Мендл видел также, как тяжело было маме расставаться со своими братьями и сестрами, которые по той или иной причине покидали Ружин. Сначала уехал в Киев Арон. Потом Хава и Берл подались в Донбасс на заработки. Клара вышла замуж и уехала в Москву. А когда он решил уехать учиться в Киев, мать очень изменилась - осунулась, постарела.
Их было человек десять из разных факультетов, которые не сдали зачет по физкультуре. На институтском автобусе были привезены велосипеды. Старт был дан вовремя, и они помчались по правой полосе широкого асфальтового шоссе.
Мендл с ходу набрал скорость и все время шел впереди большинства участников гонки. Это придавало ему силы и надежду на благополучный исход. Прошло уже больше получаса, а особой усталости он не чувствовал. Закончилось Житомирское, и они въехали на Брест-Литовское шоссе. Проехали мимо завода "Ленинская Кузня". Мендл по-прежнему шел одним из первых. Осталось совсем немного - Пушкинский парк, а потом и финиш у института. Что ж, остается торжествовать победу и вдруг - откуда-то справа, сзади громкий знакомый девичий голос.
- Мен, стой! Как я рада! Остановись же, Мендель! Что ж ты своих не узнаешь!?
Мендл оглянулся назад и чуть не свалился в кювет.
"Ульяна! - Радость захлестнула гулко бьющееся от физической нагрузки сердце. - Откуда она здесь? Как быть? Что делать? Сойти с дистанции? Это невозможно! Но Ульяна-то ничего не знает? Еще обидится."
Мозг лихорадочно заработал в поисках выхода из создавшегося положения. Но что тут придумаешь? И, не отдавая себе отчета в возможных последствиях, Мендл остановился и увидел мчащуюся к нему по обочине дороги радостную, сияющую от счастья Ульяну - тоненькую, воздушную, в белой кофточке и синей юбке. Встречный ветер широко развевал ее длинные белесые волосы.
Решение родилось само собой, и он, тяжело дыша, крикнул во весь голос:
- Ульяна! Я сдаю зачет! Садись на трамвай и до главного входа в институт. Там встретимся!
Мендл прыгнул на велосипед. Перед его глазами осталась внезапно остановившаяся, с легким недоумением на раскрасневшемся лице, Ульяна. Одна только мысль о том, что встреча с Ульяной может быть омрачена провалом по зачету, придавала Менделю такой прилив сил, что ему казалось совсем не удивительным, если он вдруг оторвется, словно самолет, от земли. На подходе к институту ему даже удалось догнать двух человек. Но, подъехав на последнем дыхании к главному входу, он услышал голос своего преподавателя, который стоял в группе студентов с секундомером в руке.
- Итак, Мендл, ты опоздал на три минуты, - это прозвучало словно смертельный приговор, и не отдышавшийся еще Мендл почувствовал, как почва уходит из под его ног. Но после короткой паузы услышал другие слова, сопровождающиеся смехом его товарищей:
- Однако, учитывая то, что за это время ты ухитрился между делом успеть, как мне тут рассказали, еще и побывать на свидании с очаровательной блондинкой, то, так уж и быть, поставим тебе зачет.
Возбужденные неожиданной, забавной встречей, Мендл с Ульяной решили погулять в Пушкинском парке.
Они выбрали скамейку напротив большой круглой клумбы, покрытой разноцветным ковром ранних весенних цветов.
Парк в это время дня был полупустым - в основном старики, бабушки со своими внуками.
Весенняя погода, как всегда, неустойчива. После солнечной утренней погоды, начиная с середины дня, небо стало затягиваться пеленой темно-серых облаков и, похоже, предвещало дождь. Порывы прохладного ветра раскачивали начавшие распускаться каштановые деревья. Плавающие на воде птицы, одна за другой, покидали пруд, чтобы укрыться в зарослях от холодного ветра. Только гордый лебедь продолжал спокойно плавать вдоль берега, как бы подчеркивая этим свое превосходство.
Черные длинные радиорепродукторы на столбах голосом Левитана вещали тяжелые новости о том, что немецкие войска оккупировали Голландию и Бельгию и создали непосредственную опасность для Франции.
- Ну, рассказывай, что ты здесь делаешь, в Киеве?
