- Я Анеля Касперек. В нашей Бялой Вульце меня называют Юзефова.
- А я вас буду по-нашему звать, - сказал я по-польски, - разрешите, тетка Анеля?
- А южцы, проше!* - засмеялась она.
______________
* Конечно, пожалуйста!
- Посмотри, Сурмак, - обратился ко мне Концевой. - Посмотри на этого, братец ты мой, героя!
Он обнял за плечо синеглазого светлого Строиша.
- Эх, Ясю, Ясю! - сказал он. - Ты знаешь, Сурмак, что мы с ним когда-то в одно время под власть пана Пилсудского мину подкладывали? Он где-то возле своего Красныстава, а я в нашей Березовке, здесь в Понемони. А сидеть нам пришлось вместе. Помнишь, Ясь, тридцать третий? Где сейчас тот проклятый туман на горах Свентокшижских? Где наш угрюмый замок?..
Рядом с Малевичем стояли его лучшие друзья - бригадир Кочерга и пастух дед Саёнок. По случаю праздника дед надел черную, вышитую какими-то цветочками рубашку и, должно быть, тоже сегодня подстриг с боков седую бороду.
- Здравия желаем! - важно сказал он, здороваясь со мной, и сложенными в щепотку пальцами коснулся крошечного лакированного козырька своей большой и круглой, как решето, фуражки.
- Ну что ж, товарищи, пойдем дальше? - предложил Павел Иванович. Веди, Малевич, хвастай.
Сильный и спокойный Шевченко, полтавчанин, во время войны наш белорусский партизан, с заметным удовольствием исполнял сегодня обязанности кавалера. Тетка Анеля и молодая, красивая Зося шли по обе его стороны, а он говорил:
- Вот эта трубочка, дорогие гостьюшки, приведет нас с вами прямо в коровник. Малевич ее для того, должно быть, и проложил.
"Эта трубочка" - водопроводная труба от колодца в коровник - лежала на дне глубокой канавы, еще не засыпанной землей. Человек двадцать девчат и хлопцев с веселым гомоном прокладывали теперь такую же канаву к конюшне.
Коровник был пуст. Только в первом стойле направо пыхнул бык здоровенный черно-белый Отчим. Он хмуро посмотрел на нас и недовольно надулся.
- Лежишь, паночек, - наклонился над ним дед Валентин. - Тебе бы только люльку в зубы да закурить. А это что, сынок его? - спросил дед возле другого стойла. - Ого, тоже штучка ничего себе! Посмотреть бы такого на солнышке!
Малевич, услышав это, сказал:
- И правда, темновато здесь. Включите, кто там поближе!
Ближе к выключателю стоял бригадир Кочерга, однако дед Саёнок остановил его:
- Погоди, я сам.
Можно было подумать, что дело идет о чем-то очень сложном, в чем лучше всех разбирается старый пастух Лукаш Саёнок, - столько важности было в его голосе. Дед подошел к двери, старые пальцы его нащупали на стене кнопку выключателя, и вот вдоль коровника под белыми колпачками загорелись электрические лампочки.
- Теперь, браток, и у нас оно вот как!
Дед обратился со словом "браток" ко всем, но имел в виду, должно быть, только самого старого из гостей.
- То ци штука доперо, моисце вы! - удивился дед Валентий. - И вшистко то тэраз, по войне зробёне?!*
______________
* Вот это штука, дорогие мои! И все это сейчас, после войны, сделано?!
- А что ж ты думаешь, браток? Мы тут три года после войны не обручи по дорожкам гоняли, мы работали!
...Гости осмотрели все хозяйство. За парком, где на усыпанном цветами лугу бродили сытенькие, словно точеные, телята, весело оживилась тетка Анеля. Дед Валентин, а заодно с ним и дед Лукаш пытались уговорить нас сразу же пойти поглядеть стадо коров, пасшихся за рекой, но это отложили до вечера, когда коровы вернутся домой сами. Товарища Строиша, кирпичника по профессии, особенно заинтересовал кирпичный завод.
- На базе этого заводика, - говорил Концевой, - мы думаем начать большое строительство. Малевичу первому нужно начать борьбу за каменные дома в деревне. Ему это больше по силам, чем, например, товарищу Сурмаку. А может быть, и наоборот?..
Взглянув на Малевича, я понял, что разговора у него с секретарем об этом деле еще не было. Павел Иванович просто высказывал свои мысли. И это была уже не только мечта, это был вопрос, который требовал скорого разрешения. Малевич не удивился, что начинать придется ему. Он посмотрел на меня и с усмешкой сказал Концевому:
- Не наоборот, товарищ секретарь, а так и будет, как вы сказали. Начинать придется нам. У Василя пока другой работы хватит.
- А ты, друже Юрко, не задавайся, - сказал Шевченко, как бы беря меня под защиту. - Сурмак и так уже обогнал тебя кое в чем. Разве неправда?
