язык заплетался, не говоря уже о позорном положении. Уже поняла, что прогонять его — бессмысленная трата времени.
Денис хмыкнул, надавливая пальцами под рёбра.
— В том-то и проблема, Ксюх, что мысленно.
Она протяжно застонала, припоминая, как он придерживал её волосы, а она рвала фонтаном после Дашкиной таблеточки. Как растирал озябшие ступни, поил лекарствами и согревал своим теплом. Это всё тот же Денис. Господи, хотелось сдохнуть и в то же время, до разрывающей на части боли вернуться в прошлое и никогда… никогда не расставаться с ним. Прикипеть, прорасти в него, быть рядом при любом раскладе.
Никто не знает, сколько раз она жалела о своем бегстве. Миллионы раз. А сколько раз просыпалась среди ночи со срывающим с губ признанием? Тоже миллионы раз.
Вяло оттолкнула от себя Дениса, боком рухнула на сиденье, оставив ноги на улице. Вытерла рукой рот, грустно улыбнулась.
— Да, я ни на минуту не прекращала думать о тебе, — произнесла едва внятно, пытаясь, как можно чётче выговаривать звуки. Мозги отказывались что-либо соображать. — И бросила, потому что думала.
Денис присел перед ней на корточки, убрав за ухо выбившийся из прически длинный локон, и внимательно посмотрел в опустошенные глаза, устремленные куда-то вдаль. Слишком много горечи было в её словах. Горечи и боли.
Не стал пересказывать заученное на память письмо. Там она писали обидные слова. Но сейчас он осознал одну простую истину — а нет её, этой обиды. Может, и изначально не было, а все эти годы он просто подпитывал её в себе, заставляя двигаться дальше, добиваться большего, стремиться к чему-то лучшему. Не всегда получалось. Зачастую — ошибался. Проклинал собственную невезучесть, проклятую любовь и одновременно, на всё был готов её выменять, лишь бы обрести вновь.
— …Думаешь, одному тебе было хреново? Мне тоже было плохо. Но я не могла остаться. Хотела… но не могла. Наблюдать… кто кому быстрее выкопает яму? Неее, я не настолько бездушная стерва.
Денис замер. Запоздалая догадка подтвердилась. Но что именно случилось в тот день? Кто надавил на неё? Антон? Отец? Почему не призналась?
Ксюша подтянула под себя ноги, сжимаясь в комок. Первые капли дождя забарабанили по металлической крыше, оглушая своим грохотом. Денис вскочил на ноги, захлопнул пассажирскую дверцу и, прикрываясь от холодных капель, нырнул в салон.
— Почему сразу не сказала? — повернулся к ней, поглаживая бледные скулы. В голосе заскользила боль.
— Потому что не хотела ставить тебя перед выбором. Ты тогда сказал, что не откажешься от отца. А я… Денис, кто я такая, чтобы из-за меня ты враждовал с родными? — Ксюша перехватила его горячую руку, сжимая своими холодными пальцами. — Что мне оставалось делать?.. Любил ли ты меня настолько, чтобы пойти против всех?.. — всхлипнула, пытаясь разглядеть в темноте выражение его лица. Слёзы брызнули из глаз, прерывая пьяное покаяние. — Не смогла бро-сить те-бя ему под но-ги. Он же… — начала заикаться, рывками хватая ртом воздух, а слёзы так и застилали глаза, размазывая по лицу тушь.
Денис, кажись, даже не дышал, боясь потревожить долгожданные откровения.
— Он же… те-бя подста-вил… Де-нис… потому что… я… — зашлась громким плачем, захлёбываясь от готовых сорваться слов, — не захо-тела уезжа-ть… Я испу-у-у-галась… а он… угрожал…
Как же она плакала. С таким душевным надрывом, настолько трогательно и горько, что у самого на глазах проступила солёная влага. Ушам поверить не мог. Не сказанному, а тому, что вот так запросто подвела на самый край пропасти и занесла руку для решающего толчка. Так вот почему она уехала! Не хотела, чтобы он ходил по самому краю.
— Иди ко мне, — не смотря на расстояние между креслами, обнял дрожащие, хрупкие плечи и притянул к себе, заставляя упасть на грудь. Ксюша уткнулась в неё лицом, обняла его за шею и отпустила себя, чувствуя, как на душе становится легче.
Денис гладил её спину, оглаживал плечи, скользил вдоль рук, беспрестанно целуя виски. От созерцания её мук сердце разрывалось на части, а ещё, в этом самом сердце, разгоралась испепеляющая ненависть.
— Это ведь батя тебя надоумил, да? — спросил надтреснутым голосом.
Ксюша напряглась, сильнее обхватывая шею руками.
Ясно. Реакция её тела сказала сама за себя. Всё самое худшее подтвердилось. Не было это какой-то глобальной катастрофой именно сейчас. Тогда, да. Тогда бы он, узнай правду, мог учудить страшные вещи. Сейчас всё иначе. Но, от этого ещё паскудней на душе. Он выгораживал отца, как только мог. А Оксана… она уже тогда пришла к нему сама не своя. Странная, взвинченная, отстраненная.
Заорать бы, выругаться, выскочить на улицу под удары раскатистого грома и выпустить накопившуюся злость.
Не мог позволить себе такой роскоши… Сгорая внутри, испепелял те ничтожные крохи любви к отцу, что ещё оставались в нем и молча превращал их в ненависть, продолжая поглаживать рыдающую девушку.
Уже не мог отдалиться от неё, потому что прикоснулся и потерял дар речи. Потому что боль разорвала грудную клетку, натянув до критической точки и без того взвинченные нервы. Вдохнуть лишний раз не мог. Потому что любимую смог почувствовать. Не тогда в клубе, до одури сексуальную и вызывающе соблазнительную, а именно сейчас, когда от её слез промокла футболка, а цепкие руки хватались за него, как за спасательный круг. И так легко стало на сердце, что, наконец, отпустило. Не смотря на всё то дерьмо, в которое окунула — смог перевести дыхание.
Теперь он её ни за что не отпустит. Пускай даже и не мечтает. Уже дважды убегала от него. Дважды отпускал. Хватит. Он найдет способ привязать к себе настолько крепко, что пошевелиться не сможет.
— Ксюха, Ксюха, — вздохнул, приподнимая её лицо за подбородок. Заглянул во всё ещё хмельные глаза, пьянея от их глубины. — Я же умирал без тебя. Побывал на самом дне. Проклинал тебя, а ты… Что же ты натворила, м?
Ксюша молчала. Признайся, что до сих пор любит — внесёт ещё больший раздор в его жизнь. И так потопталась по ней, не разуваясь. А ему придётся убираться, выгребать весь тот мусор, что нанесла.
Сейчас думала о его дочери и Ольге. Сможет ли она ещё раз намусорить, но уже и в
