- Подавай воды! Ничего, подавай, мы посмотрим, - сказала Марфа Андревна и уселась на кресло, а Ванька лежит.
Подали воды прямо со двора и шарахнули ею на Ваньку Жорнова; но и тут Ванька и вправду даже не вздрогнул. "Вот это парень так парень! - думает чтущая сильные характеры Марфа Андревна. - Чем бы его еще испытать?"
- А ну-ка, тронь его теперь хорошенько иглою. И иголкой Ваньку Жорнова тронули; а он все не встает.
- Ну, так подайте же мне мой спирт с образника, - приказала Марфа Андревна.
Подали спирт; Марфа Андревна сама наклонилась и приложила бутылочку к носу Ваньки Жорнова, и только что ее отомкнула, как Ванька Жорнов вскочил, чихнул, запрыгал туда, сюда, направо, налево, кубарем, свалил на пол саму Марфу Андревну и в несколько прыжков исчез сам в лакейской.
- Да какой это такой у вас Ванька Жорнов? - спрашивала после того Марфа Андревна, укладываясь в самом веселом расположении в свою постель.
- Холоп, сударыня-матушка.
- Холоп! да мало ли у меня холопей! Покажите мне его завтра, что он за ферт такой?
И вот назавтра привели перед очи Марфы Андревны Ваньку Жорнова.
- Это мы тебя вчера ночью били? - спросила Ваньку боярыня.
- Никак нет, матушка, - отвечал Ванька Жорнов.
- А покажи левую ладонь. Ага! где же это ты укололся?
- Чулок, матушка, вез, да спичкой поколол.
- А подите посмотрите в его сундуке, нет ли там у него мокрой рубахи?
Посланные пошли, возвратились и доложили, что в сундуке у Ваньки Жорнова есть мокрая рубаха.
- Где ж это ты измок, сердечный?
- Пот меня, государыня матушка, со страшного сна облил, - отвечал Ванька Жорнов.
- Молодец ты, брат, врать! молодец! - похвалила его Марфа Андревна, - и врешь смело и терпеть горазд. Марфа в Новегороде сотником бы тебя нарядила, а сбежишь к Пугачу, он тебя есаулом сделает; а от меня вот пока получи полтину за терпенье. Люблю, кто речист порой, а еще больше люблю, кто молчать мастер. Терпенье и мужество Марфа Андревна очень уважала и сама явила вскоре пример терпеливости в случае более серьезном, чем тот, в каком отличился перед ней лакей Ванька Жорнов. Вскоре-таки после этого происшествия с Ванькой Жорновым, по поводу которого Марфа Андревяа вспомнила о Пугаче, вспомнил некто вроде Пугача и о Марфе Андревне.
ПРИМЕЧАНИЯ
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, СПб., 1890, т. VI, стр. 339-435. Первоначально опубликовано в еженедельнике "Сын отечества", 1869 (Старые годы в селе Плодомасове. Часть первая. Боярин Никита Юрьевич. э 6, стр. 71-74 и э 7, стр. 85-88. Часть вторая. Боярыня Марфа Андреевна. э 8, стр. 99-103 и э 9, стр. 113-119) и в "Русском вестнике", 1869 ("Плодомасовские карлики. Картина старорусской жизни". э 2, февраль, стр. 6(52-684).
В сборник "Рассказы М. Стебницкого" (1869) автор включил "Плодомасовских карликов" в качестве третьего очерка в "Старые годы в селе Плодомасове", дав им общий подзаголовок "Три очерка" со следующим пояснительным примечанием перед третьим очерком: "Здесь должен чувствоваться большой перерыв в Плодомасовской хронике, потому что три очерка, касающиеся позднейшей старости Плодомасовой и воспитания и жизни "дворянина Туганова", по особым соображениям автора не включены в этот том. Наступающий очерк представляет эпоху гораздо позднейшую, когда Пяодомасова уже умерла. Глубокое старчество Марфы Андреевны передается лишь устами ее фаворитного карлика Николая Афанасьевича".
В 1872 году "Плодомасовские карлики" вновь были напечатаны Лесковым с изменениями текста в составе его "Старогородской хроники" - "Соборян" в "Русском вестнике" 1872, э 5, май, стр. 258-278) как главы II-V второй части хроники. Лесков сообщал об атом в письме в редакцию газеты "Русский мир" от 7 мая 1872 г. э 119: "После выхода апрельской книги "Русского вестника", где помещена первая часть моего романа "Соборяне", распространились некоторые толки, и я получаю устные и письменные вопросы и сожаления: зачем мною изъяты отсюда "Плодомасовские карлики", с которыми читатели познакомились по отрывку, напечатанному в "Русском же вестнике", назад тому три года.
