— Присоединяйтесь, за знакомство! — сидящий справа извлек из-под стола початую бутылку «Гжелки». Обхватившие горлышко пальцы синели тюремными перстнями-наколками.
— Третьей будете! — пошутил второй, гнусно хихикая.
— Нет, спасибо, — Мила покачала головой. — Я водку не люблю.
— Мы тоже! — округлив глаза, с придыханием выпалил татуированный. — Кто ж ее любит, проклятую?! Но ведь за знакомство — святое дело!
— Нет, извините, — повторила Мила. — И вы бы потише немного, если можно, а то бабушку разбудите.
Проворно выскользнув в коридор, она отсекла дверью протестующее «а мы настаиваем!» и недоуменное «какую, на хрен, бабушку?!».
Несмотря на сквозняки, в тамбуре неистребимо воняло сигаретным дымом. И все же здесь Миле полегчало. Оставалось лишь избавиться от засевшего в носоглотке запаха перегара и несвежего белья. Прислонившись к окну, Мила выбила из пачки сигарету и подцепила ее губами. Чиркнула колесом зажигалки, по привычке зачем-то прикрывая огонек ладонями, а когда, наконец, отняла руки, чуть не подавилась первой же затяжкой. В узком окошке маячило призрачное расплывчатое лицо.
— Бар-ышня, а чего вы такая невежливая? — раздался со спины уже знакомый икающий голос. — Мы к вам со всей, понимаешь, душой, а вы…
Мила резко обернулась. Давешний татуированный мужик стоял почти вплотную. И как только смог подойти так незаметно? При нормальном освещении он выглядел даже старше тридцати пяти. Глубокие морщины у висков, обвисшие щеки, набрякшие мешки под глазами, оказавшимися не черными, а льдисто-голубыми. Исходящий от него чудовищный запах дешевой водки и лука не перебивал даже табачный дым.
— Извините, я не очень хочу разговаривать.
— А я вот хочу… — мужчина нервно облизнул пересохшие губы, придав слову «хочу» какой-то гаденький подтекст.
Покрытая мелким черным волосом рука уперлась в стену, зажимая Милу в углу. Он стоял так близко, что можно было даже разглядеть свежие прыщи, обсыпавшие плохо выбритый подбородок. Вероятно, самому себе он казался опасным и чертовски крутым, но у Милы этот бывший зэк вызывал лишь омерзение. Не страх, а брезгливость.
— Заготовку свою убери, — твердо сказала Мила, сердито выпуская дым через ноздри. Не потребовала даже — велела.
— А ес-ли не уберу? — он наклонился вперед, обдавая девушку густыми водочными парами. — Чо будешь де…
Договорить он не успел. Неожиданно даже для самой себя Мила воткнула тлеющую сигарету прямо в покрытую наколками пятерню. Попутчик заорал благим матом, скорее от страха и удивления, чем действительно от боли. А затем резко впечатал обожженную руку Миле в грудь, чуть выше солнечного сплетения.
От удара девушку швырнуло назад. Падая, она больно приложилась виском о дверную ручку. В голове взорвался фейерверк, на несколько секунд заместивший реальность короткими яркими вспышками. Очнулась Мила уже на полу, среди плевков и окурков. Татуированный исчез, оставив после себя устойчивый запах перегара. Мила лихорадочно ощупала себя — одежда целая, шорты на месте. Значит, не изнасиловал. Да и то верно, без сознания она пролежала едва ли больше минуты.
Шатаясь, она кое-как поднялась на ноги. С трудом сохраняя равновесие, осторожно пошла вперед, опираясь на стены трясущимися руками. Шершавые, плохо обработанные доски неприятно царапали ладони, норовя загнать занозу. Никак не получалось собрать мысли в кучу. Все заслоняла багровая злость, вперемешку с отчаянной решимостью наказать пьяного подонка.
— Ничего-о-о, скотина… — протянула она сквозь стиснутые зубы. — Сейчас… сейчас посмотрим, какой ты смелый… сука…
Пелена ярости застилала глаза. Грудь сдавило то ли невыплаканными слезами, то ли этот пьяный кретин что-то там сломал. По-рыбьи хватая ртом воздух, Мила пыталась нащупать ручку тамбурной двери. Только бы дойти до проводницы, только бы дотащиться, а там уже охрана и начальник поезда… Они устроят этому козлу веселую жизнь! Эта тварь еще плакать будет, прощения просить!
