разных баек.
— Ты у Влада был? — задал я следующий вопрос.
— От него иду. Дрянь дело, помещение отбирают.
— Кто?
— Мэрия.
Я присвистнул.
Редакция «Спуска» находилась в самом центре, до резиденций мэра и губернатора отсюда было рукой подать. Здание числилось памятником истории и культуры, ибо в нем когда-то заседало дворянское собрание, а затем располагался штаб Буденного. Трехэтажный старинный особняк с белыми львиными мордами на зеленом фасаде без тревог и потрясений пережил первые годы приватизации, но сейчас, похоже, пробил и его час. Наивно было уповать, что лакомый кусочек недвижимости проскользнет мимо состоятельных ребят.
— Откуда знаешь?
— Из надежного источника, — авторитетно сказал Гена.
— Как же памятник?
— Изменить статус — раз плюнуть.
— Взамен дают что-нибудь?
Гена вкратце рассказал, что хотят дать. Журналу светила жилплощадь вдвое меньше, в обшарпанном желтом строении за автовокзалом. Я знал, где это, ездил мимо него на прошлую работу. «Там собес, их отселяют», — пояснил он. До центра оттуда было полчаса на троллейбусе.
— Что Влад говорит?
— Драться будем.
Критик-поэт Дубосеков брезгливо поморщился и, глядя мимо главного редактора в пустой угол, произнес будто нехотя:
— Владислав Иванович сгущает краски, как обычно.
Собрание коллектива длилось уже минут сорок, явно зайдя в тупик. Вопрос о помещении обсуждали в полном составе и к единому мнению не пришли. Фракция, отвергавшая Локтева, приволоклась тоже, но слушала молча. Ее лидер только теперь подал голос.
— Что же я сгустил? — отреагировал Владислав.
— Мы не можем… э-э… полагаться на сплетни. Где документы? Где официальное решение с печатью и подписью? — в той же манере обронил Дубосеков.
— Когда придут с решением, будет поздно, — тихо, но отчетливо сказала маленькая и худенькая Ирина Антоновна, мама Гены и секретарь редакции.
Дубосеков бровью не повел в ее сторону.
— Как хотите, голосовать тут не за что. Нет предмета. Верно, товарищи? — качнул он окладистой бородой.
— Я так понимаю, на журнал вам плевать?
Локтев, кажется, завелся. Его оппонент сохранял невозмутимую мину на лице.
— На журнал плевать вам, Владислав Иванович. Вы это показываете всей вашей политикой. Над этим, прости Господи, эротическим номером скоро весь город будет смеяться.
— Пусть лучше смеются, но читают.
— А до вас не читали?
По прищуру Локтева я понял, что грянет буря.
— Если без дураков, Василий Яковлевич, то наш «Спуск» уже на подтирку годился.
— Что-о?
Дубосеков повернул голову и впервые посмотрел в глаза Владиславу. Тот не собирался останавливаться:
— Что слышали. О чем писали? Лютики-цветочки, молочко-коровки, босоногое детство? Жевали одно и то же по сто раз?
— Ну, знаете… — автор стихотворения про смерть комбайнера поперхнулся от негодования.
— Знаю! Кому эти стоны про забытую духовность нужны? Где жизнь — настоящая, сегодняшняя, без соплей? Патриотами называетесь? А толку? Загнали себя в резервацию и сидите, как евнухи.
Дубосеков поднялся и с грохотом отодвинул стул. Я заподозрил, что литературная дискуссия, едва начавшись, перейдет в рукопашную. В ней крепко сбитый Локтев однозначно имел бы преимущество перед полноватым спарринг-партнером. Гена, очевидно, подумал то же и на всякий случай привстал. Мы с ним, к счастью, ошиблись.
— В таком тоне общайтесь со своими прихлебателями, — процедил побагровевший Дубосеков и вышел вон.
