о несметных сокровищах тамошнего мира, но тем не менее я здесь.
— Виновен ли? Спрашиваю я у присяжного, — прогремел Судья.
— Увы, да, — последовал ответ. Весь зал синхронно повернулся к Икару.
— Тридцать сребреников, скольким векам не смениться, останутся тридцатью сребрениками, пока сознание человека не отречется от доктрины все покупать и всех продавать, вместо все любить и всем прощать.
— Не признаете? — уже обыденно поинтересовался Судья.
— Нет, — как всегда ответил Икар.
— Суд не будет удаляться на совещание, поскольку все двенадцать присяжных признали подозреваемого виновным. — Судья прокашлялся, отчего зубная боль с верхней челюсти «свалилась» на нижнюю. — Подсудимый приговаривается к сожжению на костре, так как самолично призывал к полету на Солнце, а огонь — единственные крылья, способные отнести человека в мир огненный, коим и является Солнце.
Он наклонился ближе к Икару:
— По сути, это исполнение твоего желания.
На весь зал же он произнес:
— Подсудимому предоставляется последнее слово.
Икар поднялся со скамьи и, пристально глядя ему в глаза, сказал:
— Полетишь со мной?
Когда осужденного вывели из зала, а помещение суда опустело, Судья, уже на выходе, обернулся к помощнику:
— Напомни, как его имя?
— Икар, — ответил клерк, аккуратно складывая бумаги в стопку.
— Да нет, — чертыхнулся законник, — я о пропавшем мальчике.
— Секунду, — отозвался клерк, порылся в листках, вытащил нужный и, округлив глаза, прошептал: — Икар, Ваша честь, они оба Икары.
Ночь перед полетом, который все почему-то называли казнью, выдалась у Икара бессонной. Луна, порезанная тюремной решеткой на квадраты, выглядела как хорошо пропеченная вафля, ну прямо взгляда не оторвать, возможно, именно по этой причине узнику никак не удавалось сомкнуть уставшие глаза. Сердце юноши полнилось предчувствием перемен, ожиданием свершения задуманного, приближением долгожданного миража, что не растает в раскаленном мареве, а принесет прохладу и умиротворение. Ближе к полночи, когда город окончательно погрузился в звенящую тишину, а тюремные обитатели сменили осторожное, еле уловимое перестукивание на дружный, громоподобный храп, неожиданно звякнул дверной засов, и в камеру вплыла высокая фигура в черном балдахине и надвинутом на лицо капюшоне.
Икар приподнялся на досках, заменявших и стол, и кровать, тараща от изумления в черноту пространства воспаленные глаза.
— Я Палач, — низким грудным голосом представился вошедший. — Твой завтрашний проводник на Солнце.
— Рад знакомству, — пробормотал Икар, не совсем осознавая происходящее.
— Зашел посмотреть на приговоренного, за которого просят целых двенадцать персон, — усмехнулся черный человек. — Впервые в моей практике, хотя был еще один, очень похожий случай.
— Догадываюсь, кто это, — не сдерживая зевоты, проговорил Икар.
— Ты о схожем фигуранте или о просителях? — блеснул белоснежными зубами Палач.
— Я обо всех, — коротко и безразлично ответил юноша.
— Не хочешь узнать их предложения? — Палач присел рядом с Икаром.
— А стоит ли? — пожал плечами узник. — Свою партию они уже исполнили.
— Иной раз постскриптум гораздо важнее основного содержания, — подзадорил голос из-под черного капюшона.
— Убедил, — рассмеялся Икар. — Тем более что все равно уже не заснуть, так хоть время скоротаю.
— Первым ко мне пришел… — начал черный рассказчик.
— Рыбак, — быстро вставил Икар, — и предложил рыбу.
Палач кивнул капюшоном:
— За год вперед, а взамен — мокрых дров в костер, чтобы несчастный, то есть ты, задохнулся в дыму и не испытывал мук опаленной плоти.
