Лицо девушки на плакатах не менялось, а живот на каждом следующем листе становился всё больше, эмбрион увеличивался и менял положение. Лиду затошнило. Ей казалось он какой-то уродливый, скрюченный. Такие кривые ноги наверняка не смогут ходить. Похоже, он был слепым. Лида взглянула на лицо девушки: та выглядела счастливой. С чего бы?
— Так… значит постановка на учет, — услышала Лида голос врачихи. — Ты бы еще на сороковой неделе пришла…
— Да вот как ее привезли, так мы сразу к вам — вступилась еще не отдышавшаяся Алевтина.
Доктор смерила социального работника недовольным взглядом.
— Где до этого была? Где наблюдалась?
— Да так… — Лида ощутила подкатывающую тошноту, ладони вспотели. Хоть бы отвлечься. Мерзко. Тяга пошла. Сбежать бы скорее, да куда тут. Живот разросся. Жирная утка. Надо хитростью. Как из больницы. Думай. А чем думать, мозг не варит. Сейчас бы хоть один укол, хоть маленький. Просто, чтоб в себя прийти.
— Доктор, там выписка из детдома. Она как из больнички-то сбежала зимой, так ее всё искали.
— Я вообще-то не пряталась! — огрызнулась Лида. В детдоме знали, где я была. Им лень приезжать было.
— Сиди уж! — шикнула Алевтина.
— Ну и где же ты была все это время? — доктор смотрела мягче, как будто озадаченно. Переводила взгляд с Лидиного живота на теребящие край футболки пальцы.
— У молодого человека… своего.
— Молодой! — фыркнула Алевтина. — Сорок шесть лет — юнец просто! Уж ты, Лида, давай тут дуру-то не валяй! Некогда доктору твои сказки слушать! Наркоманила, так и говори, теперь вот и расхлебываешь свое! А этого твоего упечь бы пожизненно за такие дела, так ведь никто не займется! Сам наркоман паршивый, и девку за собой уволок!
Медсестра оторвалась от талончиков и нерешительно взглянула на врача. Та, опустив взгляд, чуть хрипло сказала:
— Алина, сходи-ка… К-хм, сходите, пожалуйста, с социальным работником к заведующей, надо оформить документы на государственного ребенка и рецепты на витамины и молоко.
Медсестра поднялась:
— Идемте, я вас провожу. Девочка несовершеннолетняя, нужно ваше согласие, как представителя опекуна.
— Да, — окликнула врач. — Потом ждите в коридоре, осмотр буду проводить без посторонних.
— Да я что, я с радостью! Вот только за ней, доктор, глаз да глаз нужен! Вы учтите, из наркологички сбежала, из приюта сбежала, а нам вот теперь отвечай!
— Я поняла, идите.
Врач замолчала. Уставилась куда-то, так и замерла. Потом как будто заметила Лиду и немного нахмурилась.
— Значит срок беременности не точный?
— Ну да.
— А почему до этого никуда не обратилась? Или обращалась?
— Да как-то не до этого. Виталик сказал, рожай.
— Виталик — это тот мужчина, который старше тебя?
— Да. Наркоман.
— Ты… тоже употребляешь?
— Да. — Лида отвечала быстро, на выдохе, не дослушав вопрос. За последнюю неделю посещения всех этих детских комнат, приютов, инстанций, она повторяла свою историю не раз.
— Значит, и во время беременности?
— Ну да.
— Внутривенно? Как часто?
— Раза три-четыре в неделю, — все также быстро, пока не передумала говорить, как есть.
— Как насчет стерильности?
— Плохо. Там в карте написано.
Только сейчас врач посмотрела на кипу бумажек, разложенных у нее на столе. В анамнезе значился ВИЧ положительный, впервые выявленный два года назад.
— Это он тебя наградил или кто-то еще?
— Не, наверное, кто-то еще. Виталик говорит, он чистый.
— В смысле: говорит? Ты анализы его видела?
— Не-а. А зачем ему врать. Это ж он хотел ребенка.
— Если ты от него забеременела, то теперь он тоже инфицирован.
— Да?
Врачиха внимательно взглянула, помолчала.
— Так, а что ты думаешь с родами? Тебя вообще кто-то консультировал за это время? Хоть один врач?
— Нет. Я у Виталика жила. Я же сказала. Он говорит, рожай, деньги будут.
— Он говорит, рожай… — эхом повторила врач. — Так, ладно. Нам надо с тобой многое успеть обсудить. Давай попробуем поговорить честно.
— Да я и не вру. Че теперь врать-то. Только пить очень хочется.
— Сейчас мы обсудим, и попьешь в коридоре. Лида, твой ребенок может заразиться от тебя ВИЧ-инфекцией. Но если приложить усилия, он может родиться относительно здоровым.
— Да какой он здоровый, он же уже наркоман там, да? Как я.
— Сейчас речь не об этом. Если сделать кесарево сечение, то риск заражения во время родов значительно снижается. То есть если мы проведем операцию, то он может родиться без ВИЧ, понимаешь?
— А это больно?
— Нет, операция проводится под наркозом и быстрее обычных родов. Потом чуть дольше восстанавливаться, но нам важно сейчас думать не об этом.
— Ну да, я согласна. Только вон соцработники, они же вроде все теперь решают, мне нет восемнадцати.
— Решать будем мы с тобой. Но здесь есть одно «но». Операцию нужно успеть сделать до начала схваток. Обычно на тридцать восьмой неделе. Пока мы не знаем, какой у тебя срок. Но учитывая твои побеги…
— Что?
— Ты сможешь дотерпеть до тридцать восьмой или опять убежишь?
Лиде не хотелось врать. Врачиха первая за эту неделю, кто хотя бы не пилил, не давил на вину. Хотя у Лиды уже выработался иммунитет к таким разговорам, но чего она только не наслушалась и в полиции, и в детском доме.
— Да куда тут сбежишь, я вон едва хожу.
— Человек зависимый может убежать и при более сложных обстоятельствах… — она недолго помолчала, и продолжила как будто сама с собой. — Я знала мальчика, который из реабилитационного центра сбежал, сломав ногу, когда выпрыгнул из окна. Это не помешало ему бежать дальше и еще две недели лежать в притоне с распухшей посиневшей ногой, пока не нашли.
— Ни фига себе! — Лида было ухмыльнулась, но доктор посмотрела на нее как-то странно, скривившись, как от боли.
— Лида… А ты сама-то хотела рожать?
Лида постаралась отвечать также на выдохе, быстро и по делу. Но с каждым разом говорить становилось сложнее. Почему-то с соцработниками и их нотациями было проще. Они обвиняли, Лида огрызалась. Злиться было проще. А сейчас, когда врачиха говорит «мы» и «нам»… Как бы не разреветься.
— Сейчас конечно ничего уже не изменишь. Надо будет рожать. Судя по размеру, тебе осталось немного. Как я понимаю, до этого родов у тебя не было. А аборты или выкидыши?
— Ну… чтобы у гинеколога делали — нет.
— В смысле?
— Был один. Мать таблетки купила.
— Ты имеешь в виду не операционный, а медикаментозный аборт? Давно?
— В одиннадцать. Только я не знаю, это беременность была или просто.
— А зачем тогда таблетки, если не точная беременность?
— А мамкин сожитель меня изнасиловал со своим другом. Она тогда отрубилась от героина. А они того. Она проснулась, ну
