Вследствие этого он в фельетоне вступил в полемику с сотрудниками журнала «Дело» Н. Шелгуновым и Н. Ткачевым, с их представлениями о его творчестве. Шелгунов (псевд. Н. Языков) в статье «Горький смех — не легкий смех»[300] обвинил автора «Благонамеренных речей» в отсутствии идеала, «искреннего негодования», «активного протеста», в желании только «смешить ради смеха». Резкость сатиры Салтыкова, писателя, по его словам, «без ясного к строго определенного мировоззрения», Шелгунов объяснял его раздраженностью на весь мир, тем, что он будто бы пишет с ненавистью, и когда создает свои типы, «фигуры», то «лепит и бьет ее (то есть «фигуру». — П. Р.) по щекам, бьет и хохочет, хохочет холодно, злорадно, точно сам радуется своей собственной злости». П. Н. Ткачев (псевд. П. Никитин) в статье «Безобидная сатира»[301] в сущности повторил мнение Шелгунова и в «Круглом годе» нашел только «веселый, бесшабашный смех». Отвечая на эти упреки, Салтыков писал в фельетоне: «Я никого не бью по щекам…»
…в брошюрах одесского профессора Цитовича…— Одесский профессор уголовного права Цитович являлся автором нескольких брошюр, отличавшихся вульгарной демагогией и резкими нападками на революционную молодежь. Он пользовался скандальной известностью. В 1878 году вышла брошюра «Новые приемы общинного землевладения», вызвавшая отповедь Михайловского («Письма к ученым людям», ОЗ, 1878, №№ 6, 7). В том же году Цитович выпустил «Ответ на «Письма к ученым людям», с пасквильными нападками на «детей «нигилистов». В 1879 году он издает «Объяснение по поводу внутреннего обозрения «Вестника Европы» (1878, № 12), где вновь обрушивается на «нигилизм», на роман Чернышевского «Что делать?», на русскую журналистику последних двух десятилетий. В брошюре имелись прямые выпады в адрес Салтыкова, да и вообще нападки Цитовича в первую очередь имели в виду «Отеч. записки». В том же году вышла брошюра Цитовича «Хрестоматия нового слова. Что делали в романе «Что делать?», полная клеветы на роман Чернышевского. В ней, между прочим, «новые люди» сближались с «героями» уголовных процессов. Брошюры Цитовича отвечали «веяниям дня». Они выдержали в короткое время ряд изданий (например, «Ответ на письма…» вышел в восьми изданиях), с ними солидаризовалась реакционная периодика (см., например, MB, 1879, №№ 15, 153, 200).
Ты, фортуна, украшаешь…— Из стихотворения Сумарокова «Перевод Руссовой оды на фортуну».
…мне не дорог твой подарок, дорога твоя любовь…— Из народной песни «По улице мостовой».
А завтра — где ты, человек? — См. прим. к стр. 26.
Фьюить! — выражение, постоянно употребляемое Салтыковым как символ правительственного произвола вообще и административной ссылки в частности.
«Ямщик лихой, он встал с полночи». — Из стихотворения Ф. Глинки «Сон русского на чужбине», часть которого стала народной песней.
Реторика Георгиевского — «Руководство к изучению русской словесности» (см. т. 10, прим. к стр. 117).
…будь я менее сдержан — из этого непременно произойдет для меня молчание. — Подразумевается постоянная угроза цензурных репрессий.
…против наплыва неблагонадежных элементов! — Намек на последнюю фразу статьи Безобразова, имевшую доносительный характер: «не мешает, однако, зорко следить за теми неблагонадежными материалами, которые силятся с разных сторон втесниться в новое государственное здание, зорко следить за неблагонадежными понятиями, распространяемыми в общественной атмосфере» (PB, 1869, № 10, стр. 486).
…я тогда же обратился к…публицисту…— Со статьей «Человек, который смеется» (см. т. 9, стр. 696).
Первое сентября*
Впервые — ОЗ, 1879, № 10 (вып. в свет 18 окт.). «Совр. обозр.», стр. 253–266, в составе объединенного очерка «Первое августа. — Первое сентября» (вторая часть). Подпись: Н. Щедрин.
Рукописи и корректуры не сохранились.
В Изд. 1880 текст подвергся незначительной стилистической правке.
В очерке раскрывается близость принципов «семейного» и «государственного». Обитательницы публичного дома, «штучки» — наиболее рьяные приверженцы государственного принципа, устраивают триумфальную встречу ренегату, Саше Ненарочному. Демидрон является цитаделью не только благонамеренных «патриотических» чувств, но и официальной нравственности. В. нем находит осуществление «семейный союз». Именно девица Филиппо, одна из примадонн Демидрона, воспитала «похвальные» качества Саши Ненарочного, посеяла в его сердце «семена благонравия», принесшие столь «благие» плоды. Описание триумфа Саши в Демидроне превращается в едкий гротеск, раскрывающий полную несостоятельность «основ»[302].