- А, саман, - усмехнулся Юрий Иванович. - Ну что ж, саман - тоже дело доброе. Да мы лучше сразу на кирпич перейдем. А пока что и сосенка наша не так уж плохо выглядит! Прошу, дорогие гости, осмотреть наш клуб!
Клуб, со зрительным залом на триста человек, с помещениями для библиотеки-читальни и временно для конторы правления, внутри был еще не закончен. Однако нынче понемонцы отпраздновали здесь Первомай. Снаружи сверкали на солнце многочисленные зеркала окон и длинной стеклянной веранды, блестела гонтовая крыша. Рядом с клубом был разбит парк; зеленые липки и клены стояли ровными рядами, покуда еще держась за подпорки.
За клубом начиналась деревня, не Понемонь, а новая, колхозная.
- Все это, дорогие гости, - заговорил Малевич, - и этот клуб, и эти хаты построены нами в чистом поле. Люди, которые тут живут, жили... да не жили, а прозябали в бараках. Еще недавно - десять лет тому назад. Один из этих бараков, как намять, стоит до сих пор. Вы видели его, вы сами хорошо знаете, что такое "чвораки" - хибарки для нашего брата батрака, в которых и вправду хоть на карачках ходи, по-вашему, по-польски, на "чвораках"... А теперь поглядите!..
Новые хаты стоят по обе стороны широкой улицы, отделенные друг от друга просторными приусадебными участками. Кирпичные трубы, узорные наличники больших окон, перед окнами палисадники, в которых до поздней осени будут пестреть, на радость девчатам, цветы. На огородах саженцы будущих садов. Правда, дома деревянные, крыши из дранки, но вдоль улицы гудят на столбах провода и над окнами каждой хаты блестят стеклянные кубки изоляторов. Над многими домами возвышаются древки антенн.
- Правильно, Юрий Иванович, - сказал Концевой. - Какое тут может быть сравнение не только с паршивым батрацким бараком, а даже со многими деревнями района! Там ведь еще часто хата на хате стоит, крыша в крышу... Еще не изжито наследие прошлого. А вот вам, пожалуйста...
Мы подошли к новой хате председателя.
- Проси, Малевич, - улыбнулся Концевой, - посмотрим, так ли хорошо и внутри.
Мы сидим за богатым столом.
Гостей много, и в просторной хате так тесно, что Марыля, молодая жена Малевича, сначала было растерялась... И растерялась настолько, что Концевой многозначительно посмотрел на деда Скибу, покачал головой и вздохнул:
- Плохо наше дело, дедушка. Закуска ничего, а размочить ее нечем...
- Ах, мамочки! Тьфу ты, - покраснела смущенная молодица. - И ты, Юрий, тоже смотришь!..
Гости весело зашумели, и под этот шум на столе заняли свое место бутылки.
- Дорогие товарищи, - сказал, вставая, Концевой.
Мы поднялись с наполненными чарками.
Против меня, через стол, стояла та самая девушка, которую я встретил, входя на понемонский колхозный двор. Тогда она, в рабочей одежде, везла навоз и, могло показаться, была очень далека от тех приподнятых, праздничных чувств, которыми полна была моя душа. А теперь вот она, та самая красотка, стоит и улыбается. Глаза что цвет льняной, платье густо усыпано сиренево-белыми лепестками, какими покроется в свое время и тот последний участок, на котором сажала сегодня картошку ее бригада. А на груди орден на синей ленточке. Вот, мол, мы какие, дорогие гостюшки, видели нашу работу, поглядите и на праздник!..
- Можно придумать много разных тостов, - говорил тем временем Павел Иванович, - и умных и красивых. Есть у нас и за что есть и за кого поднять чарку!..
Рядом с девушкой стоял бригадир Кочерга - неутомимый работяга, которого экономы пана Рушчица считали когда-то только рабочей скотиной.
Юрий Иванович рассказывал мне как-то про первую после войны колхозную косьбу. Пять человек начинали ее в незабываемом июле сорок четвертого года. И вот на третий день лучший в колхозе косец, Апанас Кочерга, не вышел на работу. В чем дело?.. Председатель пошел к нему в барак. Апанас сидел у стола, подперев кулаками тяжелую голову. Давно уже на этом столе не было хлеба. На щавеле тянул косец из последних сил, и вот машина наконец стала. Так начиналось восстановление колхоза. А сегодня он, бригадир Кочерга, глядит на мир как победитель, сегодня в глазах его гордая радость. Он слушает секретаря райкома и в такт его словам невольно кивает головой, подтверждая самую дорогую правду...
- ...И выпьем мы, товарищи, за нашу родную власть, за нашу великую дружбу! - закончил Павел Иванович.
Мы чокнулись и выпили.
А дед Саёнок почему-то не пьет. И вот он протягивает руку к ближайшей бутылке. Сначала я удивился, потом понял. И в самом деле непорядок! Шевченко, сосед деда с левой стороны, видимо заговорившись, налил деду только полчарки. Старику это не понравилось. Он немножко подождал, рассчитывая, что молодые догадаются, а потом встал и исправил ошибку сам.
