Ознакомительная версия.
Вдруг улыбка, бессознательная, полубезумная, скользит по исхудалому лицу Ии.
— Мама — голубушка… Это вы? — шепчет она. — Не уходите, мамочка, моя радость. Здесь так страшно! Какая черная жуткая вода!.. Внизу омут… Там утонула, говорят, воспитанница… А вот и другая… Это Зюнгейка… Смотрите — смотрите! Какая она смешная!.. У нее рыбий хвост и плавники… И корона на голове, как у морской царицы… И меч у пояса… Ай, ай, как больно… Зачем она ударила меня своим мечом?
Тут дикий бред переходит в стоны… Сильнее мечется горячее тело… Жарче пылает отуманенная голова.
— Надо впрыснуть морфий, больная беспокоится… — говорит одна сестра другой, и обе, склоняясь над Ией, хлопочут около нее.
А днем приезжают Лидия Павловна с Катей. Иногда они берут кого-нибудь из воспитанниц… Чаще всего Еву, Маню Струеву, Шуру или Зюнгейку Карач, особенно сильно полюбивших Ию. Но Ия не узнает их. Она не слышит плача Кати, не видит взглядов то затаенной надежды, то скорбного отчаяния нескольких пар устремленных на нее встревоженных глаз… Ее здоровье ухудшается с каждым днем, с каждым часом… Болезнь прогрессирует каждую минуту. К воспалению легких присоединился теперь еще и гнойный плеврит.
Однажды больничный доктор, отведя в сторону Лидию Павловну, с серьезным, сосредоточенным лицом сказал ей:
— Есть у больной близкие, родные? Их надо оповестить… Я больше не могу поручиться за ее жизнь… Случай серьезный…
Начальница молча кивнула головой и отошла от него с угрюмым, замкнутым лицом. В тот день она была особенно заботлива и предупредительна к Кате и осторожно приготовила к печальному событию девочку. А вечером в дортуаре четвертого отделения многие из воспитанниц рыдали в голос, узнав о возможной смерти Ии. Другие ходили с бледными, растерянными лицами.
Шура Августова зарылась головою в подушки и повторяла, съедаемая отчаянием, одно и то же, без конца:
— Это из-за меня… Из-за меня одной она умрет… И если только это правда и она умрет, я тоже не хочу жить больше… и не хочу, и не могу…
Со стиснутыми губами, с белым, как снег, лицом около нее появилась Катя…
— Шура, перестань, я сестра ее, а видишь, не прихожу в отчаяние раньше времени. Боже мой, да молчи же, не кричи так! И без тебя тяжело невероятно!
Поздно вечером, когда все пансионерки уже спали. Катя села на кровати за ширмами в уголке сестры и полными отчаяния глазами вглядывалась в темноту осенней ночи.
Смутные думы кружились в ее юной головке. Катя думала о том, что нужно было бы завтра отслужить молебен о здравии болящей рабы Божьей Ии, что необходимо послать телеграмму в Венецию Андрюше о серьезном положении старшей сестры и письмо матери, осторожное, подготавливающее ее к несчастию письмо, чтобы не испугать насмерть их дорогую старушку.
Потом Катя опустилась на колени тут же, у постели Ии, и стала горячо молиться, без слов, одними мыслями, одним своим маленьким сердцем, разросшейся в нем огромной тревогой за сестру…
Опять утро… Сырое, осеннее, с неприятным, нудным дождем, барабанящим в оконные стекла палаты. Серый туман повис над городом и окутал своей промозглой пеленой дворцы и дома, сады, скверы. Нева нахмурилась и потемнела. В это утро Ие был сделан прокол в боку, пораженном плевритом. От боли ли или же вследствие выпущенного из бока гноя, но больная пришла, наконец, в сознание и открыла измученные глаза…
— Андрюша! — сорвалось с ее губ слабым, но радостным звуком.
Над ее койкой между белыми халатами докторов склонилась знакомая голова с густой вьющейся гривой. Серые добрые глаза смотрели на нее с неизъяснимой тревогой и любовью… А полные, добродушные губы ободряюще улыбались ей.
— Андрюша! — еще раз слабым голосом произнесла больная и, сделав усилие над собою, протянула руки.
Они были осыпаны в тот же миг поцелуями и залиты слезами, эти бедные, маленькие, до неузнаваемости исхудалые и пожелтевшие ручки.
Андрей Аркадьевич Басланов несколько дней назад примчался в Петербург, взволнованный телеграммой Кати.
Молодой художник уже неделю находился здесь. Он видел больную сестру в самом отчаянном, самом печальном положении все последние дни… Она бредила, стонала и, никого не узнавая, металась в кровати… И только сегодня, после сделанной ей операции, сознательно глядела.