Объединенный очерк «Первое августа. — Первое сентября» вызвал разноречивые отклики прессы. Подробный его разбор сделал Е. Е. Картавцев в газете «Киевлянин»[303]. Он указал, что «в летние и осенние месяцы со стороны московских органов «людей порядка» было сделано несколько заявлений и проведено несколько мыслей, сущность которых заключалась в вопросе: «Действительно ли «Отечественные записки» и их редактор признают и готовы поддерживать принципы, на которых зиждется собственность, семейство и государство». Из самой постановки вопроса видно было, что делавшие его готовы были отвечать отрицательно». Далее автор рецензии отмечает, что Салтыков в своих последних произведениях «с необыкновенной силой поставил и разъяснил сомневавшимся вопрос о взгляде журнала на три «основы» современной жизни — семейство, собственность и государство».
В. Чуйко в «Лит. хронике» газеты «Новости» отметил значение образа Саши Ненарочного, показывающего, «откуда могут явиться подобные господа, у которых самоуверенное невежество и хлыщеватая легкость в разрешении самых сложных общественных вопросов играют такую выдающуюся роль»[304].
Подробный разбор и положительные отзывы были помещены во многих других газетах[305]. Резко отрицательную характеристику Салтыков получил в «Лит. очерках» Буренина как автор «лицемерно-либеральничающих» «Отеч. записок», которые вместе с Елисеевым и Михайловским «желают дать понять <…>, что они люди, во-первых, идейные и, во-вторых, невинные и нимало не опасные для отечества»[306].
…пользовался секретным доверием местного штаб-офицера…— то есть был осведомителем местного жандармского офицера.
…секретно утирать слезы. — По преданию, когда граф Бенкендорф, назначенный управляющим III Отделением, только что учрежденным, обратился к Николаю I с вопросом о своих обязанностях, тот протянул ему носовой платок и сказал: «Вот, отирайслезывдов и сирых».
…на случай телесного озлобления…— Из «Скрижали» Арсения Грека.
…дидактической сферой…— Здесь: духом поучения, назидания.
Это случилось тому назад пять лет — то есть в разгар хождения в народ.
Ждал к пасхе Владимира 3-й, а получил корону на св. Анны…— Согласно «Установлению об орденах» орден Анны занимал самое «демократическое» место. Для повышения значения этой награды было введено изображение императорской короны, помещавшейся над орденом (см.: И. Г. Спасский, Иностранные и русские ордена, Л. 1963, стр. 17).
…на Страстной бульвар…— Там помещалась редакция «Моск. ведомостей».
…подарили «Полный греческо-русский словарь»… — Здесь высмеивается приверженность издателей-редакторов «Моск. ведомостей», Каткова и Леонтьева, к классическому образованию, к древним языкам.
…статистических сведений…— «Статистикой» Салтыков иронически именует сведения, собираемые полицией о «неблагонадежных элементах» (ср. «Современную идиллию»).
Первое октября*
Впервые — ОЗ, 1879, № 11 (вып. в свет 16 нояб.), «Совр. обозр.», стр. 107–116. Подпись: Н. Щедрин.
Рукописи и корректуры неизвестны.
В Изд. 1880 вошло с некоторыми стилистическими изменениями. Кроме того, был снят следующий «Postscriptum» к очерку, вставленный в журнальный текст в ответ на выпад Достоевского против Салтыкова в третьей главе восьмой книги «Братьев Карамазовых»[307].
P. S. Последние строки были уже написаны, как я прочитал в романе «Братья Карамазовы», соч. писателя Достоевского, следующую тираду, произносимую некоей г-жой Хохлаковой: «Женское развитие и даже политическая роль женщины в самом ближайшем будущем — вот мой идеал. У меня у самой дочь, и с этой стороны меня мало знают. Я написала по этому поводу писателю Щедрину. Этот писатель мне столько указал, столько указал в назначении женщины, что я ему отправила прошлого года анонимное письмо в две строки: «Обнимаю и целую вас, мой писатель, за современную женщину, продолжайте». И подписалась: «мать». Я хотела было подписаться: «современная мать» и колебалась, но остановилась просто на матери: больше красоты нравственной, да и слово «современная» напоминало бы им (?) Современник — воспоминание для них (?) горькое, ввиду нынешней цензуры…» Такого письма я не получал, и вся эта «выдумка», очевидно, сочинена салопницей Хохлаковой для того, чтоб напомнить: был, дескать, журнал «Современник», так вот не он ли устами «писателя» Щедрина продолжает говорить. Ах, эти салопницы! То из старой одежи чего-нибудь на бедность просит, а то вдруг, ни с того ни с сего, съязвит. Съязвит глупо, беззубо, но в то же время ужасно противно, хоть форточки отворяй! Вот хоть бы в данном случае: об чем докучает салопница Хохлакова? — об том, чтоб я продолжал писать о назначении современной женщины. Но я об этом-то именно предмете всего менее и писал, а следовательно, не только не мог «столько» указать г-же Хохлаковой, но просто ничего. Вот если б вы, салопница Хохлакова, поблагодарили меня за изображение людей, «которые мертвыми дланями стучат в мертвые перси» — такой благодарности, быть может, я заслуживал бы. Подобных людей я действительно изображал и надеюсь изображать и в будущем без ваших просьб. Останетесь довольны.
