мы снова двинулись в путь и ехали до самых сумерек. На ночь остановились на постоялом дворе, став его единственными гостями. Хозяин, ворча, растопил камин. По всему выходило, что завтра до полудня мы будем в Хондорфе. Отец Урс заплатил за еду и ночлег. Утром, еще засветло, мы двинулись в путь. Хозяин вышел нас проводить и долго смотрел вслед. В те времена в разоренном войной краю путешественники были редкостью.
Нам повезло: вместо каменного моста через реку, разрушенного во время войны, навели временный деревянный. Каменщики копошились по обоим берегам возле обложенных лесами устоев. Дальше дорога пошла вверх, и с вершины холма уже был виден шпиль собора. Еще до полудня, миновав развалины городской стены, мы ступили на пустынные улицы Хондорфа. Кроме войны, несколько лет назад тут хозяйничала холера, и от всего населения города осталось не более трети. До сих пор многие дома стояли с заколоченными окнами.
Но все же какая-то жизнь тут теплилась, из кузни доносился стук молота, где-то ржали лошади, торговали лавочники. Мы нашли здание магистрата, над ним понуро висел выцветший от времени флаг. Отец Урс показал человеку на входе свою бумагу, и тот провел нас к бургомистру.
Бургомистр встретил нас вежливо, но, узнав, кто мы, поник. Оказалось, преступник сбежал из тюрьмы при очень странных обстоятельствах, видно, не обошлось без колдовства. При слове «колдовство» бургомистр и его помощник перекрестились.
– Покажите мне, – сказал отец Урс.
Нас повели в тюрьму, которая размещалась в подвале соседнего дома. Я шел сзади и думал, что зря позволил втянуть себя в эту историю. Сражаться с людьми – это моя работа, а вот битва с колдуном или дьяволом – пусть этим занимаются экзорцисты.
Нас привели в мрачный сырой подвал. Стражники со светильниками и помощник бургомистра столпились у входа и ни в какую не хотели идти дальше. Урсу пришлось взять лампу и осматривать камеру самому. В каменный мешок дневной свет попадал только через маленькое окошко под потолком, забранное решеткой.
– Холод тут собачий, – сказал я.
Отец Урс потрогал рукой тяжелую железную решетку, которая была закреплена на петлях и заменяла дверь. Она была не заперта.
– Видишь, замок расплавлен? – спросил Урс. – Это дьявольская сила.
Стражники возле двери стали креститься, и под низким потолком, подобно душам грешников в чистилище, заметались тени.
Пол камеры был устлан вонючей соломой.
– Там, в углу, что-то лежит, – заметил я.
– Посвети мне, – сказал Урс, отдавая мне лампу.
Я начал светить, опасаясь, как бы масло не вылилось и не подожгло солому на полу.
– Опусти ниже, – велел отец Урс, – она настолько пропитана нечистотами, что не загорится.
Я опустил лампу и почти сразу же отшатнулся от страха, расплескав немного масла. В углу у решетки лежала скрюченная и почерневшая кисть человеческой руки. Масло зашипело и задымилось, а мне показалось, что скрюченные пальцы слабо шевелятся.
– Вот оно, вот оно! – закричал Урс. – Метка дьявола!
От ужаса я прижался к холодной грязной стене, выставив лампу перед собой, как оружие. Известно, что всякая нечисть боится света. За спиной слышались испуганные голоса.
– Охрана ничего не видела и не слышала? – спросил Урс у помощника бургомистра. Тот усиленно замотал головой.
– Говорят, их опоили или околдовали… – прошептал он. – Кто-то наслал на них глубокий сон.
– И книга пропала? – допытывался Урс.
– Пропала. Прямо из магистрата.
Урс достал из складок рясы склянку со святой водой и плеснул на решетку, пол и стены камеры. Ничего не произошло.
– Колдовство закончилось, – сказал Урс перепуганным охранникам. – Только пусть ваш каноник прочитает молитву, да как следует окропит все углы святой водой. И почините дверь.
Растолкав напуганную стражу, отец Урс вышел на улицу и быстро пошел к своему мулу, который мирно дремал на привязи. Я еле поспевал за стариком, сгорая от ужаса и любопытства. Подойдя к мулу, отец Урс достал из седельной сумки какую-то растрепанную книжицу и стал лихорадочно перебирать листы. На мой вопрос он ответил, что это черновики его перевода, того самого, который похитил преступник. Единственная нить, которая могла привести нас к разбойнику. Пока монах внимательно что-то высматривал в листах пергамента, я спросил его, как преступнику удалось бежать из темницы и чья это рука.
– Это его рука, грабителя. Его первый дар дьяволу. Не знаю, как он смог отделить ее от тела, – должно быть, пронес нож с собой или просто перепилил руку о край решетки.
Отец Урс сунул свои записки обратно в суму.
– Я не понимаю, – сказал я.
– Он отрезал руку и принес первый обет сатане, первое обещание. Отрекся от людского рода. И дьявол помог ему, усыпил охрану, расплавил замок и вернул книгу.
– Так просто? – спросил я. – Я думал, нужны заклинания, дьявольские рисунки.
– Залезай на коня, – сказал отец Урс, – нам еще ехать далеко. Заклинание он выучил, рисунок тоже начертил в грязи по памяти. Для первого обета там нет ничего сложного. И у него было время как следует подготовиться, выучить все, что надо.
Он уже бил пятками своего мула, понукая ускорить ход. Я тоже взобрался в седло и последовал за стариком. По его виду было понятно, что он знает, куда ехать и что делать. В моей голове мелькнула мысль, что нужно будет договориться с Урсом о дополнительной плате. Когда мы поравнялись, я спросил, понизив голос:
– Значит, там, в камере, появлялся сам дьявол?
Отец Урс захохотал, чем изрядно меня удивил.
– Там побывал только мелкий бес, помощник пернатого дьявола. Сатана (прости, Господи) такими мелочами не занимается. Он явится только с третьим обетом.
Я хотел расспросить его про эти обеты, но прикусил язык. Известно, что всуе не стоит поминать не только имя божье, но и другие имена.
Спустя некоторое время я спросил старика, куда мы едем, и Урс ответил, что в его рукописных таблицах собраны предсказания солнечных затмений для Европы, и такое затмение должно произойти завтра в нескольких милях от Хондорфа. Именно поэтому послушник, укравший записи Урса, устремился сюда, поскольку следующего полного затмения в Европе нужно ждать восемь лет. Урс специально многие годы проводил изыскания, изучал астрономические таблицы и книги лучших европейских и арабских астрономов.
Мы ехали без остановки, миновали несколько деревень. Рука моя разболелась. Отец Урс всматривался в даль, как будто ожидал какого-то знака. Спустились сумерки, и все утонуло во мраке, а единственными звуками были только шум ветра да чавканье грязи под копытами наших кляч.
Дорога привела нас на вершину холма, откуда открывался вид на долину, освещенную последними лучами заходящего солнца. В нескольких милях к
