складывать мысли в истории и делать выводы.
Потом я решила, что напишу книгу-разоблачение. Про то, как чиновники погубили советскую передовую медицину, заставив ее работать в условиях строгой экономии. Как здоровье и жизнь любого человека перестали быть приоритетом. Как беспощадно обогащались за счет медицины разные прохвосты и руководители.
Но со временем я заметила, что это совсем никому не интересно, ничего нельзя изменить этими рассказами о доходах главных врачей и министров и о несправедливой нищете простых людей. Да и те медицинские работники, которые еще продолжают работать в больницах, поликлиниках и в скорой помощи, тоже не хотят обсуждать эту тему, настолько она приелась. Ничего нельзя изменить — так говорят все врачи. Холод и безнадежность поселились в их сердцах.
Поэтому я решила: пусть это будет книга для моих детей, чтобы они узнали обо мне немного больше, чем завтрак каждое утро. О моем мире и о медицине тоже.
Жизнь человека коротка, и, как сказала одна моя знакомая, никому не нужны несчастные больные люди. Никто их не жалеет. Но я же могу о них написать.
— Давно надо было написать, — ответила моя знакомая. — Ведь ты умеешь.
Как изображают официальные СМИ скорую помощь? Вот так: по-прежнему, как в СССР, одухотворенное позитивное лицо водителя скорой или главного врача и герои-медики в синем или в красном. И штампы, штампы, штампы. А чтобы было убедительней, добавь воды, то есть в репортаже будет слеза героя-медика о том, кого не смогли спасти. И они говорят: «Мы покажем вам истинное лицо скорой помощи!» Как будто то, что показывали другие люди, было не истинным.
О чем всегда молчат официальные СМИ? О том, что герои-медики 24 часа на ногах, не раздеваясь, в дороге, на улице в тридцатиградусный мороз и в тридцатиградусную жару и что это нехорошо, не по-человечески. И что можно было бы сделать смену 8 часов, но это будет «неудобно» главному врачу и главному экономисту и еще десятку главных. И эта семидесятилетняя медсестра, и эта двадцатилетняя фельдшер, и этот шестидесятилетний реаниматолог, и еще десять героев репортажа, добавленных для пущей убедительности с прямой речью и цветной фотографией в стиле соцреализма, будут работать 24 часа без отдыха, пока не помрут, то есть, пардон, пока не сгорят, светя.
Блестящий репортаж блестящего журналиста в газете в самую точку сегодня хорошо оплачен. Даже самая желтая газетенка влиятельнее, чем все расследования честных журналистов, потому что сплетня и слухи владеют умами читателей. Читать привычное людям приятней, комфортней для психики. Один такой громогласный репортаж в газете раз в полгода перекричит десяток самых гнусных блогеров-правдолюбов, пасущихся на бескрайней медицинской теме каждый день.
Глава 3. Магия белого халата
Белые халаты — какие они все одинаковые и разные. Не помню, как мне дали мой первый белый халат. К нему прилагалась белая косынка санитарки. Мне было 19 или 18? К этому времени у меня в трудовой книжке было года 3 разного трудового стажа и исписаны почти все страницы, принята-уволена. Кем я только не была, где только не работала. Аптека, школа, авиационный завод, оперный театр, электротехнический завод и, наконец, больница № 3. Время было легкое и веселое, в СССР на всех воротах висели объявления о вакансиях, бесплатном обучении работников, предоставлении общежитий иногородним.
Инфарктное отделение городской больницы — начало карьеры врача, но тогда я об этом не думала. Это была просто очередная работа.
В больнице ты попадаешь в круг замечательных людей. И тебе вручают белый халат, белую косынку, белое ведро, белые судна, белый таз и чайник для умывания больных.
Человек на больничной кровати, белая постель, вставать нельзя, но по утрам я приносила ему этот таз и чайник с водой. Я поливала, а он умывался, чистил зубы, плескаясь и фыркая, как здоровый бык. И фамилия его была Быков. У него был инфаркт и строгий постельный режим на 10 дней в инфарктном отделении. Однажды из палаты раздался звон: сосед Быкова стучал чайной ложкой об стакан, звал на помощь. Быков внезапно захрипел и умер в палате, его стащили с кровати на пол и реанимировали, отгородившись белой ширмой от соседней койки, потому что реанимировать на высокой кровати неудобно, но реанимация оказалась бессильна. Медсестры из соседнего отделения съязвили потом: «Что, проспали больного?» Было обидно, ведь мы все делали, что должны были, а он умер, и это было днем, после обеда, когда никто не спал.
Нельзя быть слишком чувствительным, если ты санитар. Когда некоторое время находишься с человеком в одном помещении, в отделении больницы без закрытых дверей, делаешь разные вещи, которые должны помочь ему провести несколько дней, пока он болен, поневоле присматриваешься к нему, и этот образ остается в голове навсегда. Как он выглядит, какой у него цвет кожи, как двигается, когда встает с кровати и подходит к умывальнику, чтобы помыть свой стакан и ложку, какого он роста и телосложения, как разговаривает, как наблюдает за санитаркой, когда она приходит в палату с ведром и шваброй. В основном никто не разговаривает с санитарками. Это все равно что разговаривать с ведром и шваброй. И никто не стесняется санитарок. Ведут себя просто, как будто никого больше тут нет. Я помню одного человека с 11-м инфарктом. Очень высокий прямой старик, костлявый, ни капли лишнего жира, он всегда ходил в палате или сидел на койке в темных сатиновых трусах и молчал. Лицо у него было сосредоточенное и доброе. Его можно было принять за профессора с какой-нибудь кафедры, и за начальника отдела кадров, и за охранника из лагеря, и за таежника. Но он оказался трактористом из дальней деревни. Почему-то это всех удивляло, как будто у тракториста из дальней деревни не может быть инфаркта. В больнице все равны. Всех везут на скорой, поднимают на лифте в отделение и лечат бесплатно. Так было.
Не могу забыть о заведующем инфарктным отделением потому, что это как сказка.
Заведующий Юрий Иванович, на первый взгляд, был человек-радость. Ему радовались медсестры и больные. На второй и третий взгляд, у него было еще много положительных качеств и ни одного отрицательного. И через много лет, когда все вокруг изменилось, он остался таким же, сохранил себя. Это был такой доктор Айболит-кардиолог.
Он говорил негромко и улыбался. Он говорил: «К нам всегда все возвращаются», — это и про санитаров и медсестер, и про студентов. Действительно, в первые же
