– Через три месяца конец твоей службе, Юрий. Что думаешь делать?
– А ты, дяденька Афанасий?
– На Русь пойду.
– И я с тобой! Неужто здесь оставаться! – засмеялся Юша.
Долго беседовали они, сидя на берегу.
Юша проводил Афанасия до шатра Ахмеда и, попрощавшись, пошел к себе. Никитин долго смотрел вслед статному, высокому юноше.
В этот вечер он видел его в последний раз…
Через два дня в палатку Ахмеда прибежал друг Юши Селим, израненный, с выбитым стрелой глазом. Он рассказал Афанасию, что накануне ночью их отряд повели на приступ маленькой крепости. Когда они подступили к стенам, ворота неожиданно распахнулись и, гремя цепями, из крепости выбежали двадцать боевых слонов.
Внезапный натиск был так стремителен, что отряд султана дрогнул. Воины сгрудились в узком, сдавленном скалами ущелье, и слоны перебили почти всех. Спаслись только те, кто успел спешиться и вскарабкаться на скалы. Юша сражался у самых ворот крепости. Его, одного из первых, слон хоботом сорвал с коня и втоптал в землю.
Афанасий вышел из шатра. Ему хотелось остаться одному.
Он пошел к реке, туда, где несколько дней назад беседовал с Юшей при свете луны. Он хотел вспомнить его таким, каким видел в последний вечер, – высоким, загорелым, вспомнить его голос, улыбку.
Но внезапно под плеск реки он вспомнил дальние заволжские луга, костер на берегу и Юшу, несмелого худенького подростка, и его слова: «Одним бы глазком посмотреть на эти дива! Была бы моя воля – всю землю хоть пешком обошел бы, все бы чудеса повидал!»
– Вот и повидал чудеса, – невесело усмехнулся Никитин.
Под утро вернулся он в шатер и сказал Ахмеду, что идет на Русь.
– Нечего мне делать на чужбине. Опостылела мне она, и никого у меня здесь не осталось.
– А на Руси кто у тебя остался? – спросил Ахмед.
Никитин задумчиво посмотрел на татарина:
– На Руси у меня – Родина!
– Ступай, друг, – сказал татарин, – ты вольный человек. – И вдруг неожиданно, наклонившись к Никитину, прибавил сдавленным шепотом: – Догоню я тебя в Дабхале. Не меньше твоего стосковался по Родине!
Страшные засухи посещают порой Декан. Они длятся иногда по пять-шесть лет. Пересыхают реки, иссякают колодцы, в прудах остается на дне лишь глинистая зловонная грязь. Хлеба выгорают в поле. В такие годы вымирают от голода целые деревни, и города, покинутые жителями, становятся добычей джунглей. На этот раз засуха совпала с войной.
Так почти месяц ехал Афанасий по безрадостной земле. По дороге нельзя было купить ничего съестного, и он довольствовался рисом, взятым у Ахмеда.
Он снова перевалил через прибрежные горы, но уже по другому ущелью. Наконец море заблестело перед ним, и он обрадовался ему, как старому другу.
В Дабхале, индийском порту на побережье Аравийского моря, Никитин пробыл неделю. Он рад был бы не останавливаться там вовсе, но пришлось ждать, когда отплывет корабль.
Наконец Никитин покинул Дабхал. Четыре года прошло с тех пор, как Афанасий ступил на индийскую землю. А теперь неудержимая сила тянула его на родину. Он считал недели и месяцы, прикидывал, когда же удастся добраться до Руси.
Но уже в самом начале путешествия расчеты Афанасия не оправдались. Бури и грозы не позволяли кораблю идти прямым путем вдоль берегов Индии и Персии. Они угнали его далеко на запад; целый месяц носился он по волнам Индийского океана, пока наконец не очутился в Красном море, у берегов Эфиопии.
Как хищные птицы, налетели на корабль прибрежные разбойники – чернокожие сильные воины с выкрашенными в красный цвет курчавыми волосами. Они были вооружены узкими мечами, длинными копьями и белыми с желтым узором щитами.
Пираты на лодках подплыли к кораблю, окружили его со всех сторон, и вождь, поднявшись на палубу, потребовал выкупа. Пришлось дать им перца, риса и хлеба. Разбойники уплыли, но на другое утро явились вновь. Пять дней не было ветра, пять дней корабль не мог отплыть от эфиопского берега, пять дней приезжали разбойники за данью.
Карта обратного пути Афанасия Никитина по Аравийскому морю от Дабхала до Ормуза
Наконец подул попутный ветер, и корабль вышел в море.
Скоро показались берега Аравии. Солнце палило нещадно. И палуба и ящики с товарами – все было горячим, все обжигало руки. С берега жаркий ветер приносил мелкий белый песок пустыни. Само море было теплым, как парное молоко, и не приносило прохлады. Даже ночью было жарко, и раскаленные предметы не успевали остыть.