Глубоко признательный за столь мало мною заслуженное внимание известных и неизвестных мне лиц, я считаю долгом объяснить им, что интересующие их "Плодомасовские карлики" отнюдь не изъяты из "Соборян" и появятся в свое время. Воспоминаемый читателями прежде напечатанный отрывок принадлежит ко второй, а не первой части романа, и затем главнейший из карликов (Николай Афанасьевич) продолжает быть действующем лицом до самого конца повествования".
Включая "Старые годы в селе Плодомасове" в VI том собрания сочинений, Лесков несколько изменил редакцию пояснительного примечания к "Плодомасовским карликам", указав, что "очерк этот частию вошел в хронику "Соборяне".
Журнальный текст "Старых годов в селе Плодомасове" и его перепечатка в сборнике 1869 года не имеют отличий. В собрании сочинений "Старые годы в селе Плодомасове" подверглись большим сокращениям и тщательной стилистической правке. В очерке "Боярыня Марфа Андреевна" из главы VI "Домашний вор" после слов ...опять начиналось то же шныряние следовал текст, который помещен в приложения (стр. 571-579). Этот текст характеризовал домашние забавы Марфы Андреевны, и здесь впервые фигурировал Ванька Жорнов, в главе VII - "Незваные гости" оказывающийся предводителем разбойничьей шайки. В первоначальной редакции, таким образом, узнавание Ваньки Жернова Марфой Андреевной в сцене нападения разбойников было мотивировано его появлением в предыдущей главе. Удаление этого эпизода могло быть продиктовано Лескову соображениями цензурного порядка, так как "Старые годы в селе Плодомасове" введены были Лесковым в состав VI тома Собрания сочинений, после того как этот том (в его первоначальном составе) был запрещен Главным управлением но делам печати (см, А. Лесков. Жизнь Николая Лескова. М., 1954, стр. 576-580) по заключению духовной цензуры и сожжен.
Первое упоминание о Плодомасовской хронике в печати содержится в списке произведений, приобретенных журналом "Литературная библиотека" на 1868 год ("Литературная библиотека", 1867, декабрь, книга вторая). Здесь наряду с "Божедомами" указан "очерк" "Боярыня Плодомасова". Это упоминание позволяет предположить, что замысел "Старых годов в селе Плодомасове" к концу 1867 года у Лескова уже был, а может быть, они уже и писалась.
Первоначально историческая хроника была задумана Лесковым много обширнее, чем осуществлена. "Мне хотелось, - писал в 1871 году Лесков, создать нечто вроде трилогии, т. е. написать бабушку - боярыню Плодомасову, дочь ее г-жу Туганову и внучку" (Надпись на авторском экземпляре книги "Рассказы" Стебницкого, т. II, 1869 - см. Валентина Гебель, Н. С. Лесков. В творческой лаборатории. М., 1945, стр. 130). Ближе к реализации такого обширного исторического рассказа Лесков подошел позднее в романе "Захудалый род" (1874). Как можно судить по осуществленной части Плодомасовской хроники, Лесков ставил в ней задачу изображения хода русской истории XVIII-XIX веков, как он писал позднее, "со стороны самой легкой и поверхностной, со стороны изображения каких-нибудь неважных людей, которые, однако, самою своею жизнью до известной степени выражают историю своего времени" ("Киевская старина", 1883, т. V, февраль, стр. 235. Предисловие к "Печерским антикам"). Материал для "Старых годов в селе Плодомасове" Лесков черпал в основном из собственных воспоминаний детства, из наблюдений над бытом и нравами дворянских родов Орловской губернии 1830-х-1840-х годов, из рассказов родных и из семейной хроники. Так, эпизод неравного брака пятидесятилетнего боярина Плодомасова с пятнадцатилетней Марфой Андреевной мог быть взят Лесковым из семейной хроники: его родная тетка Наталья Петровна Алферьева в 1824 году почти еще подростком была выдана замуж за пятидесятилетнего холостяка, богатого помещика М. А. Страхова, который ее тиранил и ревновал. Лесков провел в детстве несколько лет у Страховых и позднее воспроизводил характер хозяина дома в своих произведениях.
Для Плодомасовой, по словам Лескова, он использовал многие черты характера одной из помещиц, о которой писал в статье "Пресыщение знатностью" ("Новое время", 20 января 1888, э 4272): "В Кромском уезде Орловской губернии, в селе Зиновьеве, жила помещица Настасья Сергеевна, рожденная кн. Масальская. Она в юности получила блестящее образование в Париже и пользовалась общим уважением за свой ум и благородный, независимый характер. Состояние у нее было среднее (500 душ), но хорошо поставленный дом ее был открыт для званых и незваных. Ее очень почитали и ездили к ней издалека, не ради пышности и угощений, а "на поклон" - из уважения. В зиновьевском доме было хлебосольно, но просто, приветно и часто очень весело. Кроме того, зиновьевский дом был также в некотором роде источником света для округа. Большинство соседей брали здесь книги из библиотеки, унаследованной хозяйкой от Масальского, и это поддерживало в окружном обществе изрядную начитанность.
