Павлин. Установлено вполне точно: государь отказался от престола не по доброй воле, а под давлением насилия, будучи пойман на дороге на Петроград членами кадетской партии… Да-с!
Звонцов. Что же отсюда следует?
Елизавета. Отец Павлин — против революции и за войну, а я — против войны! Я хочу в Париж… Довольно воевать! Ты согласна, Варя? Помнишь, как сказал Анри-катр[8]: «Париж лучше войны». Я знаю, что он не так сказал, но — он ошибся.
Павлин. Не настаиваю ни на чём, ибо всё колеблется.
Варвара. Нужен мир, мир, отец Павлин! Вы видите, как ведёт себя чернь?
Павлин. Ох, вижу! А что наш больной? Как с этой стороны? (Прижимает палец к переносью.)
Звонцов. Доктора не нашли признаков расстройства.
Павлин. Это — приятно! Хотя доктора безошибочно находят токмо одни гонорары.
Елизавета. Какой вы злой! Варя, Жанна приглашает нас ужинать.
Башкин. Арестованных выпустили, а полиция страдает.
Павлин. Да, да… Удивительно! Чего хорошего ожидаете вы от событий, Андрей Петрович, а?
Звонцов. Общественные силы организуются закономерно и скоро скажут своё слово. Под общественными силами я разумею людей, которые обладают прочным экономическим…
Варвара. Слушай-ко, Жанна приглашает нас… (Отводит его в сторону, шепчет.)
Звонцов. Ну, знаешь, это меня ставит не очень удобно! С одной стороны — игуменья, с другой — кокотка…
Варвара. Да — тише ты!
Башкин. Андрей Петрович, тут — Мокроусов, — знаете, помощник пристава?
Звонцов. Да. Что ему надо?
Башкин. Он службу бросает по причине опасности и просится к нам, в лес.
Звонцов. Удобно ли это?
Варвара. Подожди, Андрей…
Башкин. Очень удобно. Лаптев теперь загнёт хвост и бунтовать будет. Донат — сами знаете — человек неподходящий и тоже сектант, всё о законе правды бормочет, а уж какая тут правда, когда… сами видите!
Звонцов. Ну, это чепуха! Мы присутствуем именно при начале торжества правды…
Варвара. Да подожди же, Андрей.
Звонцов. И справедливости.
Варвара. Вы чего хотите, Мокей?
Башкин. Я — чтобы нанять Мокроусова. Егор Васильевичу я предлагал.
Варвара. Что же он?
(Звонцов, нахмурясь, отошёл прочь.)
Башкин. Определённо не высказался.
Варвара. Возьмите Мокроусова.
Башкин. Может — взглянете на него?
Варвара. Зачем же?
Башкин. Для знакомства. Он — здесь.
Варвара. Ну, хорошо…
(Башкин идёт в прихожую. Варвара пишет что-то в записной книжке. Башкин возвращается с Мокроусовым; это — человечек круглолицый, брови удивлённо подняты, на лице — улыбочка, но кажется, что хочет крепко выругаться. В полицейской форме, на боку — револьвер, шаркает ножкой.)
Мокроусов. Честь имею представиться. Глубоко благодарен за честь служить.
Варвара. Очень рада. Вы даже в форме, а я слышала, что полицию разоружают.
Мокроусов. Совершенно верно, в естественном виде нам по улице ходить опасно, так что я — в штатском пальто, хотя при оружии. Но сейчас, по случаю возбуждения неосновательных надежд, чернь несколько приутихла, и потому… без шашки.
Варвара. Когда вы думаете начать службу у нас?
Мокроусов. Мысленно — я уже давно покорный ваш слуга. В лес готов отправиться хоть завтра, я одинок и…
Варвара. Вы думаете, надолго это — этот бунт?
Мокроусов. Полагаю — на всё лето. Потом наступят дожди, морозы, и шляться по улицам будет неудобно.
Варвара (усмехаясь). Только на лето? Едва ли революция зависит от погоды.
Мокроусов. Помилуйте! А как же! Зима — охлаждает.
Варвара (усмехаясь). Вы — оптимист.
Мокроусов. Полиция — вообще оптимисты.
Варвара. Вот как!
Мокроусов. Именно-с. Это от сознания силы-с.
Варвара. Вы служили в армии?
Мокроусов. Так точно. В бузулукском резервном батальоне, имею чин подпоручика.
Варвара (подавая руку). Ну, желаю вам всего хорошего.
Мокроусов (целуя руку). Сердечно тронут. (Ушёл, пятясь задом, притоптывая.)
