До половины сентября я наверно в Старой Руссе. Затем перееду в Петербург. Не знаю, удастся ли побывать осенью или в начале зимы в Москве. Даже бы надо уже по делам только. А между тем не знаю. - С января будущего года наверно примусь издавать опять "Дневник писателя".
Крепко жму Вам руку. С искренним и глубоким уважением Вам вполне преданный
Ф. Достоевский.
18 августа 1880. Старая Русса
Старая Русса,
18 августа/80.
М<илостивый> г<осударь> Николай Лукич!
Я письмо Ваше прочел со всем вниманием, и что же я могу на него ответить? Вы сами, весьма умно, заметили, что в письме всего не упишешь. Я даже думаю, что и ничего нельзя написать удовлетворительно, кроме общих положений. Приезжать же ко мне за советами тоже для Вас совсем бесцельно, потому что вовсе не считаю себя таким компетентным судьей для разрешения Ваших вопросов. Вы говорите, что до сих пор не давали читать Вашей дочери что-нибудь литературное, боясь развить фантазию. Мне вот кажется, что это не совсем правильно: фантазия есть природная сила в человеке, тем более во всяком ребенке, у которого она, с самых малых лет, преимущественно перед всеми другими способностями, развита и требует утоления. Не давая ей утоления, или умертвишь ее, или обратно - дашь ей развиться именно чрезмерно (что и вредно) своими собственными уже силами. Такая же натуга лишь истощит духовную сторону ребенка преждевременно. Впечатления же прекрасного именно необходимы в детстве. 10-ти лет от роду я видел в Москве представление "Разбойников" Шиллера с Мочаловым, и, уверяю Вас, это сильнейшее впечатление, которое я вынес тогда, подействовало на мою духовную сторону очень плодотворно. 12-ти лет я в деревне, во время вакаций, прочел всего Вальтер-Скотта, и пусть я развил в себе фантазию и впечатлительность, но зато я направил ее в хорошую сторону и не направил на дурную, тем более, что захватил с собой в жизнь из этого чтения столько прекрасных и высоких впечатлений, что, конечно, они составили в душе моей большую силу для борьбы с впечатлениями соблазнительными, страстными и растлевающими. Советую и Вам дать Вашей дочери теперь Вальтер-Скотта, тем более, что он забыт у нас, русских, совсем, и потом, когда уже будет жить самостоятельно, она уже и не найдет ни возможности, ни потребности сама познакомиться с этим великим писателем; итак, ловите время познакомить ее с ним, пока она еще в родительском доме, Вальтер-Скотт же имеет высокое воспитательное значение. Диккенса пусть прочтет всего без исключения. Познакомьте ее с литературой прошлых столетий (Дон-Кихот и даже Жиль-Блаз ). Лучше всего начать со стихов. Пушкина она должна прочесть всего - и стихи и прозу. Гоголя тоже. Тургенев, Гончаров, если хотите; мои сочинения, не думаю чтобы все пригодились ей. Хорошо прочесть всю историю Шлоссера и русскую Соловьева. Хорошо не обойти Карамзина. Костомарова пока не давайте. Завоевание Перу, Мексики Прескотта необходимы. Вообще исторические сочинения имеют огромное воспитательное значение. Лев Толстой должен быть весь прочтен. Шекспир, Шиллер, Гете - все есть и в русских, очень хороших переводах. Ну, вот этого пока довольно. Сами увидите, что впоследствии, с годами, можно бы еще прибавить! Газетную литературу надо бы, по возможности, устранить, теперь по крайней мере. Не знаю, останетесь ли Вы довольны моими советами. Написал я Вам по соображению и по опыту. Если угожу - буду очень рад. Личное свидание считаю пока совсем ненужным, тем более, что я именно в эту минуту слишком занят. Да и повторяю опять: вовсе не считаю себя в этих вопросах особенно компетентным. Номер "Дневника" Вам выслан. Он стоит с пересылкою лишь 35;-65 коп. считаю за мной.
Истинно Вам преданный
Ф. Достоевский.
26 августа 1880. Старая Русса
Старая Русса, 26 августа/80.
Глубокоуважаемый Орест Федорович!
