преисподней. Полагаю, пришло время возвратить их тем, кто имеет на них права.
– Кто имеет права? – спрашивает Ирен. – Но ведь их владельцы умерли. Во всяком случае, в абсолютном большинстве.
– У них могут быть дети, внуки. Вы представляете себе, какое значение в нынешней жизни может для них иметь получение этих вещей, вынырнувших из такого далека? Это как оставленный завет… Вот я и подумала о вас и вашей группе. Конечно, я предприму все, чтобы вам оказали необходимую помощь.
Ирен остается только сказать «да».
Пусть даже она и предчувствует: то, что ей удастся вытащить из небытия, может разбиться вдребезги. Она не уверена, что к такому готова. Возбуждение и смутный страх заполняют ее всю.
Она соглашается.
И вот тогда, в тусклом осеннем свете, все и начинается.
Там, в конце коридора, – комната, при виде которой у нее сжимается сердце. Это кабинет Эвы – пусть даже после ее ухода его занимали многие другие. Ирен еще долго потом приходила сюда, просто чтобы успокоиться. Она нуждалась в союзнице. Весьма серьезный запрос – но ведь Эва подарила ей еще больше. Ирен обязана ей тем, кем стала.
– Ты и понятия не имеешь, чем тут занимаются, правда ведь? – спросила ее тогда Эва строгим голосом, в котором сквозила улыбка.
Ирен часто вспоминает тот сентябрьский день 1990 года. Ей было двадцать три; новенькое обручальное кольцо на пальце; наивность молодых, уверенных в том, что их обаяния достаточно, чтобы мир прогнулся под них. И ощущение, что за спиной уже непростые свершения, достойные восхищения: бросить родную страну и порвать с привычной средой, выйти замуж за иностранца. Да, такая – а сегодня самодовольства поубавилось, а вот раздражения прибавилось. Ничего ты не понимала, а впереди были суровые житейские будни.
Эва Вольман при найме на работу провела с ней нечто вроде собеседования. С первой минуты стала ей «тыкать», как старый наставник своему ученику. В ее высохшем теле таилось ощущение силы. Нелегко было определить, сколько ей лет, нелегко вообразить, какой была ее жизнь. На изрытом глубокими морщинами лице горел взгляд серо-зеленых глаз, такой пронзительный, что вгонял в смущение. В черных волосах, собранных в пучок, мелькали борозды серебристых прядей. Тембр голоса глухой; мелодичность ему придавал польский акцент.
Ирен было неловко признаться, что она поддалась порыву, прочитав объявление в местной газете. «Интернешнл Трейсинг Сервис» искал сотрудника, который свободно говорил бы и писал по-французски, чтобы выполнять задания по поиску. Она не имела никакого понятия, что это за задания. Ее привлекло слово «международный».
– До тысяча девятьсот сорок восьмого года ИТС назывался «Центральным розыскным бюро», – объяснила ей Эва.
Это учреждение возникло благодаря предвидению союзнических властей. Когда Вторая мировая война завершалась, они поняли, что мир достигается не только ценой десятков миллионов жертв, но еще и миллионов перемещенных и пропавших без вести. Когда отзвучит последний выстрел, необходимо будет найти всех этих людей, помочь им вновь обрести себя. И выяснить судьбу тех, кого не удастся разыскать.
– Для того, кто потерял близкого, такие ответы жизненно важны. Иначе могила у него в душе так и останется разверстой. Понимаешь?
Ирен слушала, и ей казалось, что она возвращается во времени – к сумеречному пейзажу, где среди руин блуждают толпы растерянных душ человеческих.
Странно, что она опасалась реакции мужа. Они никогда не обсуждали нацизм. Почему же она так боялась, что такая ее работа придется ему не по душе? Может быть, потому, что однажды он просто пожал плечами – она уже не помнила повода: какой-то репортаж, передача о памятном событии? Он сделал именно так, и еще глубоко вздохнул. Она выключила телевизор.
– Когда я приехала сюда, – продолжала Эва, – этот город… это был город СС.
– Мне кажется, такое в те годы было повсюду.
– Нет, – возразила она. – В войну этот город жил только благодаря СС. На улицах, в окрестных лесах люди в черных мундирах встречались чаще гражданских. Можешь в такое поверить?
Ирен не понимала. Тогда Эва объяснила ей: перед войной городок Арользен был зажиточным местечком, на страже которого стоял внушительный барочный замок, окруженный хозяйственными постройками и тысячелетними деревьями, стоящими навытяжку, как часовые. Наследный принц Вальдек-Пирмонтский, Йозиас, был от Гитлера без ума. С фанатизмом неофита он пожаловал этой религии чистой крови частичку своего баснословного германского достоинства, заклеймив собственное потомство двумя руническими молниями эсэсовцев. Взамен он получил молниеносный карьерный взлет, став дивизионным генералом СС. Арользен вернул себе прежний статус военного городка. Размах у принца был поистине широк: у себя в замке он обустроил офицерскую школу для элитного корпуса СС; громадный комплекс включал учебную администрацию, казарму, в которой располагался второй полк дивизии «Германия» Ваффен-СС, и постройки для интендантских служб. Прекрасней нельзя было даже вообразить; город и его князь охмелели от собственной важности. Опьяняло все – военные парады, свадьбы, сыгранные с большой помпой. Первый в Германии город эсэсовцев, проросший в ее сердце красным и черным. Содрогнувшись под тяжестью ответственных должностей, Йозиас предпочел самую взыскательную – инспектировать лагерь в Бухенвальде, отданный под его власть эсэсовского генерала, к тому же вошедшего в полтора десятка высочайших офицерских чинов СС в Германии. Гиммлер был его близким другом и крестным его сына.
– Большинство жителей его поддерживало. Они всегда были верны своему хозяину.
Это стало чем-то вроде тайного клейма, следа, оставленного ожогом разгрома. Пусть даже низложенный принц был осужден в Нюрнберге и заключен в тюрьму в Ландсберге. Пусть даже они целыми днями прятались в норах, терзаемые унижением, ужасаясь при одной мысли, что им готовили победители.
Принца сослали подальше от замка. В опустевших залах теперь слышались только шаги американских пехотинцев. Чужеземцы курили, прислонившись к статуям, оскверняли тишину, разгружали картонные папки. Их не смущали ни обычаи, ни средневековые гербы.
– Поначалу американцы устроили Центральное розыскное бюро в хозяйственных пристройках.
– Из принципа? – спросила Ирен.
– Отнюдь нет, – улыбнулась Ева. – Для удобства. Город не бомбили. Здания пустовали. Места для размещения документов хватало, а ведь их свозили сюда грузовиками со всей Германии. Город стоял на пересечении четырех оккупационных зон страны. Какая все-таки в этом ирония… Создать именно здесь крупнейший центр документации о жертвах нацистских преследований!
– Местным, наверное, нелегко было с этим смириться.
– Это еще слишком мягко сказано… В конце концов они к нам привыкли. Центр – один из крупнейших работодателей в городке.
Поначалу Центральное розыскное бюро, позднее превратившееся в «Интернешнл Трейсинг Сервис», представляло нешуточную угрозу для населения.
– Они нас ненавидели. Мы их боялись до смерти.
Эва улыбалась. А Ирен думала: «Какую жизнь она прожила, почему у
