ее желания, по губам и глазам – настроение, по движению руки – потребность в общении. Многое изменилось во мне. Я поила ее водой, словно поливала ростки любви внутри себя, каждой ложкой каши утоляла свой детский голод по теплу и ласке, с каждым использованным памперсом выбрасывала застаревшие обиды.
Дочка помогала мне по хозяйству, не брезговала никакой работой и по уходу за бабушкой. Но со временем я стала замечать, как ее удручает наша жизнь: все по распорядку, ни друзей не пригласить, ни повеселиться, музыку или телевизор громко не включить. Я поняла, что Светке труднее, чем мне, – и правда, что это за жизнь для девчонки? Поэтому она стала потихоньку перебираться в свою квартиру, которую ей оставила вторая бабушка, по отцу.
С переездом дочери я стала заметно уставать, к вечеру чувствовала себя совершенно разбитой, опустошенной, словно из меня выкачали три литра крови. Теперь я редко готовила отдельно для себя, ела то же, что давала маме, – кашки, суп-пюре, протертые овощи. Да и есть как-то особо не хотелось, разве что Света привезет что-нибудь вкусненькое.
Круг моего общения неуклонно сужался и в итоге сжался практически в точку: невропатолог, участковая медсестра и Светка. Тяжелее всего для меня было эмоционально отпустить дочь. Чувствовать постоянно нашу неразрывную связь было у меня в крови, я не представляла себя без нее. Конечно, я понимала, что у ребенка должна быть своя жизнь и все птенцы когда-то улетают из гнезда. Я вспоминала себя в ее возрасте, жесткий родительский контроль, сводивший меня с ума, и пыталась бороться с собой, со своим материнским эгоизмом.
Света приезжала теперь все реже (в основном когда я об этом просила), по телефону долго разговаривать не любила – «Да нечего рассказывать, ничего нового», каждое слово чуть ли не клещами приходилось из нее вытягивать. Чтобы хоть как-то быть в курсе ее жизни, ее идей и настроений, я завела себе тоже страничку во «ВКонтакте», там и общались. Но перестать беспокоиться о своей кровиночке я так и не смогла себя заставить.
Это беспокойство все чаще перерастало в стремительно захватывавшую меня тревогу, порой на ровном месте: в Сети не появляется, на звонки не отвечает, абонент не абонент. В голове тут же начинали бесконтрольно развиваться сотни сценариев, что же могло случиться. Наверняка что-то страшное и непоправимое. Меня накрывало разрушительное цунами. Я начинала звонить и писать всем ее друзьям, ожидая худшего. И лишь когда Светка выходила на связь, меня наконец отпускало. Тогда я еще не знала, что это называется «паническая атака».
Свою личную жизнь мне тоже надолго пришлось поставить на паузу. Хотя я порой знакомилась с кем-то в интернете и даже встречалась в реальном мире, на сколь-нибудь серьезные и длительные отношения в моих обстоятельствах рассчитывать было бы просто глупо. Но с одиночеством я давно уже смирилась, да и до того ли – во мне нуждалась мама.
Смерть матери не стала для нас неожиданностью и трагедией, мы были к ней готовы (как мне казалось). Она была освобождением. И для нее, и для меня. Восемь лет беспомощности, бессловесности и обездвиженности – настоящая пытка для любого. Для человека крайне эмоционального, экстраверта, к тому же властного, привыкшего руководить и контролировать всех и все вокруг (а именно такой и была всегда моя мать) – пытка вдвойне. Можно только догадываться, что творилось у нее в голове и на сердце, пока разум еще не начал затуманиваться и угасать. Отмучилась.
Для меня ее уход тоже казался освобождением – я сдала свое бессрочное дежурство. Но свободы как-то не ощутила. Я могла теперь отсыпаться хоть сутки напролет – но нет, сон долго не приходил, а когда удавалось заснуть, был поверхностным и недолгим.
Утром я совершенно не чувствовала себя отдохнувшей. Скорее, наоборот, измученной. Как будто меня всю ночь били палками. Мне стоило огромных усилий заставить себя встать с постели и начинать шевелиться. На то, чтобы хоть отчасти прийти в себя, уходили часы. Что уж там говорить о работе. Иногда только ближе к ночи я решалась наконец-то включить компьютер и что-то поделать. «Прокрастинация перфекционизма» поставила я в своем статусе во «ВКонтакте», и иронии в этом была лишь мизерная доля.
На готовку и уборку я забила – ела все те же кашки да пюрешки, что прежде варила для мамы, привести в порядок квартиру меня мог заставить только приезд Светланы. А уж поход в магазин около дома откладывался изо дня в день, до тех пор пока не заканчивались абсолютно все продукты, включая черствые сухари.
Заподозрить неладное меня заставили лишь панические атаки, которые стали регулярными и сменили окраску. Теперь мои фобии источником своей ударной мощи выбрали новый объект – меня саму. Лавина тревоги разрывала мою бедную голову от малейшего дискомфорта в груди или боли в затылке. Лихорадочно листая в интернете симптомы инфаркта и инсульта, я непременно находила их все у себя. Меня захлестывало предчувствие скорой смерти.
Причем я боялась даже не столько умереть, сколько повторить судьбу матери и на годы стать обузой для дочери.
Изрядно потрепав мне нервы и мозги, паника спадала, но беспокойство теперь уже не отпускало. К тому же сердце болело все чаще и сильнее, периодически зашкаливало давление, а тут еще начались проблемы и с желудком. Я поняла, что со мной действительно что-то не так. И вот в один прекрасный день (а точнее, в четыре часа утра), когда мне никак не удавалось при помощи валидола и нитроглицерина вытащить кол из сердца, я вызвала скорую.
Кардиограмма никаких признаков инфаркта не показала, но врач сказал: «Клиническая картина налицо» и «Лучше перебдеть, чем недобдеть», – поставил укольчик от давления, и меня отвезли в больницу. Так начались мои хождения по докторам.
Каких только анализов и исследований я не проходила: УЗИ сердца, желудка, брюшной полости, КТ, МРТ, рентгенографию, гастроскопию. Никто ничего не нашел. Объективно – никаких органических патологий. «Ну, давление иногда подскакивает, так лет-то вам сколько? Для вашего возраста нормальное. Сердце болит? Да нет там ничего! Нет, не в том смысле, что нет сердца. Оно-то есть и вполне себе здоровое. Вот если бы вы у нас не на обследовании лежали, а (не дай бог, конечно) в коме с отсутствием мозговой активности, то могли бы стать идеальным донором для трансплантации».
Короче говоря, за два года мне пролечили только межреберную невралгию, и то больше для острастки и профилактики. А сердце-то болит! Наконец в одной из клиник кардиолог