Радость и изумление выражали ее глаза.
— Иечка, родная моя! Узнала! Узнала меня! — сорвалось с губ Басланова, и он осторожно обнял исхудалые, слабые плечи сестры.
С этого дня началось медленное, но верное выздоровление Ии Слабая, как ребенок, только что начинающий учиться ходить, спустя три недели после этого свидания с братом Ия, встав впервые при помощи сестры милосердия со своей больничной койки, подошла к окну.
Двор и сад больницы были уже покрыты снегом. Когда заболела Ия, был только октябрь месяц. Теперь же стояла середина ноября.
С обрезанными волосами, с исхудавшим до неузнаваемости лицом, с огромными вследствие этой худобы глазами, Ия казалась теперь скорее хрупким подростком, нежели взрослой восемнадцатилетней девушкой.
Но радость жизни, хлынувшая живительным потоком в ее душу после перенесенной тяжелой болезни, успела уже бросить первые нежные краски на ее измученное лицо и увеличила блеск огромных серых глаз, ставших прекрасными.
Эти глаза заблестели еще оживленнее, еще ярче, когда за спиною девушки послышались знакомые шаги.
— Андрюша! Наконец-то! Ах, если бы ты знал, как я ждала тебя сегодня!
— Здравствуй, Иечка, здравствуй, родная. Привез тебе две радости нынче, — ласково говорил молодой художник, целуя руку сестры, — одна радость в лице Кати греется там в приемной у камина, другая вот здесь. — И он протянул Ие письмо, полученное им накануне из Яблонек.
Старушка Басланова, узнавшая в смягченной форме о болезни, постигшей старшую дочь, писала ей полные материнской заботы и нежности строки.
Ия не могла не прослезиться, читая это письмо. Потом поцеловала его и спрятала на груди.
— Ну а теперь слушай ворох новостей, которые я принес с собою, — улыбаясь проговорил Андрей. — Во-первых, наши переехали в Петербург на постоянное жительство. Всей семьей тут: Нетти, ее родители и двое маленьких внуков князя, детей его старшей дочери от первого брака. Во-вторых, твое место классной дамы в пансионе Кубанской временно занято другой наставницей, и, пока ты окончательно не поправишься и не окрепнешь, я не пущу тебя служить, — тоном, не допускающим возражений, заключил молодой художник.
— Но, Андрюша, что же я буду делать без работы? — испуганно вырвалось у девушки.
— Не беспокойся, работа тебе найдется всегда. Внуки князя нуждаются в хорошей учительнице и гувернантке. Юрий Львович не пожалеет для них ничего, лишь бы иметь в доме хорошего человека в качестве наставницы детей. И тебе куда легче будет заниматься с двумя малышами, нежели воспитывать целое отделение почти взрослых барышень, кстати сказать, довольно распущенных и шаловливых.
— Андрюша, постой, подожди… — волнуясь и густо краснея, прервала брата Ия, — ты так говоришь, точно не желаешь моего возвращения в пансион. Неужели же Катя наболтала тебе чего-либо?
— Что значит наболтала, Иечка? Я действительно знаю все, вплоть до твоего самоотверженного подвига, спасшего жизнь совершенно чужого тебе ребенка. Но это отнюдь не относится к делу. Раз ты находишь возможным оставаться при таких шаловливых и взбалмошных детях, я, со своей стороны, не имею никакого права тебе в этом мешать. Но пока ты лежала здесь без памяти, Лидии Павловне пришлось, хотя и временно, пригласить на твое место одну, очень нуждающуюся в средствах, барышню. Она оказалась хорошей, добросовестной воспитательницей, искренне любящей детей. Со слов Кати, и пансионерки относятся к ней прекрасно, А главное, она совсем бедная и имеет на плечах целую семью. Так неужели же ты, Ия, такая самоотверженная и благородная натура, пойдешь отнимать у нее место, к которому она успела уже привыкнуть? Конечно, там тебя ждут и примут с распростертыми объятиями. Больше того скажу, твой уход из пансиона будет большим лишением для начальницы и ударом для девочек, но… Но, сестренка, подумай о том, что там, куда я тебя зову, ты еще нужнее… Когда ты увидишь воочию бедных внучат Юрия Львовича, ты поймешь, как им будет нужна такая именно наставница, как ты…
И ласковые серые глаза брата с мольбою взглянули в лицо сестры.
— Хорошо, Андрюша, я подумаю, — задумчиво после некоторого колебания проговорила последняя. И действительно долго и серьезно передумывала она, все взвешивая, прежде, нежели решиться на предложение брата.
Между тем выздоровление Ии быстро подвигалось вперед. Через две недели после вышеописанного разговора молодая девушка уже окрепла настолько, что могла выписаться из больницы.
Ознакомительная версия.
