Я и Неонилла, достигнув овина, без труда отбили двери и вошли. Король ходил взад и вперед большими шагами. Увидя меня, он подбежал, обнял и спросил:
— Как, Неон! неужели и ты в плен попался?
— Напротив, — отвечал я, — мы пришли освободить тебя из плена. Вооружись (он и действительно был обезоружен) и ступай с нами; дорогой узнаешь больше.
Король был неленив: он препоясал меч-кладенец, заткнул за пояс кинжал и пистолеты (которые, впрочем, как и наши, были пусты, ибо во всем доме не нашли ни свинца, ни пороха), и мы все трое быстрыми стопами вышли из господского дома, а вскоре и из хутора и пустились по дороге к Пирятину.
— Чтобы нам не чувствовать усталости, — говорил я, — то любезный друг Король потрудится рассказать случай, по коему попался в полон.
— С охотою, — отвечал он и начал так: — Расставшись вчера с Мемноном и милым его семейством и получив все, что нужно к совершению предназначенного пути, то есть деньги и коня, я ночевал недалеко от Переяславля, а сегодня продолжал путь по дороге к селу Глупцову, где ты по условию должен был меня дожидаться. На половине дороги наехав на корчму, я вздумал позавтракать и кормить своего гнедого; почему, вручив его служителю, сам вошел в хату и велел изжарить дюжину перепелок. В скором времени в ту же комнату явился казак и, осмотрев меня внимательно, учтиво поклонился; я отвечал ему тем же. Когда принесен был завтрак и я принялся за него со вкусом мореходца, то пришлец сказал: «Ты соблазнил меня, пойду и себе заказать такое же блюдо!» Спустя немного времени по выходе он возвратился и, сидя подле меня, внимательно рассматривал мое вооружение. «Твоя сабля, — говорил он, — судя даже по ножнам и ефесу, должна быть хорошей доброты». — «Ты отгадал!» — «А пистолеты?» — «Не худой!» — «Я страстный охотник до хорошего оружия, — продолжал он с жаром, — и, не хвастая, скажу, что знаток в оном. Позволь мне посмотреть и полюбоваться!»
Говорится же: «И на мудреца бывает довольно простоты». Я, вынув из ножен саблю и из-за пояса пистолеты, ему отдал, а сам продолжал управляться с перепелками. Незнакомец подошел к окну, осматривал с видом удивления, делал разные пробы и, потихоньку приближаясь к дверям, мгновенно скрылся. Я оторопел и не знал, что об этом думать. Вдруг двери быстро открываются, и — представь мое удивление — я вижу врага моего, проклятого Истукария.
Тут я толкнул его в бок.
— Что ты толкаешься? — спросил Король и продолжал. — Вижу врага моего, проклятого Истукария, входящего с великою яростью в сопровождении двух казаков, из коих в одном узнал я похитившего мое вооружение и тотчас догадался, хотя и поздно, что они — его слуги и чего я ожидать должен. Истукарий, уподобляясь бесхвостому и комолому* бесу, подбежав ко мне, возопил: «Наконец я поймал тебя, бездельник! Как осмелился ты ввести в почтенный дом злодея Неона, который обольстил дочь мою Неониллу, нещадно побил сына моего Епафраса!» — «Лжешь ты, старый дуралей, — сказал я равнодушно, — твоя Неонилла…»
Тут я в другой раз толкнул его сильнее прежнего.
— Да что ты опять толкаешься? — спросил Король и продолжал: — «…твоя Неонилла обольстила Неона, а сквернавец сын твой Епафрас побит за то, что осмелился с дурным намерением залезть ночью в чужой огород. Стыдись, подлец!» — «Праведное небо, что я слышу и от кого!» — вскричал Истукарий и, подскочив ко мне, изрядно грянул по макуше. Я также приподнялся, запустил правую руку ему в чуб, и — по крайней мере третья часть оного полетела на воздух. Тут началось истинное побоище. Ты поверишь, надеюсь, что я сражался храбро; но где же одному медведю управиться с тремя волками? Меня сбили с ног, связали, выволокли на двор, взвалили на корчмареву телегу и повезли. Прибыв таким образом в хутор мошенника Истукария, меня внесли в овин, развязали и заперли. Вот тебе и повесть о моем плене; теперь твоя очередь рассказать, каким образом очутился ты в дьявольском доме и с помощию сего молодого человека освободил меня.
— Не премину сего сделать, — отвечал я, — но как уже полдень и обеденная пора приближилась, то о сем важном деле надобно прежде всего подумать. Я вижу там в стороне от дороги нечто похожее на хату; вероятно, это корчма. Мы поедим, отдохнем, и я расскажу тебе — с позволения сего молодца — повесть о случае, приведшем меня в дом друга нашего Истукария.
