поднялись?
— А у нас дела! — ответила за нее малышка.
— Куда-то собрались?
— Прогуляться, а что?
— Не вздумайте надеть очки и ваши цветные линзы, для вашего же блага.
— Хорошо, я поняла, — убедила его Инна.
Тут Алька почесала ногу и решила, что пришло время спросить брата о завтрашнем дне.
— Брат, а какие у тебя на завтра планы?
— Как в каждую субботу, — ответил он, — с утра две невесты, вечером и днем тоже укладки частного характера.
— Ты… не отдыхаешь?
— Алька, а когда ты видела, чтоб я в субботу отдыхал? Самый денежный день.
Малышка еще больше заерзала на стуле, поглядывая на него исподтишка. Ей нужно напомнить, какой завтра день. Она даже вздохнула несколько раз.
— Чего вздыхаешь? Инна, передайте, пожалуйста, джем.
— Вадим, не перекусывайте, давайте я вам яичницу сделаю, ну что вы всё кусочки хватаете!?
— Кстати, мой телефон всю ночь промолчал, — вдруг сказал он и улыбнулся, — думаю, вы всё-таки неправы.
— Еще не вечер, — тут же парировала девушка.
Он посмотрел на нее. Ну, что за напасть, неужели трудно согласиться?
— Вот вам обязательно портить другим людям настроение с утра? — возмутился он, попивая кофе.
— А это для того, чтобы вы не грохнулись в обморок, встретив своего обожателя… ну, к примеру, у дома с предложением подвезти. Или у работы с предложением более непристойного характера.
Вадим даже жевать престал.
— Да ну вас, всё настроение испортили, — буркнул он обиженно и отвернулся.
— А что происходит между вами? — тихо спросила Алька, переводя взгляд с одного на другого.
— Ты же слышала, она покормила меня с ложки и помассировала пальцы.
— Брат, а… что ты планируешь на завтра? — опять спросила Аля.
Инна посмотрела на нее сочувствующим взглядом. Вадим же глядел на тост, по которому размазывал масло. Настроение было приподнятым.
— Ты чего привязалась? Я же сказал, полно работы, несмотря на официальный выходной. Занят буду. В кино хочешь сходить?
— Брат, какой завтра день? — не унималась сестра. Ей нужно ему напомнить, вот только какая у него будет сегодня реакция, предсказать невозможно. Но ведь этот день имеет такое большое значение для нее! Девочка с такой жадностью глядела на брата, что можно было бы заподозрить что-то неладное. И Вадим заподозрил бы. Если бы посмотрел на нее. Но он смотрел на тост и на сестру глаз не поднимал.
— Алька, вы что с Инной сговорились? Одна с утра уже настроение испортить пытается…
— Ничего подобного, это для вашего же блага, — тут же ответствовала Инна.
Вадим пригвоздил ее взглядом к стулу.
— Вторая доковырялась до завтрашнего дня. Завтра, meine kleine Schwester, суббота! Черт, не помню, как по-немецки суббота!
— Der Samstag, — подсказала Инна.
— Вот-вот, — поддакнул Вадим.
— А число? — не унималась Аля.
— Число… не помню, посмотри в календаре, — с этими словами он поднялся из-за стола. Он прекрасно проспал оставшуюся ночь, а утром, включив телефон и не обнаружив в нем никаких сообщений, приободрился.
— Брат, Вадим, завтра четырнадцатое июля, — раздался тихий и какой-то скорбный голос сестры.
— Четырнадцатое июля, и что? — буркнул он недовольно, и тут же в голове зашумело. О, как же хорошо ему знакомо это состояние! Ладони мгновенно взмокли, и он чувствовал, как на всём теле волосы встают дыбом. Сердце сначала ухнуло вниз, образовав ледяную пустоту в груди, потом вдруг застучало в висках и, казалось, даже в пальцах. Мужчина незряче обернулся к сестре, и Инна вжалась в свой стул, мечтая лишь об одном — стать невидимой для него. Он был не просто зол — он был в бешенстве! Она видела, как он сжимал и разжимал кулаки, каким испепеляющим взглядом смотрел на свою сестру-малышку, как страшно сузились его глаза, став очень темными, почти черными.
Вадим едва держал себя в руках.
Столько лет…
Столько лет!
Черт возьми! Столько лет!!!
Злость жгла грудь. Знакомо тяжело заныли плечи. Ему понадобилось полтора года, чтобы вернуть свою осанку. Но сейчас плечи вновь тянуло вниз. Как тогда. Он старался дышать глубже, чтобы унять взбесившееся сердце. Кое-как отвел глаза в сторону и бросил сестре, как подачку:
— Мне это неинтересно.
Развернулся и пошел к двери. Алька бросилась перед ним, загораживая проход. У нее уже прыгала нижняя губа, и слезы так близко подступили к глазам, что смотреть на Вадима было больно.
— Брат…
Он, сжав кулаки, вздохнул.
— Ты… ты, зная, как я к этому отношусь… опять лезешь ко мне… со всем… этим, — смиряя злобу, взвешивая каждое слово, пробормотал он, — хочешь побольнее укусить? Зачем опять…
— Ты! — вдруг крикнула Аля, Инна от неожиданности вздрогнула. — Я тебя люблю! Ты же знаешь, как этот день важен для меня!? Как я ждала и боялась, и не только я!
Она вдруг протяжно всхлипнула, Вадим на нее не смотрел, а у девчушки мгновенно вскипели на глазах слезы.
— Каждый год одно и то же! — давясь слезами, проговорила она.
— А ты, зная, что этот день принес мне, каждый год тычешь меня в него, как котенка в дерьмо! — выплюнув это, он обошел плачущую сестру и вышел из кухни, через мгновение стукнула входная дверь.
Алька, плюхнувшись на стул, сложила руки на столе, опустила на них голову и заплакала еще сильнее. Инна присела к ней поближе и просто гладила по спине, не зная, что сказать в утешение.
Вадим едва не оторвал ручку у машины от злости. Та где-то клокотала почти на поверхности, не давая успокоиться. Черт возьми! Одиннадцать лет прошло, а сестра всё никак не уймется. Он прекрасно знает, как она его ждала, как боялась остаться одна, как отсчитывала дни, проведенные им в больнице. Она сама оклемалась быстрее после всего, что произошло, только из-за того, что жизнь брата висела на волоске, в прямом смысле этого слова.
Вот только он умер... Тогда, одиннадцать, нет, почти двенадцать лет назад он умер. И опять-таки в прямом смысле этого слова. Реанимировали уже другого человека. Человека, который, покинув больничную палату, стал называться Вадимом Вадимовичем Романовым. Совсем другой человек. Тот, кто смог освоить не только новую профессию, но и воспитать
