то ещё, неровён час, ещё кого-нибудь, НЕЖДАННО-НЕГАДАННО принесёт.
И ушёл неслышно прикрыв за собой распахнутые настежь створки главного входа.
— О-о, ну нет! — протестующе замахала ручками на притащившего из-за кулис стул и пристраивающегося к роялю "незадачливого музыканта" Капитолина Исааковна, — только не в таком виде! Да это же КОЩУНСТВО!
— А как ещё? — Юрий почти испуганно оглядел свои замызганные брюки и застиранный в катышках свитерок.
— Пойдём, — решительно поднимая со стула и беря его под руку, повела "нянька" своего "сопливого юнца" куда-то за кулисы.
Они вернулись быстро, минут через десять, неверяще разглядывающий СВОЙ, уже надетый на себя, концертный костюм, Воскресший Музыкант и вся, какая-то помолодевшая, раскрасневшаяся от радости Его Почитательница.
— Неужели это мой? Ну да, точно мой, — задумчиво ещё раз осмотрел себя Лучший Пианист своего времени, — а как ты? Капитона? Ты, все эти годы хранила его?
— А я как будто знала, Юрочка! Вот как будто знала!
— Ну ладно, время не ждёт, — твердо подтолкнул сам себя к инструменту весь преобразившийся мужчина.
Присев почти на самый краешек стула, потёр друг о друга кисти рук то ли тщательно умывая их, то ли чем-то намазывая.
— Не знаю, получится ли, — посмотрел на тонкие, длинные покрытые бесчисленными шрамами пальцы, — ну да, уж как Бог даст, ибо на всё Воля Его…
Пальцы прикоснулись к клавишам так, как прикасается к своей любимой жене истосковавшийся в долгой разлуке муж, как он прикасается к её увядающему от скорби лицу, к её горестным складкам морщинок, к поседевшим так рано волосам, к мимоходом утираемым слезинкам. Рояль не играл — он плакал и стонал, как израненное, умирающее от боли животное. Сидящая у запертых дверей, на своём концертном стуле, вытирающая непрестанно текущие слёзы Капитолина Исааковна, тихонько, шёпотом, всхлипывала:
— Какой талант! Боже мой, какой талант!
— Ну вот и всё…
Просидевший после ИСПОЛНЕНИЯ в задумчивости минуту или две, собиравшийся было встать Юрий, был остановлен умоляющим возгласом преданной старушки:
— Ещё! Ради всего Святого, Юрочка, ещё! Есть ещё немного времени, — уверенно закивала взглянув на ручные крохотные часики, — сейчас я только выгляну, посмотрю нет ли кого в фойе. А то у нас Иван Сергеевич, добрая душа, всегда раньше времени запускает, — выглянув в приоткрытую дверь и убедившись в абсолютной пустоте, ободряюще кивнула Музыканту, — Шопен это конечно хорошо, Юрочка, но уж больно тоскливо, иногда прям даже тяжело. А давай ту, Глинки, Юлечкину любимую…, пожалуйста…
— Хорошо, — согласно кивнул в ответ Лучший Ученик известнейшего в узких кругах маэстро.
Стремительно скользящая сквозь полумрак фойе, тянущая за собой как на буксире очаровательную шестнадцатилетнюю девушку ("мама, ну куда ты меня волочишь? какой ещё Яков Натанович? а то я сама не знаю какой у меня голос…"), худенькая, тридцатипятилетняя измождённая непосильными трудами женщина остановилась как вкопанная:
— Он что, уже здесь? Но он мне по телефону сказал, что не раньше девяти будет…
— Вот именно! — тут же, возмущённо защебетала в спину ей Любимая Доченька, — а мы припёрлись сюда…, время только двадцать минут девятого, можно было ещё…, ой, мамочка, какая же ты худющая у меня! Одна кожа да кости! Я чуть нос об тебя не сломала! — попыталась пошутить, растормошить чем-то смертельно встревоженную Мать её единственный ребёнок.