Чувствуя, что вот-вот задохнется, Мила всем телом упала на дверь, буквально вывалившись из заплеванного, провонявшего табаком тамбура. В лицо тут же дохнуло свежестью, чистой, даже слегка морозной. Видимо кто-то умудрился открыть окно в коридоре. В голове прояснилось, подобравшаяся к самому горлу тошнота неохотно отползла обратно в желудок. Мила потерла глаза руками, будто отгоняя марево затухающей злости…
Вагон разительно переменился. Исчезли белые занавесочки и красные коврики. Пропали люминесцентные лампы. Испарились все перегородки. Даже обшивка исчезла, уступив место не металлическому каркасу, а необструганным, плохо подогнанным друг к другу доскам. Благодаря отсутствию ограничителей, создавалось впечатление какой-то безразмерности, бесконечности вагона. Лишь в ширину, от стены до стены, расстояние оставалось в разумных рамках. Противоположный край вагона терялся где-то вдалеке, сокрытый расстоянием и многочисленными женщинами, занявшими все свободное пространство.
Ошеломленная внезапной метаморфозой поезда, Мила не сразу заметила их, хотя не заметить было просто невозможно. Осторожно шагая вперед, она едва не наступала на вытянутые вдоль условного прохода ноги. Странные, невесть откуда взявшиеся пассажирки смотрели на нее с вялым любопытством. Разных возрастов, разного достатка, разных национальностей — между ними не было ничего общего. Они стояли где придется, сидели на чем попало — на табуретках, скамьях, рассохшихся бочках, на распиленных шпалах и просто на корточках. Некоторые лежали прямо на полу, беспомощно таращясь в дощатый потолок, ловя зрачками падающий сквозь щели звездный свет.
— Эй! — донеслось откуда-то спереди. — Эй, соседка! Давай к нам!
За откидным столом, испещренным нецензурными надписями, в компании из четырех женщин сидела попутчица Милы, седая старушка в льняном платье. Двинув костлявым бедром сидящую рядом дородную тетку с вытекшим глазом, она освободила край сиденья и похлопала по нему ладонью, приглашая Милу присесть. Протиснувшись вперед, девушка с облегчением упала на выдранную обивку жесткого кресла.
Новые соседки смотрели угрюмо, но без злобы. Скорее с сочувствием. Впервые разглядев их вблизи, Мила едва сдержала крик. Но промолчала. Вцепилась пальцами в липкую столешницу, усилием воли подавив готовый вырваться вопль. Напротив нее, точно так же держась руками за стол, сидела девушка в железнодорожной форме. Широкая красная линия пересекала ее тело от правого плеча к левой груди. Когда вагон шатало особенно сильно, казалось, что верхняя половина норовит сползти вниз, чтобы с чавкающим звуком упасть на колени соседки, — удавленницы с жутковатым синюшным лицом.
— Здравствуйте, — выдавила Мила, с ужасом ощущая, как холодит раздробленную височную кость вездесущий сквозняк.
Одноглазая тетка вынула откуда-то из-под стола бутылку со сбитым горлышком и покрытый трещинами стакан со щербатыми краями. В ее пустой глазнице копошилась бледная личинка. Старушка в льняном платке привычно убрала выбившуюся прядь за ухо, от которого вниз по всему горлу тянулась неаккуратная рваная рана. Ее платье больше не смотрелось искусной стилизацией. Разодранное, местами истлевшее, оно выглядело ровесником тех времен, когда Октябрьскую железную дорогу называли именем русского государя.
— Давай, дочка, — она пододвинула наполненный стакан Миле. — За упокой души мятежной…
Мила смотрела на обезображенные шрамами тела и лица, на гниющие лохмотья, но видела лишь вереницу смертей, чудовищных, нелепых, жестоких, трагичных. Необратимых. И поняв, что не будет, никогда уже не будет у ее мятежной души никакого упокоя, Мила схватила стакан дрожащей рукой, глоток за глотком влив в оледеневшее нутро обжигающую жидкость. Горькую, как несправедливая обида. Соленую, как слезы.
Запрокинув голову, Мила завыла, обреченно, точно попавшая в капкан волчица. Печально подперев голову кулаком, запела старушка-соседка. Следом за ней, пьяно раскачиваясь в такт движению поезда, заголосили остальные.
Мила выла на одной высокой ноте, самозабвенно, захлебываясь от жалости к себе.
Сквозь щели в потолке бесстрастно мерцало плывущее над головой звездное небо.
© Олег Кожин, 2014
Александр Амфитеатров
«Попутчик»
Если у вашего попутчика не разглядеть лица, это еще не так страшно. Если он задает странные вопросы и дает не менее странные советы, это уже хуже. А уж если он уверяет, что поезд ваш вот-вот попадет в железнодорожную катастрофу, точно жди беды.
DARKER. № 4 апрель 2014
— А позвольте спросить, милостивый государь: вы не статский советник?
Я взглянул в темный угол вагона, откуда раздался этот неожиданный вопрос, и узрел небольшого человечка, одетого в серое пальто. По близорукости и за темнотою в вагоне, я не мог рассмотреть лицо серого господина, плотно укутанное в кашне.
