месту, когда рынок уже расходился.
Остановилась она и возле Кольки, потрепав его, вместо приветствия, по почти лысой уже голове.
– Коль, – попросила она, – приди после обеда Степанычу моему помочь, он какую-то балку на крышу закинуть собирается. Велел, если встречу тебя, попросить.
– Приду, – пообещал Колька, – а что, сын-то пишет?
– Пишет, слава богу, как-нибудь до конца дотянем!
Степаныч болел раком. Он знал, что жить уже не долго. И вот появилась у него идея отремонтировать свой старый уже дом, чтобы передать его сыну с его семьей. Чтобы жил он после него в их семейном гнезде, чтобы мать – Марковна не осталась одна, вообщем, это было его завещанием. – Ни разу не поинтересовался Степаныч, а хочет ли этого его сын, он был просто уверен – а кто же от такого подарка откажется!
Вообщем, это стало делом его жизни и оттого в этот, может быть, последний его год на земле, он не горевал, некогда было о раке думать! Он хотел только одного – успеть! И, конечно, кто мог, ему помогал.
А сын никогда сюда, конечно, не приедет. Жил он давно на Дальнем Востоке, все у него там было хорошо, зачем ему сюда?
Марковна это понимала, но Степаныча было жалко, и она в письме все рассказала сыну и попросила только одного – раз в месяц писать отцу, уведомить, что он обязательно сюда вернется и будет с семьей жить в обустроенном уже доме.
Сын писал.
– Может, хоть в отпуск в этом году приедет?– приободрял Марковну Колька.
– Ты что, Коль, Где ж таких деньжищь взять?! На самолете со всей семьей туда -обратно, это тридцать пять! А их четверо!
Колька согласно кивнул головой:
– Приду,– передай Степанычу! Часа в три!
… Еще издали заметил Колька плывущую, словно пава, вдали торгового ряда Марию Петровну. Было ей уже под восемьдесят, впрочем, точного возраста ее никто не знал, потому что, хотя и была она местная, ни с кем особенно близко не сходилась. И возраст ни лицо, ни тело ее не выдавали. Одевалась она всегда по-городскому, без уложенной прически и накрашенных губ на улицу не выходила.
Такой и прожила здесь бывшая учительница, а теперь пенсионерка и давно уже вдова Мария Петровна.
На руке у нее висела корзинка и шла она, естественно, не торговать, а за покупками к своему столу. А покупать, и много, у нее теперь был повод. Такой повод, что завидев ее, тетки, сидящие в торговом ряду, побагровели лицами и зашушукались.
О чем, Колька знал и сначала не верил. Мало ли бабских сплетен вокруг! Но недавно был случай. Полгода назад прибился ко двору Марии Петровны какой-то то ли узбек, толи таджик – мигрант, одним словом, имя у него было какое-то мудреное, и местные звали его Ибрагимом.
А звали потому, что за свое гостеприимство – за кров, за стол, словом за то, что дала бедолаге, плохо говорившему по-русски, нормальную человеческую жизнь, сдавала его Мария Петровна в работники. Кому нужно было огород вспахать, по хозяйству что-то подремонтировать, баню построить, крышу перекрыть – обращались теперь к Марии Петровне.
Та договаривалась о цене, получала деньги – разве на пенсию проживешь? И строго по часам выпускала Ибрагима со двора.
Работник он был хороший, не пил, не курил. Все были довольны.
Но пошли слухи. И тут случилось, что услуги Ибрагима и Кольке понадобились. Севши посреди рабочего дня обедать, Колька мучаясь этими слухами, осторожно у Ибрагима спросил:
– А ты что, не мог никого помоложе в хозяйки найти? Глядишь, и женился бы! Ибрагим, почесав голову, ответил просто:
– Жениться не хочу, у меня на родине невеста есть. Вот денег заработаю и уеду. А то, что старая, какая мне разница – спать есть где, кушать тоже и дает всегда, как только захочу!
Колька даже не понял:
– Что дает?
– Ну, это самое… – И Ибрагим прямо по-русски назвал слово.
Колька опешил:
– Так она же старая!
– А какая разница? У всех это дело одинаковое. А девушки мне не дают! Потому что я для них чурка.
– А тебе сколько лет? – поинтересовался Колька.
– Скоро тридцать будет.
– И как это с ней?
– Да как со всеми,– равнодушно ответил Ибрагим. И добавил:
– Это она, чтобы я не ушел.
… Мария Петровна приближалась. Торговки вдруг обернулись друг к другу, оживленно разговаривая.
Мария Петровна поняла. Она, не удостоив их взглядом, прошла мимо, а с Колькой, однако, вежливо поздоровалась.
Колька зла к ней не имел. Ну, в конце концов, каждый в этой жизни устраивается, как может.
… Рынок и площадь провинциального городка жили своей жизнью. Нельзя сказать, что жизнь эта кипела, нет, все здесь проходило спокойно, обстоятельно.
– Нюр,– услышал Колька,– так куда это?
Все знали, что Нюра, купила в прошлом месяце каких-то породистых кур, за которыми специально ездила куда-то на птицефабрику.
– Да черт их знает, вроде упитанные, резвые, а яйца, вон, гляди, я их на продажу принесла, – мелкие яйца какие-то и скорлупа прямо просвечивается, того и гляди разобьются!
– Давай я твоим курам своего петуха дам. Я тебе, Нюрка, прямо скажу – я таким и молодости не был – как не посмотрю, все на курице сидит!
– Да не нужен твой петух, они без петуха несутся!
– Врешь ты, Нюрка, ты вот без мужика не родишь!
– Я, Валь, уже и с мужиком не рожу!
… Валь, у тебя кабачки-то взошли?
– Да беда прямо с ними, изнутри гниют почему-то! Сегодня выкину, лучше капусту посажу.
– А у меня, Валь, кролики помирать начали, за неделю три крольчихи сдохли. Так жаль, так жаль.
Щебетали, встречаясь группками, городские дачники.
– Здравствуйте, здравствуйте! Вас с днем рождения или с чем-то другим поздравить?
– С чего вы взяли?
– Ну, как же – машин полно у вашего забора вечор стояло, и целый вечер музыка играла!
– Взяли бы, да зашли!
– Ну, как-то без приглашения….
– Это же не город, можно и без приглашения! Да, нет, никакого события не было, просто друзья приехали. Знаешь, есть такая хитрость – зачем мне дачу строить, когда по друзьям дачникам ездить можно! Это я так, без злобы! Мы друзьям рады.
– А не возьмут ли ваши ребята моих девчонок на речку?! А то они одни стесняются!
– Да с удовольствием, давайте их познакомим!
– Да? – Вот девчонки обрадуются!
…. А у вас клещей нет?
– Да нет, вроде…
– А моего вчера укусил, представляешь, в лес ходить боится из-за клещей, так тот в саду достал!
… Колька прошел мимо