— Этого не может быть…, это невозможно, — вырвался стон откуда-то из самого глубины естества Умирающей от Горя души, и позабыв обо всём и вся, Юлия бросилась НА ЗОВ.
Распахнув решительно дверь и королевским жестом отстранив попытавшуюся было остановить её Капитону("ой, Юлечка, прости, а я было тебя не узнала"), вспорхнула на сцену.
— Ксюшенька! Деточка моя! — попыталась остановить и обнять неотступно следующую за матерью, испуганную её поведением девушку Капитолина Исааковна.
— ТЫ…, — как задыхаясь от удушья, еле выдавила из себя жена "пожирая" взглядом лицо многократно оплаканного, навсегда потерянного мужа.
— Как же так, Юрочка? — как в бреду, еле слышно шептала бледная до синевы, находящаяся в полуобморочном состоянии женщина, — ведь я же так ждала тебя…, как меня все ругали когда я рожать решила, "карьера" балетная ко всем чертям…, а потом, как только из роддома мама меня забрала, сначала "похоронка", а потом гроб…, а я не верила…
— Она тогда так страшно об этот гроб головой билась, так страшно кричала, "не верю, это не он, откройте, дайте мне посмотреть на него", еле-еле успокоительные уколы подействовали, — горестно тихо прокомментировала снизу Капитолина Исааковна.
— А ты, Юрочка, почему ты? Где ты был?
— Неужели ты думаешь, что я не вернулся бы к тебе если бы мог? — по-детски обиженно вскинулся привставший со стула, виновато поникший головой, мужчина, — ты же, как никто, знаешь мою ЛЮБОВЬ к тебе, — пристально вгляделся в непроглядно чёрные очи своей любимой, — прости меня…, трудно тебе пришлось, а я вот никак! Никак не мог, поверь мне, пожалуйста…
— Я тебе верю…
— Боже мой, родная моя, как же я виноват перед тобой…, как ты все эти годы…, одна…, или?
— Вот ещё! — гордо вскинула подбородок "снежная королева", — ты! Ты — мой один единственный муж, был, есть и будешь!
— Ну что же ты? — тут же умерив свою заносчивость, умоляюще простонала, — если ты меня, — пошарив руками, найдя и притянув, обняв, приоткрывшую рот от изумления дочь, — НАС! Хоть немного любишь, подойди, обними, скажи что это не сон, не видение, что ты теперь с нами НАВСЕГДА…
— Отец Савватий, — раздалось от входа в зрительный зал хриплое покашливание. Неслышно вошедший внутрь, богатырского облика, белый как Дед Мороз, монах, приблизившись к сцене удивительно лёгкими для его возраста и могучего тела шагами, бухнул к ногам подошедшего к рампе Юрия брезентовый вещмешок, — вот, "роба" Ваша "рабочая", как Вы просили…, просто я ТУДА пришёл, а мне говорят, что мол отец Савватий отошёл ненадолго, сюда мол, а я ждал, ждал, — пожав плечами, виновато разведя руки и хлопнув себя по бокам, — а время идёт, вот я и решил…
— Всё правильно ты решил, отче, — кротко успокоил его Высший по Рангу, — ты как раз вовремя…
— Капитона, — обратился к недоумевающе бегающей взглядом старушке, — пойдём я переоденусь, и тебе это, — ещё раз оглядел свой концертный костюм, — мне уже ненужное отдам…
Неведомо как всё понявшая и осознавшая Юлия, оглянувшись в сторону ведущих на сцену ступенек, и как будто решив что бежать до них далеко, отчаянно прыгнула прямо со сцены к ногам широко заулыбавшегося ей старого монаха.
— Да как Вы смеете! Я буду жаловаться! Как вы смеете снова забирать его у меня?! — ткнула худеньким пальчиком в спину уходящего за кулисы Музыканта.
— Мама, мамочка, успокойся! — попыталась оттянуть её, по нормальному сбежавшая вслед
