Мак снес чудовище и начал тормозить, водитель вдавил в пол тормоза, которые никак не могли остановить махину мгновенно. Шины задымились, тормоза визжали, грузовик развернуло.
Джим упал на обочину шоссе, поднялся и похромал в кусты, споткнулся и опять упал. Перекатился на спину. Он лежал в канаве, прислонившись спиной к стенке, но она была неглубокая, так что можно было разглядеть дорогу через редкий кустарник.
По обеим сторонам шоссе горела пара фонарей, дорога была отлично освещена, и Джим видел, что складной человек лежит на асфальте, вернее, видел всюду разбросанные запчасти. Будто взорвался старый хозяйственный магазин. Посреди шоссе лежали Уильям, Гордон и Чавка.
Огромный торс складного человека, как-то переживший удар, задрожал и распахнулся, и оттуда с воплем поднялась крылатая тварь. Она схватила трупы мистера Гордона и Уильяма, по телу в лапу, а пса подцепила клювом, и, не обращая внимания на то, что была слишком мала для такого веса, легко взлетела, цепко держа свою добычу, и скоро слилась с темнотой в ночных небесах.
Джим оглянулся. Из грузовика вылез водитель, поспешил к месту столкновения. Он шел все быстрее и, когда добежал, нагнулся к кускам складного человека. Подобрал одну пружину, оглядел, отбросил. Посмотрел туда, где лежал Джим, но тот понял, что его скрывают кусты и водитель не может ничего увидеть.
Он уже хотел окликнуть водителя, когда тот гаркнул:
— Я тут чуть не сдох из-за тебя. И сам ты чуть не сдох. А может, и сдох. Если попадешься мне — точно сдохнешь, долбак безголовый. Я из тебя всю дурь выбью.
Джим не пошевелился.
— Выходи, я тебя добью.
«Ну, прекрасно, — подумал Джим. — Сперва складной человек, теперь и водитель меня хочет убить. К черту его, к черту все». Он откинулся на стенку канавы, закрыл глаза и уснул.
* * *
Водитель грузовика так и не пошел его искать, и когда Джим проснулся, грузовика уже не было, а небо начало светлеть. Лодыжка пылала. Он склонился и оглядел ее. Во мраке было плохо видно, но она раздулась, как канализационная труба. Когда передохнет, он сумеет дохромать или доползти до обочины, чтобы остановить какого-нибудь водителя. Конечно, кто-нибудь да остановится. Но пока что он слишком слаб. Он снова откинулся и уже хотел закрыть глаза, как услышал отдаленное жужжание.
Взглянув на шоссе, он увидел свет с той стороны, куда уехал грузовик. Страх пауком пробежал по спине. Черная машина.
Она остановилась у обочины. Вылезли монашки. Они принюхались, их поразительно длинные языки пробовали угасающую ночь на вкус. С невероятной скоростью и ловкостью они собрали части складного человека и сложили в мешок.
Когда мешок был забит, одна из монашек утрамбовала своей тощей ногой содержимое, схватила мешок, размахнулась и вдарила несколько раз по дороге, затем бросила наземь и отошла, а вторая монашка пнула его. Третья открыла, залезла в него рукой и вытащила складного человека. У Джима перехватило дыхание. Похоже, он вновь был цел. Монашка не стала разворачивать его. Открыла багажник и швырнула внутрь.
А потом повернулась и посмотрела в его направлении, подняла руку и замерла. Жуткая птица спустилась из уходящей тьмы и села на руку. В ее когтях еще были трупы Уильяма и Гордона, а в клюве собака, и они болтались так, будто были не тяжелее тряпок. Монашка взяла птицу за лапы и швырнула ее вместе с добычей в багажник. Закрыла крышку. Посмотрела точно туда, где лежал Джим. Потом подняла голову к небу, к встающему солнцу. Быстро развернулась в сторону Джима, ткнула в него рукой с широким рукавом. Указывала тонким пальцем точно на него, слегка наклонившись вперед. Она стояла так, пока остальные не присоединились и не показали в сторону Джима.
«О, Боже, — подумал Джим, — они знают, что я тут. Они меня видят. Или чуют. Или ощущают. Но главное, знают, что я здесь».
Небо просветлело и на миг коснулось их лучом солнца, и тогда они опустили руки.
Быстро залезли в машину. Остатки тьмы будто впитывались в землю, уступая розовым небесам; ночь Хэллоуина закончилась. Машина завелась и рванула с места. Джим смотрел, как она проехала пару метров, а потом исчезла. Растворилась, как туман. И остались только рассвет и набирающий силу день.
Перевод Сергея Карпова
Артур Мейчен
«Железная Дева»
Престранный случай произошел с неудачливым бизнесменом Фрэнком Бертоном. Уж лет пять минуло, а он не может забыть встречу на пустынной дороге в Лондон. Вот угораздило Фрэнка случайно наткнуться на мистера Матиаса и пойти к нему в гости. А, может, этот клубный знакомец, страстный коллекционер, специально подкарауливал прохожих, чтобы при оказии похвастаться новым сокровищем, только что прибывшим из Германии?