К 8 сентября в Петербург никакой возможности вернуться! К сожалению большому, конечно. Я здесь как в каторжной работе и, несмотря на постоянно прекрасные дни, которыми надо бы пользоваться, сижу день и ночь за работой - кончаю "Карамазовых". Кончу только к самому концу сентября и тогда возвращусь. 8 сентября именно буду усиленно занят отправкой написанного в "Русский вестник". Вообще я здесь заработался. Какая прекрасная мысль особое торжественное заседание нашего общества на память 500-летия Куликовской битвы. Спасибо К<онстантину> Н<иколаевичу> за будущую статью. Это именно надо теперь. Надо возрождать впечатление великих событий в нашем интеллигентном обществе, забывшем и оплевавшем нашу историю. Жду непременно, что скажете Ваше слово и Вы. Как бы хорошо было упомянуть, хоть вскользь, об "ушедшем спать" великом князе (вероятно, от трусости), когда другие бились. Нужно высоко восстановить этот прекрасный образ и затереть бездну мерзких идей, пущенных в ход об нашей истории за последние 25 лет. Как я сожалел, быв в Москве, что Вас не было; Вы бы превосходно сумели послужить доброму делу Вашим горячим и энергическим словом! За мое же слово в Москве видите, как мне досталось от нашей прессы почти сплошь: точно я совершил воровство-мошенничество или подлог в каком-нибудь банке. Даже Юханцев не был облит такими помоями, как я. Во всяком случае к 8 сентября мне нет ни малейшей возможности прибыть, несмотря на всё мое чрезвычайное желание. - А<нна> Гр<игорьевна> Вам от души кланяется. От Аксакова я только что получил превосходное, удивительное письмо в ответ на мой "Дневник". Но и Ваше письмо как бы интересно было прочесть.
Ваш преданный от всего сердца
Ф. Достоевский.
28 августа 1880. Старая Русса
Старая Русса.
28 августа/80.
Дорогой и глубокоуважаемый Иван Сергеевич, я и на первое письмо Ваше хотел отвечать немедленно, а получив теперь и второе, для меня драгоценное письмо Ваше, вижу, что надо говорить много и обстоятельно. Никогда еще в моей жизни я не встречал критика столь искреннего и столь полного участием к моей деятельности, как теперь Вы. Я даже забыл и думать, что есть и что могут быть такие критики. Это не значит, что я с Вами во всем согласен безусловно, но вот какой, однако же, факт: это то, что я сам нахожусь, во многом, в больших сомнениях, хотя и имел 2 года опыта в издании "Дневника". Именно о том: как говорить, каким тоном говорить и о чем вовсе не говорить? Ваше письмо застало меня в самой глубине этих сомнений, ибо я серьезно принял намерение продолжать "Дневник" в будущем году, а потому волнуюсь и молю кого следует, чтоб послал сил и, главное - умения. Вот почему обрадовался ужасно, что имею Вас, - ибо вижу теперь, что Вам могу изложить хоть часть сомнений, а Вы всегда мне скажете глубоко-искреннее и прозорливое слово. Я уж это вижу, из двух Ваших писем понимаю. Но вот моя беда: написать придется к Вам немало, а я теперь не свободен и писать не способен. Вы не поверите, до какой степени я занят, день и ночь, как в каторжной работе! Именно - кончаю "Карамазовых", следственно, подвожу итог произведению, которым я, по крайней мере, дорожу, ибо много в нем легло меня и моего. Я же и вообще-то работаю нервно, с мукой и заботой. Когда я усиленно работаю - то болен даже физически. Теперь же подводится итог тому, что 3 года обдумывалось, составлялось, записывалось. Надо сделать хорошо, то есть по крайней мере сколько я в состоянии. Я работы из-за денег на почтовых - не понимаю. Но пришло время, что всё-таки надо кончить, и кончить не оттягивая. Верите ли, несмотря что уже три года записывалось иную главу напишу да и забракую, вновь напишу и вновь напишу. Только вдохновенные места и выходят зараз, залпом, а остальное все претяжелая работа. Вот почему теперь, сейчас, несмотря на жгучее желание, не могу написать Вам: дух во мне не тот, да и разбивать себя не хочу. Напишу же Вам около 10-го будущего месяца (сентября), когда освобожусь. Да и обдумаю пока, потому что вопросы-то трудные и надо их ясно изложить. А потому на меня не сердитесь, не примите за равнодушие: если б Вы знали, как Вы, в таком случае, ошибетесь! А пока обнимаю Вас искренно и благодарю душевно. Мне Вы нужны, и я Вас не могу не любить.
Ваш искренний Ф. Достоевский.
(1) было: представить
28 августа 1880. Старая Русса
Любезный брат Николай Михайлович, я слишком занят, так, как ты и предположить не можешь, не по силам и здоровью. Об имении более ничего не могу сообщить, кроме того, что по моей просьбе сообщила тебе Анна Григорьевна. Да и кто может знать что-нибудь про наше имение даже во всей вселенной. До свидания.
Твой Ф. Достоевский.
8 сентября 1880. Старая Русса
Старая Русса. 8 сентября/80 г.
Милостивый государь
многоуважаемый Николай Алексеевич,
