он, посмеиваясь и убегая.
Девочка стояла, не смея шевельнуться. В её сознании всё было слишком сложно в понимании того, почему это всё происходит с ней.
Мелкие капли начали падать с неба. Листы тетрадей мокли, превращаясь в неразборчивую и бесполезную кашу. Девочка неспешно собрала тетради в рюкзак и потопала дальше домой. Закрывая входную дверь, она почувствовала, как её бьёт дрожь: холод сменился ознобом. Спешно скинув обувку, девочка прошла к себе в комнату, шмыгая носом. Она бросила тяжёлый от впитанной воды рюкзак в угол, скинула такую же одежду в корзину для стирки и быстро залезла под огромное одеяло, стуча зубами. Вскоре она заснула в тепле.
Близился вечер. Дверь хлопнула. Девочка сразу же проснулась. Её одновременно бросило в холод и жар. Она затаила дыхание − сатир, проходя мимо двери, на мгновение остановился, прислушался и двинулся дальше, на кухню. Девочка выдохнула, осторожно встала с кровати так, чтобы она не скрипнула, и, не включая света, прошла к своему столу. Негромко шмыгнул нос. «Заболела» − подумала она. На столе было пусто. Девочка положила туда рюкзак, аккуратно повытаскивала тетради и разложила их. Пальцами ощупывая, она чувствовала бугры на бумагах. «Каша, − подумала она. − Каша… Поесть было бы неплохо.» Девочка осторожно подошла к двери и прислушалась к звукам сатира. Тот, кажется, издавал редкое блеяние и отрыжку. «Уже пьян» − подумала она. Живот заурчал. «Кто знает, когда он захрапит… Голодной засыпать не хочется». Она осторожно скрипнула дверью и вышла в коридор. Темнота жрала проходы, показывая лишь кажущийся далёким просвет в кухне, а сама наверняка кого-то прятала в глубине невидимых углов.
Девочка аккуратно шла на кухню, пропуская запомнившиеся ей скрипучие половицы. Справа, на двери, виднелась подвешенная «коллекция» ремней: металлические бляхи на них были расцарапаны, местами протёрты от потных ладоней сатира, наконечник в некоторых из них отсутствовал (отломался со временем от ударов), кожа на лентах облуплена от частого использования. Висело их всего шесть, как трофеи. И где-то наверняка ещё валялись, либо лежали в каком-нибудь шкафу. За дверью, в углу, была рассыпана гречка, которую сатир время от времени подсыпал из-за того, что девочка уносила её частицы в своих коленях. Стол был завален стеклянными бутылками и железными банками, которые валились со стола и уже валялись на полу почти по всей кухни. Некоторые склянки и жестянки ещё носили в себе недопитый алкоголь, который разливался по полу, отчего запах стоял мерзкий, но, к сожалению, уже привычный. К этому прибавлялись ещё пожелтевшие, смердящие табачным дымом обои. К стеклу и жести не хватает только пластика, который грудой лежал на краю стола, в пакете, в виде использованных шприцов с чем-то, о чём лучше умолчать.
Сатир сопел. Его морда уже упиралась в стол, к сожалению, не пробивая его, что нанесло бы сатиру увечья.
Девочка прошла к холодильнику, аккуратно обступая бутылки и спиртные лужицы. Маленькими руками она с натугой открыла дверцу. Холодильник загудел сильнее прежнего, из него сразу понесло зловонием. Мышь повесилась (ну, может, и не повесилась, но каким-то образом сдохла). Не лучший вариант ужина. Помимо этого, стояло несколько кастрюль с засохшими пятнами жира, слегка сдвинутой крышкой, из-под которой слышался запах плесени, которая, кажется, уже даже научилась говорить: просится лишить её мук и наконец выбросить!
Девочка закрыла дверцу, глянула на отца-сатира − спит; аккуратно тыкнула ему пальцем в спину − беспробудно. Она включила маленькую переносную плитку, внутри которой был почти пустой газовый баллон, поставила сковородку в саже и кинула в неё последние три яйца из холодильника. Кто знает, сколько разогревалась эта рухлядь, сколько вообще прошло времени, чтобы приготовить эту яичницу, но результат был получен, а сатир по-прежнему спал. Девочка выложила яйца на тарелку с отколотым краем, выключила маленькую плитку и отправила сковородку в заваленную раковину, немного погремев. Снова обступая бутылки и спиртные лужицы, девочка с тарелкой своего ужина и вилкой отправилась к себе.
Она сидела в темноте своей комнаты за столом, неспешно, лениво и словно нехотя пережёвывая ужин. Кажется, ею больше двигала нужда, а не желание; понимание, что поесть всё же надо.
С кухни послышались звяканья. Сатир проснулся. Девочка замерла. Он что-то бубнил, ворчал, непонятное слуху, и это ворчание, кажется, приближалось.
Девочка быстро залезла под кровать. Она ощутила что-то мягкое рядом.
− Кто ты?
− Монстр, − угрожающе произнесло существо.
− Понятно. Тихо, не шуми, − приказно сказала девочка.
− Ты не боишься меня? − в голосе монстра чувствовалось явное удивление.
− Чего мне тебя бояться? Я тебя даже не вижу! А вот "его" я видела совсем недавно! И поверь мне, в сравнении с ним, ты уж явно не страшный. Может, даже вполне милый.
− Милый?! − ещё более удивлённо произнёс монстр.
− Тише!
Дверь скрипнула, сатир вошёл в комнату.
− Где эта дрянная девчонка?! − буквально изрыгая слова, бубнил сатир.
По полу прошёл шорох.
− Опять вздумала под кроватью прятаться?! А ну, вылезай!
Сатир протянул руку и, нащупав что-то мягкое, потянул, вытаскивая наружу.
− Привет, папаша! − грозно и с улыбкой сказал монстр, возвышаясь над обидчиком.
− Что за чёрт?! − голос сатира начал дрожать.
− До чёрта я не дотягиваю, но для тебя я стану Дьяволом! − теперь монстр тянул за руку, подтягивая сатира к себе повыше, на уровень своих глаз. − Нехорошо маленьких обижать! Неужели тебя этому не учили? Дочку свою поберёг бы, а ты вон как с ней! Ну, ничего, всё это исправить недолго! − нижние мохнатые лапы монстра мягко и неторопливо топали к двери, а верхние его − крепко держали возмущающегося, кричащего, молящего и одновременно требующего сатира.
Монстр вышел за дверь, и голос сатира затих.
Девочка вылезла из-под кровати, испуганно смотря в тёмный коридор сквозь маленькую щёлку.
Монстр вернулся. Один. В темноте комнаты были видны лишь его красные глаза и неясные очертания рогов под потолком.
− Что ты сделал с ним?
− Я? − кажется, голос монстра стал добрее. − Ничего особенного. Скажем так, помог тебе.
− Он… живой?
− Живой-живой, не переживай. И жить будет. Но гарантирую, что с тобой больше не будет происходить того, что происходило раньше.
− Но… зачем ты это сделал? Ты ведь монстр, ты сам должен разносить зло, а не добро!
Кажется, монстр улыбнулся, что зубы его блеснули от лунного света.
− Я не желаю никому зла. Я был придуман родителями, чтобы лишь пугать детей, но не творить им зло.
− Но зачем ты помог мне?
− А что, лучше если бы