«Железная Дева» входила в самое первое издание романа «Три самозванца»; при переиздании в США этот фрагмент исключили — он был напечатан только в 1926 году в сборнике «Славная тайна» (The Glorious Mystery). Русский перевод «Трех самозванцев» также выполнен по сокращенному изданию. Данная публикация — своего рода восстановление справедливости; кроме того, «Железная Дева» является исключительно занятным примером эксплуатации «страшного» и «непристойного» в неоготической прозе поздневикторианской эпохи.
DARKER. № 4 апрель 2014
ARTHUR MACHEN, «THE NOVEL OF THE IRON MAID», 1890
Думаю, самый необычный случай, которому я стал свидетелем, произошел примерно пять лет назад. Я тогда все еще находился в поисках, решил серьезно заняться бизнесом и регулярно появлялся в своем офисе, но не добился успеха, не установил по-настоящему выгодных деловых связей; вследствие этого у меня было много свободного времени. Наверное, не стоит знакомить вас с обстоятельствами моей частной жизни, они не представляют ни малейшего интереса. Нужно, однако, сообщить, что у меня был весьма обширный круг знакомств, и всегда находилась возможность интересно провести вечер. Мне повезло: я обзавелся друзьями в самых разных слоях общества; нет ничего менее приятного, по-моему, чем узкий круг, в котором постоянно повторяются одни и те же лица и одни и те же мысли. Я всегда старался знакомиться с новыми людьми и компаниями, в которых было что-то новое для меня; человек может узнать что-то очень важное даже из беседы мелких чиновников в омнибусе.
Среди моих знакомых был и молодой врач, который жил в очень удаленном пригороде, и мне зачастую приходилось выдерживать долгую поездку по железной дороге, чтобы иметь удовольствие побеседовать с ним. Однажды ночью мы так увлеклись разговорами, а также нашими трубками и бокалами, что часы пролетели незаметно, и когда я взглянул на циферблат, то внезапно понял: у меня осталось только пять минут, чтобы успеть на последний поезд. Я подхватил шляпу и трость, выскочил из дома, промчался по ступенькам и бросился бежать по улице. Это, увы, оказалось бессмысленно; прозвучал рев паровозного гудка, а я стоял у дверей станции и смотрел, как вдали на длинной темной насыпи сияет и исчезает красноватый свет. Привратник подошел и запер дверь.
— А далеко ли отсюда до Лондона? — спросил я у него.
— Добрых девять миль до Моста Ватерлоо, — с этими словами он удалился.
Передо мной была длинная пригородная улица, ее печальная перспектива оживлялась только рядами мерцающих фонарей, а в воздухе разливался слабый неприятный запах какого-то дешевого топлива; в общем, это был не очень-то веселый вид, а мне пришлось бы преодолеть девять миль таких улиц — пустынных, как улицы Помпей. Я точно знал, в каком направлении двигаться, и уныло направился в сторону города, наблюдая за бесконечной линией уличных фонарей, конец которой терялся где-то вдали. И пока я шагал вперед, все новые и новые улицы сворачивали то вправо, то влево, они тянулись так далеко, что казались бесконечными, они соединялись с другими проезжими дорогами; некоторые улицы, что начинались привычными рядами тесно стоявших двухэтажных домов, внезапно обрывались среди пустырей, ям, мусорных куч и полей, откуда ушло всякое волшебство. Я говорил о системе проезжих улиц, но уверяю вас, что пока я шел в одиночестве по этим безмолвным местам, я чувствовал, как меня увлекает некая фантазия, некое очарование бесконечности. Мне казалось, именно здесь ощущается та безмерность, которая присутствует лишь во внешней пустоте вселенной. Я шел из неизвестности в неизвестность, мой путь был отмечен лампами, подобными звездам, и во все стороны простирался неведомый мир, где несметные множества людей жили и спали; одна улица сменялась другой — и так, казалось, будет продолжаться до края света.
Сначала дорога, которой я путешествовал, была окружена немыслимо однообразными зданиями — стены из серого кирпича, пронзенные двумя рядами окон, тянулись вдоль самого тротуара. Но постепенно я заметил некоторое изменение к лучшему: появились сады, и они становились все больше. Строители в пригородах пользовались открывавшимися возможностями, и с некоторых пор почти каждый лестничный пролет стерегли пары гипсовых львов, а ароматы цветов заглушали тяжелый запах дыма. Дорога начала подниматься в гору, и, осматриваясь в поисках поворота, я увидел, как половина лунного диска возносится над платаном, а с другой стороны как будто опустилось белое облако, и воздух вокруг него пропитался райскими ароматами; то было майское древо в цвету. Я поспешил, прислушиваясь, в тщетной надежде услышать стук колес и грохот какого-то запоздалого кэба. Но в те края, в обиталище мужчин, которые едут в город утром и возвращаются вечером, кэбы заезжают редко, и я вновь продолжил прогулку — но тут внезапно обнаружил, что кто-то движется по тротуару навстречу мне. Мужчина прогуливался скорее бесцельно; и хотя время и место вполне допускали свободный стиль одежды, он был облачен в традиционный сюртук, галстук-бабочку и строгий цилиндр. Мы встретились под фонарем, и как это часто случается в большом городе, два случайных прохожих, столкнувшись лицом к лицу, узнали друг друга.