Сопутники мои согласны были на сие предложение, и все пустились к усмотренному убежищу; но на деле вышло, что оно было гораздо отдаленнее, чем нам казалось. Однако ж мы дошли и, к немалому неудовольствию, увидели, что это не корчма, а пустая хата, которая, как казалось, служила в случае нужды пристанищем дровосекам.
— Что ж будем делать? — сказал Король с досадою, — пойдем далее. Жаль, что, издали глядя на сию хату, мы соблазнились. Но это почти всегда случается с теми, которые, смотря на вещи издали, заключают о их доброте.
После сих слов мы пустились вперед.
— До Пирятина лошадей не найдем, — говорил Король, — итак, Неон, в другой раз не оплошаем. В первой корчме заведемся сумою и будем всегда иметь в ней дорожный запас, дабы не ложиться спать без обеда.
Идучи далее и разговаривая о всякой всячине, мы неприметным образом дошли до необозримого дремучего леса, облегающего пройденную нами долину целым полукругом.
— Куда занес нас лукавый? — ворчал Король. — Тут не скоро доберешься до какого-нибудь ночлега. Не лучше ли возвратиться назад и воспользоваться по крайней мере приютом в оставленной нами пустой хате? Теперешние обстоятельства, столько смутные в отношении к общему спокойствию, породили многие шайки разбойников, которые — как нам с тобою, Неон, и на опыте известно — под многоразличными видами производят грабительства всякого рода. Солнце клонится к закату. Кто скажет нам, куда выберемся в лесу сем? Не мудрено напасть на другого Урпассиана, который не будет доволен нашими деньгами и одеждою. Пойдемте назад, — я лучше ничего не придумаю, хотя бы думал до самой глубокой ночи.
— Ах! я не в силах, — сказала Неонилла томным голосом, — сегодня ни одна кроха хлеба не была во рте моем. Я не могу идти далее.
— Стыдись, молодой человек, — сказал Король довольно сурово. — Когда я, старик, у коего поизломаны кости во многих сражениях, который в течение жизни своей прошел столько тысяч верст, и я решаюсь для общей безопасности пройти еще часа два, три, а ты…
Неонилла вздохнула, потупила глаза в землю и оперлась на плечо мое. Ах! как показалась она мне тогда прекрасною! Где прежний огонь, в глазах блиставший, где пленительная улыбка ее, где розы, алевшие на щеках ее? При всем том она была не менее прелестна!
— Король! — сказал я, распрямя усы и раздувши ноздри, — перестань упрекать молодого друга моего слабостию! без его решительности, без необыкновенной бодрости ты долго бы насиделся в овине, а по времени изрядно был бы потчеван арапниками. Ты видишь перед собою Неониллу.
Король изменился в лице и отскочил назад. Потом, собравшись с духом, подошел к застыдившейся красавице, обнял ее и, поцеловав в лоб, сказал:
— Прости меня, молодая женщина, что я, рассказывая случай, затащивший меня в овин отца твоего, не очень почтительно говорил о нем. Хотя я никогда не одобрю сего твоего поступка, потому что он по всем отношениям безрассуден; но, помня оказанную тобою услугу, готов и тебе служить верою и правдою. Знаю, что целый день провести в дороге не евши и для крепкого воина довольно тягостно, каково же должно быть для нежной женщины, с самого младенчества привыкшей ко всем удобностям жизни. Скажите же, однако, что будем делать?
Меж тем как мы, стоя на одном месте, рассуждали, на что решиться в таких сомнительных обстоятельствах, солнце закатилось, и настали сумерки.
Вдруг невдалеке раздался громкий свист, и у меня колени задрожали; вскоре послышался свист с другой стороны, и Неонилла, с судорожным движением схватив меня за руку, произнесла со стоном: «Разбойники».
— Не мудрено, — сказал Король, закручивая усы. — Неон! — продолжал сей друг, обратясь ко мне, — ты еще нов в деле ратном, и я не осужу, если при первой стычке сердце в груди твоей затрепещет. Но припомни, что в жилах твоих обращается кровь благородного, воинственного моего друга. Если дело дойдет до драки, ты смотри на меня, как на пример тебе. Знай, что и я был некогда старшиною в войсках малороссийских, был во многих битвах, получал раны тяжелые, но никогда ни у кого не просил пощады, никому не отдавал сабли своей.
Едва проговорил он слова сии, как показались из леса два казака при саблях. Увидя нас, они остановились, взглянули один на другого, смигнулись и подошли к нам шагов на десять.
— Что вы за люди? — спросил один.
— Мы можем такой же вопрос вам сделать, — отвечал Король хладнокровно.
— Хорошо! Мы — лесные смотрители!