По прихоти ветров корабль описал громадную петлю, обогнул все Аравийское море и добрую половину Индийского океана.
Наконец Никитин увидел знакомые стены и минареты Ормуза. Первым делом он отправился на базар, чтобы узнать новости. Еще в Индии слышал он, что назревает новая война. Узун-Хассан, туркменский хан, правитель северо-западных земель Персии, готовился к решающей схватке с главным врагом – турецким султаном Мехмедом II, завоевателем Константинополя.
Афанасий торопился пробраться на север, пока еще не началась война.
Но только через двадцать дней ему удалось присоединиться к каравану, который направлялся в Шираз.
Выйдя через Ширазские ворота, караван стал подниматься в гору; к полудню достигли перевала.
Никитин обернулся.
Далеко внизу синел Индийский океан. Там, в светлой дали, лежала Индия… Там скрывались дальние острова за теплыми водами… Там погиб Юша…
Афанасий вспомнил вдруг старого проводника Хаджи-Якуба. Ширазец так восхвалял свой родной город, его холмы, сады, реку… «Разыщу старика», – подумал он.
Но Шираз, о котором Никитин слышал столько чудес, разочаровал его. Это был обычный персидский город, каких он видел уже немало, правда, очень большой. Замечательно было только озеро, обширное и глубокое. Оно лежало в чаще среди гор, на расстоянии полдня пути от Шираза, и несказанно радовало глаз в этой безводной стране камня, песка и соли.
Отдохнув в грязном и душном караван-сарае, Афанасий принялся за поиски Хаджи-Якуба.
Вскоре поиски привели его к дому с невысокой каменной оградой. Маленькая дощатая дверка была закрыта. Никитин звякнул медным кольцом, вделанным в нее.
– Мир да будет с тобой! – ответил знакомый голос. – Заходи!
Афанасий толкнул дверку и очутился в чисто выметенном дворике. По стенам висели хурджумы, сбруя, пучки каких-то трав. Через двор были протянуты веревки, а на них сохли мотки желтых и красных ниток. Под навесом у стены жевал солому ослик.
В середине двора на огне стоял медный чан. Хаджи-Якуб вытягивал из него палкой только что окрашенные нитки.
Его обнаженные руки были испачканы желтой и красной краской. Увидев Никитина, он от неожиданности опустил палку. Моток упал в чан, обрызгав желтой краской кожаный передник старика.
– Афанасий! Мой дом да будет твоим! – радостно приветствовал его старик. – Где мальчик?
– Убили нашего Юшу, – глухо сказал Афанасий, опускаясь на каменную скамью.
Лицо Хаджи-Якуба омрачилось. Он подошел к Никитину, сел рядом с ним и молча выжидал, когда тот заговорит.
Афанасий рассказал старику о своих странствованиях.
Пришла жена Хаджи-Якуба, такая же, как и он, маленькая худенькая старушка. Старики накормили Афанасия каким-то особенным, пряным пловом, лепешками.
Семь дней прожил Никитин у ширазца, и все это время старик и его жена наперебой ухаживали за ним.
В бедном домике Хаджи-Якуба не было ковров и красивой посуды. На полу лежали кошмы, а в стенных нишах вместо дорогих украшений бережно хранились свитки стихов любимых поэтов хозяина.
Никитину нравилось здесь, и он редко уходил со двора. Ширазские улицы утомляли его, а у Хаджи-Якуба было так тихо и спокойно!
Через семь дней Никитин снова отправился в путь. Караван шел на север, в город Йезд.
Путешествовать по Персии в эти тревожные предвоенные дни стало опасно. Иногда удавалось сразу пройти большое расстояние. Но часто караван много дней проводил в городах, выжидая удобное время, чтобы отправиться дальше.
Никитин досадовал на эти задержки. Персию он пересекал второй раз, и сейчас в пути видел мало нового. К тому же он вообще утратил охоту видеть новые страны.
Усталость, гибель Юши и все нараставшая тоска по родине овладели им. Теперь он почти ничего не записывал в тетрадь, лишь перечислял города, где останавливался, и время, потраченное на переезды.
Карта обратного пути Афанасия Никитина по Персии от Ормуза до Трапезунда
Летом добрался Никитин до Северной Персии. Тут ему пришлось призадуматься над выбором пути. Возвращаться старым путем, через Баку и Волгу, стало невозможно. Путь, которым он ехал из Руси в Персию, был теперь закрыт. Татарский хан воевал в это время с московским великим князем Иваном III. Плыть из Каспийского моря вверх по Волге было рискованно: грозила опасность попасть в плен к татарам. Никитин выбрал другой путь: на Тебриз[90], а потом на берег Черного моря, в города Трапезунд[91] и Кафу.
