Сын снисходительно пожал плечами, словно бы говоря: «Так я и знал!»
Обиделась и Ольга и объявила, что она не безнравственная и не ищет только наслаждений. Она поступит на сцену и будет певицей… Она не боится работать.
— Вот ты так безнравственный… Влюбил в себя Женю Борскую. Проповедовал ей разные свои теории, представлялся влюбленным и, когда она влюбилась в тебя… отвернулся… Вот это безнравственно.
— Ты, Ольга, настолько несообразительна, что не понимаешь то, о чем берешься судить.
— Ты воображаешь, что очень умен… Разве я неправду говорю о Жене? Как ты с ней поступил?
— Я не прикидывался влюбленным и вообще не умею влюбляться… Пусть влюбляются разные идиоты и идиотки, которым нечего делать… Твоя дура Женя должна была бы понять, что если я имел глупость говорить с ней о серьезных предметах, то из этого не следует, что я, как ты говоришь, влюблял ее в себя… И что за выражение: «влюбил в себя»?
Молодой человек презрительно перекосил губы и, не удостоивая больше Ольгу своим разговором, обратился к матери и произнес:
— Теперь, мама, поговорим о практических последствиях свершившегося факта… Ты, конечно, развода не дашь? Замуж выйти еще раз не собираешься?
— Ты глупости спрашиваешь, Леша! — ответила, краснея, Анна Павловна.
— Отчего глупости?.. Ты хорошо сохранилась и еще нравишься, — продолжал Алексей деловитым тоном. — Так если не собираешься, то нет никакого резона разводиться, чтобы и отец не сделал глупости ради каких-нибудь альтруистических побуждений и таким образом не имел бы возможности исполнить свои обязательства относительно тебя и семьи.
Анна Павловна уже не плакала и с жадным вниманием слушала сына.
— Конечно, конечно… Никогда я не дам ему развода… А то в самом деле какая-нибудь смазливая женщина женит его на себе…
— Но папа и так, без брака, может сойтись с кем-нибудь, и тогда выйдет то самое, о чем говорит Леша! — заметила Ольга.
Брат не без удивления взглянул на сестру и на этот раз с видимым одобрением к ее сообразительности.
— Вот насчет этого я и хотел дать тебе, мама, совет, если ты хочешь его выслушать? — с обычной своей корректностью спросил сын.
— Говори… говори, голубчик… С кем же мне и посоветоваться, как не с тобой.
Ольга едва заметно усмехнулась и вспомнила о Козельском.
И Алексей продолжал:
— Конечно, это одни только предположения и, по правде сказать, мало обоснованные. Нет ни малейшего сомнения в том, что отец исполнит все, о чем сообщает в своей записке (ты во всяком случае как-нибудь не потеряй ее, мама! — вставил Алексей). Он слишком порядочный человек, чтоб не сдержать своего слова… Но случается, что и самый порядочный человек делается невольным рабом обстоятельств, если нет предохраняющих элементов…
Анна Павловна насторожила уши… «Предохраняющие элементы» встревожили ее.
— Вот почему ты хорошо сделала бы, мама, если б попросила у отца более оформленный документ, чем это письмо… Он, разумеется, не откажется выдать его, и ты будешь гораздо покойнее за себя и за семью… И отцу будет лучше. Он не станет рисковать местом, и, следовательно, ему не придется испытывать мук от несдержанного слова… И ни с кем не сойдется, зная, что у тебя есть обязательство.
Выходило как будто очень даже хорошо для самого же отца, оберечь которого «предохраняющим элементом» предложил сын. И ни один мускул не дрогнул на красивом лице Алексея, когда он советовал матери эту комбинацию.
— Какой же документ надо взять, Алеша?
— Насчет этого я посоветуюсь с адвокатом… Он пусть и переговорит с отцом…
— Лучше я сама напишу.
— Нет, мама, не делай этого… Ты напишешь что-нибудь резкое и только раздражишь отца, и он может не согласиться. И ты не волнуйся, мама… С тем, что будет давать отец, можно жить…
— А скандал?.. А разве мне не больно, не обидно?.. Так отблагодарить!..
И Анна Павловна достала носовой платок.
Алексей поцеловал руку матери и ушел к себе заниматься. Ольга убежала к Козельским рассказать новость Тине и вместе с тем узнать, намерена ли она влюбить в себя Гобзина.
К вечеру Ордынцева несколько успокоилась и уже составила себе в уме конспект будущих речей о семейном скандале. Разумеется, муж будет изображен в надлежащем виде, и, разумеется, она просила его оставить ее в виду неприличия его поведения и чуть ли не открытой связи бог знает с кем. Анна Павловна не сомневалась, что знакомые поверят всему, что она ни наговори об этом «подлом» человеке, тем более что он держал себя далеко от знакомых ее и дочери и иногда даже не выходил к ним и сидел в кабинете или исчезал из дома.
