к окну, он вдруг почувствовал, что на улице и впрямь красиво. Антон знал, что люди такое говорят, но сам никогда не мог осознать это слово. он забыл все свои размышления об отвратительности людей и мерзости бытия. Мир вдруг снова стал таким интересным, таким непонятным и цветным.
Антон прижал к себе задремавшего ребёнка и поцеловал его в макушку. Вдруг он резко выпрямился, тряхнул головой, поднял глаза и осознал, что за всей этой сценой заинтересованно наблюдали попутчики. Шульц обвёл их взглядом и усмехнулся.
Дома он переодел мальчика, уложил в постель и накрыл одеялом. Неохотно встав с кровати ребёнка, он пошёл к двери. Врач чувствовал, как с каждым шагом его наполняет решимость, с каждым шагом лицо становится всё решительнее и напряжённее. Он немного приглушил свет в комнате Октая и плотно закрыл дверь.
Он включил телефон и, смахнув оповещения о тридцати семи пропущенных звонках и пятидесяти четырёх сообщениях, сразу принялся за обзвон своей шайки-лейки. Не утруждая себя выслушиванием того, что они пытались сказать, он ждал, пока он дадут ему высказаться. «Если не отвалилите от хозяина пельменной на углу Вахольдерштрассе, 9, я прекращу отказывать вам услуги по стабильному зашиванию вашего зада».
Последний звонок был предназначен одному из университетских друзей и, по совместительству, полезнейшему из знакомых:
– Ну что, возьмёшься?.. Да, уже поджила, но не до конца…шесть-семь лет. Да, записал. Спасибо. И тебе… Нет, в этот раз не наличкой… Особый случай.
***
– Да не можем мы просто так взять и собственными руками лишить себя выгодного партнёрства. Даже для вас, доктор, понимаете? Уж извините, это наше окончательное решение, – твёрдо заявил Расул, правая рука того, о ком обычные люди не шёпотом говорили лишь раз в жизни.
Шёл уже двадцать третий час изнурительнейших суток и просто третий – довольно потных переговоров. Время летело, как гетера с шестнадцатого этажа.
— Нег’т, не понимаю. Не понимаю, почему общаюсь с Вами, а не с господином Бг’уно.
– А я говорил тебе. Сто раз тебе говорил, что этим всё кончится, – запричитал Отто. Он ударил кулаком по столу и закрыл лицо руками.
Болезненно поморщившись, Шульц потёр двумя пальцами свербящую переносицу. Голова раскалывалась, а синяки под глазами в пору было заклеивать пластырями, – Да, да… Знаю я, знаю, и что тепег’ь, умник хег’ов?
– В следующий раз носом не отделаешься, говорю тебе, – рычал адвокат, тыкая пальцем в стопку бумаг.
В воздухе пеньковой петлёй повисло напряжение.
Антон устало перевёл взгляд на Расула: – Господином Бг’уно мне было обещано, что пока я зашиваю ваши заг’ницы и хг’аню это в секг’ете, вы защищаете мег’я и мой дом. Вы хотите г’азог’вать наше с господином Бг’уно сог’ашение без его ведома?
– Вы ссылаетесь на просьбу господина Бруно, а он не ссылается ни на кого и говорит жаловаться, кому хотим. Таким образом, жаловаться мы хотим на Вас, – он ударил по столу ладонью, сквозь стиснутые челюсти набрал воздуха в грудь и со свистом выдохнул, – Доктор, прекращайте этот цирк. Вы отлично знаете своё дело, хорошо бы и место знать.
— Вы жаг’уетесь мне же на меня же? – нахально вскинул брови врач, – Это что-то новенькое. Я пг’осто хочу, чтобы эту г’ъязь, эту мг’азь, гадость застг’ег’или, как бешеного пса. Г’азве для вас стаг’о так сг’ожно истг’ебг’ять кг’ыс?
– Доктор, работать с вами нам очень приятно, мы ценим наше сотрудничество и готовы обеспечивать безопасность. Что мы делать НЕ готовы, так это исполнять ваши прихоти.
Врач открыл рот, чтобы возразить, но ему помешало едва слышное постукивание, за которым последовали всплески и всхлипывания. Антон насторожился и, сложив руки на груди, прислушался: «Войдите?». Что-то ещё несколько раз ударилось в дверь, и на пороге появился Октай. «Пап?» – он робко поднял глаза на врача. Поспешно встав из-за стола, господин Шульц подскочил к двери. Комната утонула в шёпоте, но в ушах Антона шумела кровь. Боковым зрением он следил, как эта шайка, прищурившись, измеряет их с ребёнком изучающим взглядом.
– Я сделал чай, – смущённо начал он – Правда, нашёл только семь стаканов и две банки. Я сейчас ещё чего-нибудь поищу.
– Чай? – Расул раскатился смехом, – Чай? Ох, малыш, обычно мы пьём что покрепче.
Антон выхватил из рук ребёнка увесистый поднос, дно которого было залито липкой бурой массой, среди среднего класса известной под именем «чай», и поставил его на стол, — Не сейчас, вог’обушек, иди наверх. Я вег’нусь и почитаю тебе, хог’ошо? – мягко хлопнув мальчика по спине, он подтолкнул его к порогу.
– Шульц, а твой пацан-то повоспитаннее тебя будет, – усмехнулась Рината, милейшая танцовщица линди-хопа всего Гильгена, недавно справившая с беззаконием золотую годовщину. Она взяла в руки винный бокал, из которого торчал чайный пакетик, и посмотрела сквозь него на люстру, – И как же зовут это чудо?
– Г’укас, – спокойно ответил Антон, всеми силами старавшийся не выдавать своего волнения.
– И сколько же вам лет, молодой человек? – Расул усмехнулся и скрестил руки на груди. Он взял маленькую чашку в горошек, в ручку которой едва помещался его указательный палец, – И догадался ведь сходить за чаем. Как маленький хозяин.
Антон на секунду потерял хладнокровие, и это не осталось незамеченным: – Ему семь. Сейчас схожу за чашками, – он хотел сделать мальчику знак, чтобы тот шёл с ним, но ребёнка уже усадили на освободившееся место. Врач беспомощно посмотрел на Отто и Глэдис, одаривших его такими же растерянными взглядами. Однако времени разбираться не было, и он поспешно вышел за дверь.
Когда Антон вернулся, ребёнок всё ещё сидел на его месте и болтал ножками, с любопытством рассматривая разношёрстную толпу собравшихся в комнате. Четырём людям, которым в прошлый раз не досталось чашек, дважды серьёзно повезло: новую партию он взял из одного сервиза, и, кроме того, далеко не во всех из них было что-то дешевле двадцати евро. Ни в одной из них чая не было. Антон прочистил горло, но, его появление, казалось, не произвело ровным счётом никакого эффекта.
– Ох, моя внучка тоже без ума от этих лошадок.
– Они лунороги, – поправил мужчина в кожаной куртке.
– Стоят, как настоящие, по крайней мере, – ехидно заметил Расул.
Антон громче, чем того требовали правила этикета и безопасности поставил чашки на стол, и беседа самоустранилась.
– Итак, – он подошёл к своему законному месту, поднял мальчика, и посадил на колени. В руках у ребёнка была самая большая чёрная кружка с надписью «Boss». Все остальные бандиты, хулиганы и тунеядцы пили из фарфоровых чашечек, винных бокалов и стеклянных банок, – Пг’остите за эту заминку, вода долго кипятиг’ась. Пг’одолжим? Мои аг’ументы вы высг’ушали. Я считаю, что дег’аю достаточно, чтобы с моей позицией считаг’ись.
Расул