Варвара (Башкину). Кажется, он — дурак?
Башкин. Это — не грех. Умники-то — вон они как… Им дай волю, так они землю наизнанку вывернут… Как — вроде — карман.
Павлин (Башкину, Елизавете). Духовенству обязательно нужно дать право свободной проповеди, иначе — ничего не получится!
(Глафира, Шура выводят под руки Булычова. Все замолчали, смотря на него; он хмурится.)
Булычов. Ну? Что молчите? Бормотали, бормотали…
Павлин. Поражены внезапностью…
Булычов. Что?
Павлин. Зрелище человека ведомого…
Булычов. Ведомого! Ноги у человека отнимаются, вот его и ведут! Ведомого… Мокей — Яшутку освободили?
Башкин. Да. Всех арестантов освободили.
Звонцов. Политических.
Булычов. Якову Лаптеву свобода, а царя — под арест! Вот как, отец Павлин! Что скажешь, а?
Павлин. Неискушён в делах этих… но — по малому разумению моему — сначала осведомился бы, что именно намерены говорить и делать эти лица…
Булычов. Царя выбирать. Без царя — перегрызётесь вы все…
Павлин. Воодушевлённое лицо у вас сегодня, очевидно — преодолеваете недуг?
Булычов. Вот, вот… преодолеваю! Вы, супруги, и ты, Мокей, оставьте-ко нас, меня с Павлином. Ты, Шурёнок, не уходи.
(Башкин ушёл в прихожую. Звонцовы и Достигаевы — наверх. Минуты через две Варвара, сойдя до половины лестницы, слушает.)
Шура. Ты — ляг.
Булычов. Не хочу. Ну что, отец Павлин, ты насчёт колокола — что ли?
Павлин. Нет, заглянул в надежде увидеть вас в лучшем положении, в чём и не ошибся. Но, конечно, памятуя щедрые и великодушные в прошлом деяния ваши, направленные к благолепию града сего и храма…
Булычов. Плохо ты молишься за меня, мне вот всё хуже. И неохота платить богу. За что платить-то? Плачено немало, а толку нет.
Павлин. Жертвы ваши…
Булычов. Постой! Есть вопрос: как богу не стыдно? За что смерть?
Шура. Не говори о смерти, не надо!
Булычов. Ты — молчи! Ты — слушай. Это я — не о себе.
Павлин. Напрасно раздражаете себя такими мыслями. И что значит смерть, когда душа бессмертна?
Булычов. А зачем она втиснута в грязную-то, тесную плоть?
Павлин. Вопрос этот церковь считает не токмо праздным, но и…
(Варвара — на лестнице — смеётся, прижав платок ко рту.)
Булычов. Ты — не и́кай! Говори прямо. Шура, — трубача помнишь, а?
Павлин. В присутствии Александры Егоровны…
Булычов. Это — брось! Ей — жить, ей — знать! Я вот жил-жил, да и спрашиваю: ты зачем живёшь?
Павлин. Служу во храме…
Булычов. Знаю я, знаю — служишь! А ведь придётся тебе умирать. Что это значит? Что значит — смерть нам, — Павлин?
Павлин. Вопрошаете… нелогично и бесплодно! И — простите! Но уже не о земном надо бы…
Шура. Не смейте так говорить!
Булычов. Я — земной! Я — насквозь земной!
Павлин (встаёт). Земля есть прах…
Булычов. Прах? Так, вы, мма… Так вы это, что земля — прах, сами должны понять! Прах, а — ряса шёлковая на тебе. Прах, а — крест золочёный! Прах, а — жадничаете…
Павлин. Злое и пагубное творите в присутствии отроковицы…
Булычов. От рукавицы, от рукавицы…
(Варвара быстро ушла наверх.)
Булычов. Обучают вас, дураков, как собак на зайцев… Разбогатели от нищего Христа…
Павлин. Озлобляет вас болезнь, и, озлобляясь, рычите, подобно вепрю…
Булычов. Уходишь? Ага…
Шура. Напрасно ты волнуешься, от этого хуже тебе. Какой ты… неугомонный…
Булычов. Ничего! Жалеть — нечего! Ух, не люблю этого попа! Ты — гляди, слушай, я нарочно показываю…
Шура. Я сама всё вижу… не маленькая, не дура!
(Звонцов на лестнице.)
Булычов. Они, после трубача, решили, что я с ума сошёл, а доктора говорят: врёте! Ты ведь докторам веришь, Шура? Докторам-то?