Его фракция осталась сидеть, но при голосовании ни один человек из нее не поднял руку.
— Да, с челобитной мы пролетели, — подвел я итоги, когда кабинет главного опустел.
— На всё пойдут, лишь бы меня выдавить, — сказал Локтев. — Суки.
— Творческая интеллигенция.
— Небось новую кляузу кропают.
— Что еще заниматься?
Писатель и главный редактор помотал головой.
— Оно мне надо, а? Подам в отставку, брошу этот журнал к чёртовой матери. Пусть сами кувыркаются.
В затею с коллективным письмом к властям я изначально не слишком верил, но по другой причине. Вряд ли хоть одна из других редакций стала бы публиковать или цитировать его. Цеховая солидарность давно уступила место принципу: «Каждый за себя, один Бог за всех». На коммерческой основе, может, и взяли бы, только на счете и в сейфе было пусто. А сенсацией, достойной печати, в нашем случае не пахло.
— Сгоняю пообедаю, — нарушил затянувшееся молчание Владислав. — Хочешь, айда ко мне. Сообразим чего-нибудь. Вермишель отварю, тушенка есть.
Он квартировал в хрущевке неподалеку.
— Спасибо, лучше в другой раз. Чайку попью с бутербродом, — ответил я.
Ящики моего стола выдвигались не без труда. В верхнем лежали папки с рукописями, в нижнем — принесенный из дома кипятильник с пакетиками чая. Большую кружку с нарисованным цветком ромашки я держал на подоконнике. Между деревянными рамами окна, где похолоднее, хранился, завернутый в целлофан, кусок батона с парой ломтиков дешевой колбасы. Через несколько минут я прихлебывал из кружки и закусывал.
Финансы заливисто пели романсы. Месяц в «Спуске» не принес ни копейки. С телеканалом «Прокруст» я простился по той же причине. Его директор Валентин Валентинович, долговязый и поджарый, вечно торопящийся куда-то мужчина лет за сорок, размашистой походкой напоминавший мне школьного военрука, был полон идей и уверял, что деньги вот-вот поступят.
Канал располагался на техническом этаже городской клинической больницы номер пять, сокращенно «пятерки». С ее главным врачом якобы удалось договориться по какой-то сложной бартерной схеме. Так что съемочные группы путешествовали на лифте вверх-вниз вместе с пациентами и санитарами. Передатчик с антенной стоял там же, поскольку «пятерка» была самым высоким зданием в радиусе нескольких километров. Сигнал телеканала всё равно принимался не везде, что ничуть не смущало Валентина Валентиновича. Он настырно и беззастенчиво рекламировал свое детище на каждом углу.
— Есть задание особой важности, — объявил он мне как-то утром, когда я уже минуть десять ждал лифта.
Такой таинственный заход на цель меня насторожил. Как выяснилось, не зря. Валентину Валентиновичу кто-то по секрету сообщил, что губернатор затеял коренную реконструкцию сортиров на главном этаже «белого дома». На нее были ассигнованы миллиарды рублей тогдашними дензнаками и приглашены иностранные рабочие — то ли из Турции, то ли из Вьетнама.
— Нужен спецрепортаж, — подытожил директор.
Я выразил скепсис насчет выполнимости задания. «Белый дом» всё-таки охраняли, и на упомянутый объект нас вряд ли пустили бы.
— Кто из нас журналист? Решай.
С этими словами шеф «Прокруста» испарился, внезапно передумав ехать на лифте.
Говорят, необходимость обостряет разум. План родился быстро, и его реализация тоже не отняла много времени. Чтобы попасть в здание на площади, я напросился на интервью к одному словоохотливому чиновнику. В то развеселое времечко никакого согласования с пресс-службой не требовалось. Беседу мы с оператором записывали, даже не вставив кассету в камеру. Затем, простившись, направили свои стопы не вниз, на вахту, а этажом выше.
Санузел действительно был разворочен,
