с ним.
— Мне бы к завучу Елене Владимировне.
Она объяснила, где её кабинет и добавила:
— Если она сейчас не на уроке. Посмотрите расписание. Она ведет литературу и русский язык в старших классах.
Тояло Елена Владимировна была у себя. Это была крупная моложавая женщина с римским профилем: длинный прямой нос, широкий подбородок и маленький рот. На ней был серый костюм. Юбка доходила почти до щиколоток. На стеллаже вдоль стены стояли горны, барабаны, вазы с флажками, лежали папки и стояло несколько, как их называют «гармошек», самодельных картонных выставок. На «гармошках» были фотографии, а под ними крупные подписи разного цвета, сделанные печатными буквами. Она улыбнулась Топольницкому и указала на стул за длинным столом. Топольницкий показал удостоверение. Елена Владимировна кивнула.
— Я поняла. Это я отнесла к вам тетрадь. Посчитала это своим долгом. Такой мерзости не место в советской школе. Это настоящая идеологическая диверсия, которая подрывает…
— Вы читали эту…эээ… поэму?
Елена Владимировна замялась.
— Нууу…Я же должна знать, что это такое. Но меня хватило на несколько страниц этой мерзости. Такого отвратительного… не могу назвать это стихами… мне не доводилось…
— Елена Владимировна, моя задача найти автора этого… эээ… опуса.
— Да. Конечно.
— Расскажите мне, как она попала к вам.
— Я веду литература в старших классах. Это восьмые и десятые классы, наши выпускные классы. Вот вчера на уроке вижу, что на «камчатке» какое-то нездоровое возбуждение. Глаза горят, о чем-то шепчутся, шебуршат и вроде как что-то перелистывают. «Камчаткой» у нас принято называть последние парты, их обычно занимают слабые ученики.
— Я знаю.
— Почему-то они считают, что на задних партах они не так заметны и поэтому можно позволить себе некоторые вольности. Но это не так. Как раз передние парты преподаватель почти не видит. В поле его зрения задняя стена и задние парты. Ну, и естественно, и те, кто сидят за ними. Я заметила нездоровое возбуждение на одной из задних парт.
— Что вы имеете в виду, когда говорите о нездоровом возбуждении?
— Подростки были явно заняты чем-то посторонним. Взгляд Сорокина и его соседа были устремлены вниз. Сорокин что-то держал на коленях и они это что-то читали. Еле сдерживали смех, зажимали рты ладонями. Я применила военную хитрость. В арсенале каждого педагога целый набор таких хитростей. Что вы хотите? Мы имеем дело с детьми. Рассказывая по теме, я ходила между рядами. Для учеников это привычно. Так как-то и рассказывать легче и опять же контроль осуществляешь. Подростки потеряли бдительность. Они даже не заметили, как я подошла к ним, чтобы узнать, что же это так заинтересовало и развеселило их. У Сорокина на коленях лежала тетрадь, которую они и читали на уроке. «Дай сюда!» — сказала я. Сорокин покраснел, захлопнул тетрадь и стал толкать ее в портфель. Но видно учебники и тетради мешали ему сразу сделать это. Я повторила своё требование. Ну, обычное: «Елена Владимировна! Простите нас! Мы больше не будем делать этого. Честное слово!» Я настаивала. Но Сорокин наотрез отказывался отдать тетрадь. Мне стало понятно, что в этой тетради что-то такое, что они стыдятся мне показать. Я пригрозила, что вызову директора. Директор у нас Роман Васильевич Пятак. В общем-то боятся его. Нет, он не кричит, не пугает, но так глянет. Только после этого они отдали мне тетрадь. На перемене я прочитала несколько страниц и пришла в ужас. Разумеется, коллегам даже не решилась показывать. Это такая пакость, такая похабщина, такая мерзость. Это разрушает всю нашу воспитательную работу, подрывает принципы морального кодекса. И такое в нашей советской школе! Да что там в школе, в нашем обществе не должно быть место такому. Это идеологическая атака на нашу мораль. Вы согласны со мной? Вы же посмотрели, что это такое?
— Целиком и полностью согласен с вами, Елена Владимировна, иначе я не сидел бы сейчас в вашем кабинете. И вы поступили совершенно правильно, что обратились к нам. Это не простая детская шалость, это нечто подрывное, разрушительное. Всё-таки мы живем в окружении, сами знаете, каком. В борьбе против нас они пользуются всеми средствами, в том числе и такими.
— Вы считаете, что это враги?
— Конечно, враги. А кто же еще? А детские души очень впечатлительные. Они, как губки, впитывают и хорошее, и дурное. Это мы с вами, зрелые сознательные люди, можем оценить, что это такое. А детским душам еще недоступна такая оценка. В них легко проникает любой яд. Ну, что же… мы с вами делаем одно общее дело. Вы по-своему, мы по-своему. Но дело у нас общее — защита нашего социалистического строя. Я должен побеседовать с Сорокиным. Кстати, что он собой представляет?
— Ну, троечник. Думали, что после восьмого класса он пойдет в ремесленное училище. Учебная мотивация низкая. В седьмом классе оставался на второй год. Имел неудовлетворительные оценки по трем предметам. Ну, вот что такому делать в старших классах? А он заявился — не запылился. Отказать мы не можем. Тем более, что выпускные экзамены он после восьмого класс сдал. Пусть и на одни тройки. Да и тройки ставили потому, что думали, что он уйдет из школы.
Сорокин боком протиснулся в приоткрытую дверь и посмотрел на Топольницкого, как затравленный зверек, который понимает, что перед ним сильный враг, от которого можно ожидать самых больших неприятностей и застыл у дверного косяка.
— Чего ты там стоишь, Сорокин? — прикрикнула Елена Владимировна. — Вот на уроках был бы таким застенчивым. — Какие мы скромные стали. Проходи и садись!
— Присаживайся! — поправил Тополницкий. Ему уже давно объяснили разницу между «садись» и «присаживайся». — Пока!
Пошутил он и тут же осознал, чо шутка получилась глупой. Глянул на Елену Владимировну, никакой реакции.
Сорокин опустился на стул напротив Топольиницкого и тут же поспешно ухватился за полы свитера домашней вязки и потянул их чуть ли не до колен. Это был высокий подросток. Его можно было назвать даже симпатичным, если бы не маленькие глазки, которые метались, как испуганные зверьки, которые желают спрятаться от опасности.
Елена Владимировна глянула на Топольницкого, который как раз в это время делал записи в блокноте и произнесла:
— Я вас оставлю с вашего позволения.
Она поднялась и направилась к выходу. Топольницкий отметил, как она прямо держит спину. Такое наблюдается у уверенных в своей правоте людей.
— Сорокин Анатолий, ученик десятого Б класса, — пробубонил Топольницкий. — Так?
— Так, — кивнул Сорокин и опять потянул полы свитера к коленям.
Топольницкий неторопливо растегнул папку и извлек крамольную тетрадь.
— Узнаешь?
— Да, — кивнул Сорокин.
— Твоя?
— Да. То есть