После чая, перед тем как ложиться спать, Шура осторожно вошла в спальню, чтоб проститься с матерью.
Девочка поцеловала белую душистую руку матери без обычной ласковости и еле прикоснулась губами к ее губам. Анна Павловна, напротив, сегодня с особенной порывистой нежностью несколько раз поцеловала Шуру и с торжественно-грустным видом перекрестила ее.
Шура подняла свои большие, красные от слез глаза на мать и спросила:
— Папа больше не будет жить с нами?
— Нет, Шура.
— И приходить к нам не будет?
— Не будет.
Шура мгновение помолчала и, удерживаясь от слез, задала вопрос:
— А я буду ходить к нему?
— Если захочешь…
— Конечно, захочу! — взволнованно проговорила девочка, перебивая мать.
— По праздникам можешь навещать.
— А в будни?
— В будни нельзя. Утром — гимназия, а потом тебе надо готовить уроки.
Шура примолкла, но не уходила.
— А если бы… если бы…
Она не решилась докончить.
— Что ты хочешь сказать? Говори, Шурочка.
— Если бы жить с папой…
Анну Павловну словно кольнуло в сердце от этих слов.
И Алексей, ее любимец, отнесся к ней не особенно сочувственно, про Ольгу и говорить нечего, — эта девчонка положительно стала дерзка в последнее время, — и вот эта маленькая девочка хочет жить с отцом.
А она ли не отдала всю жизнь детям?!
— Так ты хочешь оставить свою маму, Шура? Тебе не жалко меня? — вырвался грустный крик из ее груди.
Шура заплакала.
— Мне вас обоих жаль! — наконец сказала она. — Но папа один…
— Он сам захотел быть один, Шура… Он и с тобой не хочет жить.
— Не хочет? Он писал об этом в письме? — недоверчиво спросила Шура, не спуская глаз с матери.
— Он ничего не писал…
— Так почему же ты говоришь, что папа не хочет?
— Если б хотел, то написал… Ну, иди, деточка, спать, иди…
И, снова поцеловав Шуру, Ордынцева прибавила:
— Папа всех нас бросил, Шура… Папа никого из нас не любит…
— О нет, нет… Это неправда… Он меня любит, и я его ужасно люблю! — почти крикнула Шура.
И, рыдая, выбежала из комнаты.
Долго еще не могла успокоиться нервная и болезненная девочка и тихо-тихо плакала, чувствуя себя обиженной и несчастной.
Она так любит папу, а он не написал, что хочет с ней жить.
Нехорошо спалось в эту ночь и Ордынцевой. Она почувствовала, что дети безучастны к ней, и не могла понять от чего.
I
На следующий день, когда Шура, после классов, грустная спускалась в шумной компании гимназисток в швейцарскую, она с лестницы увидала отца.
— Папочка! Милый!
Счастливая, она горячо целовала его.
— Одевайся, Шурочка… На улице поговорим! — радостно говорил Ордынцев.
И, когда они вышли из подъезда, он сказал:
— И как же я соскучился по тебе, Шурочка! И вчера не простился… И сегодня утром не видел… Ну, и уехал со службы, чтобы взглянуть на свою девочку.
Шура крепко сжимала отцовскую руку и повторяла:
— Милый… голубчик… родной мой… А я думала…
— Что ты думала?
— Что ты… не хочешь взять меня к себе… Мама вчера говорила, что ты об этом не писал ей… А ведь ты возьмешь меня… Не правда ли?
— Я не писал потому, что прежде хотел спросить тебя… хочешь ли ты жить со мной. Не будет ли тебе скучно?..
— Хочу, хочу, хочу… И мне не будет скучно. И как хорошо мы с тобой будем жить, папочка! Я за тобой ходить буду… стол твой убирать… чай разливать! — радостно говорила Шура.
Эти слова наполнили Ордынцева счастьем. Он будет не один, а с любимой девочкой, которая одна из всей семьи была с ним ласкова. И он избавит ее от дурного влияния матери и вообще от всей этой скверной атмосферы. Ордынцев об этом думал, когда решил оставить семью, но рассчитывал взять дочь попозже, когда получит обещанную стариком Гобзиным прибавку жалованья к Новому году, так как без этой прибавки у него оставалось всего пятьдесят рублей. Остальное содержание он обещал отдавать семье.
Но теперь он дожидаться не будет. Он займет денег, чтоб нанять маленькую квартирку, купить мебель и завести хозяйство.