— Не захотел лететь сам, зачем мешать мне? — удивленно покачал головой Икар.
— Вторым, — продолжил Палач, — меня посетил Землепашец. Он притащил на горбу мешок пшеницы, вместе с предложением удушить тебя в тот момент, когда буду стягивать кожаные ремни вокруг горла у позорного столба.
— И этот туда же! — возмутился Икар, от досады начав грызть ногти.
— Третьим по счету притопал Солдат, — Палач усмехнулся, — болван первостатейный. Упрашивал позволить ему до казни пустить стрелу тебе в сердце, фу, какая мерзость, чтобы не мучиться в огне, в обмен предлагая любой подвиг в мою честь. — Палач мелко затрясся от смеха. — Наивный, он делает это постоянно и бесплатно.
— Все желают моей смерти, — скептически заметил Икар, выплевывая очередной отгрызенный ноготь.
— Что ты хочешь, зависть, — похлопал ледяной ладонью по плечу черный собеседник. — Вослед за воякой прибегал смешной человек.
— Гончар! — воскликнул Икар.
— Угадал. — Палач изобразил руками работу мастера за кругом: — Как ты их всех помнишь? Этот оказался более изобретательным, припер с собой глиняные башмаки для тебя, чтобы не обожгло пятки, и всякую дрянь — вазочки, тарелки, горшки — в оплату услуги.
— Хороший мужик, — улыбнулся Икар и взглянул на свои ступни. — Интересно, откуда он взял мой размер? Потом, наверное, у тебя побывал Художник, я их встречал в таком порядке.
— Да, — Палач выдохнул облако ледяного пара, — Художник. Очень уж хотел написать твой предсмертный портрет, за услугу, шельмец, предлагал визит своей натурщицы.
— Да как он мог?! — возмущенно вскричал Икар.
— Наш человек, — довольно хохотнул Палач. — Когда появился странный персонаж, величающий себя Целителем, я уж, грешным делом (тут черный человек облизнулся непомерно длинным языком) подумал, что будет предлагать для тебя обезболивающее, ан нет, яд, быстродействующее зелье, но из гуманных соображений.
— Подлец, — констатировал Икар.
— Хотя, если подумать, — Палач покачал головой, — то же обезболивающее. Взамен предлагал одурманивающие настои, кого хотел удивить.
Палач протер глаза под капюшоном, видимо, от слез умиления.
— Дальше — больше. Вваливается ко мне в самом непотребном виде существо, именующее себя, ни много ни мало, Поэтом, Властителем Слова, с двумя бутылками дешевого портвейна, одна — вам, мой друг, для храбрости, вторая мне, залить отчаяние и стыд. Я выгнал скотину, так он, животное, выпил обе тут же, да еще и нагадил возле двери.
— Какой ужас… — прошептал Икар, словно он сам помочился на пороге у собеседника.
— Ужас ждет его впереди, — философски заметил Палач, и под капюшоном красными огоньками сверкнули его глаза.
— Вообще, вчера у меня был проходной двор. Стоило оттащить подальше бездыханное тело стихоплета, как возник Священник, вот уж кого меньше всего хотелось видеть у себя дома. Как водится у всех церковных крыс, с ходу начал продавать воздух — за разрешение отпустить грехи осужденному пообещал простить все шалости палачу, то есть мне.
Черный человек снова противно хохотнул.
— После церкви я встретил Каменщика, — вспомнил Икар.
— Верно, он-то и сменил святошу на посту просящих за тебя, — подмигнул Палач. — Очень упрашивал показать тебе, где в кладке тюремной стены замковый камень (вечно он носится с ним) — вытащи его, стена рухнет и узник на свободе.
Палач повертел головой по камере:
— О, вижу его. А взамен обещал построить для меня все, чего не пожелаю.
— Мне он тоже понравился… — задумчиво пробормотал Икар.
— Едва Каменщик хлопнул дверью, — продолжил
