерина и Людмила.
И сразу после блестящего дипломатического разъезда мы увидим Катерину в цехе завода металлической галантереи.
В цехе стояли десятки прессов, за которыми сидели десятки таких же молодых, как Катерина, девушек.
Работа была нехитрая; положить заготовку, снять, снова положить и снова снять. Катерина штамповала основания для подсвечников, которые в то время начинали входить в моду.
Неожиданно пресс начал корежить заготовку. Катерина отключила станок от сети и полезла в его внутренности.
За ее манипуляциями наблюдал Петр Кузьмич Леднев - начальник цеха, которого все звали Кузьмичом.