- Я, Мендл, вот уже больше месяца как работаю на авиационном заводе, нормировщицей в цеху. Дядя мой работает там инженером. Он меня и устроил. А живу я пока у них. Весь год напролет еще в Ружине готовилась - летом опять буду пробовать поступить в институт.
- Что ж ты раньше не появлялась?
Прошла минута, две, а ответа не было. Мендл посмотрел на Ульяну. Она сидела прямо, скованная, замкнутая, как будто ее подменили. Глаза широко открыты, неподвижный задумчивый взгляд и две дрожащих слезинки на длинных нижних ресницах. Так плачет в груди сердце, беззвучно обливаясь кровью, когда горе безутешно.
- Ты что это вдруг? Что-нибудь случилось дома, в Ружине? Говори и перестань плакать!
- Не могу, Мендл, - сказала она, оставаясь в том же положении. - Мне страшно тебе сказать. Я уже две недели, как знаю эту новость и не нахожу в себе силы сказать тебе об этом. Поэтому и оттягивала встречу с тобой.
Потеряв терпение, Мендл встряхнул ее за плечи.
- Что-нибудь с мамой, Люсей, Голдой? Говори же! Твои-то в порядке?
- Нет, нет, Мен, не то! Они живы, здоровы.
- Так что же, наконец!?
- Наум, Наум... - Ульяна заплакала навзрыд и трудно было разобрать, что она говорит. - Родители получили... Геройски погиб... за родину... в Финляндии... Наум Солодарь...
Руки Менделя безвольно, медленно стали сползать с Ульяниных плеч. Он смотрел куда-то мимо нее в бесконечность.
Может быть, там, за пределами планеты Земля, на которой они живут, можно найти ответ на вопрос: зачем, для чего и кому это нужно было?
Внезапно налетевший вихрь спиралью подхватил оставшиеся с прошлого года сухие листья и погнал их вдоль аллеи к скамейке, к их ногам. А из длинных черных репродукторов раздавалась всем известная в этой стране и даже за ее пределами песня.
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой
Выходила на берег Катюша,
На высокий, на берег крутой...
Порывы ветра временами уносили в сторону мелодию песни и она то пропадала, то опять возвращалась.
...от Катюши передай привет,
...Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет.
Эй, друг любезный, мы живем только раз
Шкасы, шкасы - они кругом - на полу, на стеллажах, на верстаках. Зачем так много? Нужно ли такое количество? В течение дня непрерывным потоком подают алюминиевые заготовки и кладут на рабочие места. Там их склепывают специальным пневматическим инструментом. Цех длинный и много верстаков. С полсотни пневмомолотков создают такой шум от постоянного переключения воздушной струи и такой пулеметный треск при склепывании, что приходится держать рот открытым, чтобы сохранить ушные перепонки. Рабочих такого цеха называют глухарями. И, в самом деле, проработав в этом цеху лет пять, в значительной степени теряешь слух.
"Сколько, интересно, шкас на каждом бомбардировщике? - думал про себя Мендл, крепко сжимая в руках один из них. - Ну, пусть двадцать. Нет, возьмем по максимуму - пусть целых сто штук. Каждый из них удерживает по одной бомбе. А сколько их в день сходит с одного нашего верстака?"
Много раз Мендл пытался подсчитать, сколько же бомб несет на себе самолет и сколько самолетов нужно иметь, чтобы использовать такое огромное количество шкас, и каждый раз он от усталости терял нить и так и не смог, даже примерно, оценить эту устрашающую силу. Она казалась ему огромной.
Конечно же, после всего того, что он видел на заводе, не могло быть никаких сомнений в непобедимости Красной Армии. И он верил каждому слову, сказанному по этому поводу по радио, на митингах и написанному в газетах. Вот только - Финляндия... Наум... Как это могло случиться?
Чего-чего, а у Менделя было масса времени, чтобы размышлять, думать, вспоминать. Восемь часов на ногах.
Почти неподвижно, на одном месте удерживать руками дрожащий, дребезжащий очередной длинный шкас, зажатый внизу в тисках, пока мастер склепывает его. Потом разжать тиски и закрепить его в другом положении.
Порой ему казалось, что он обречен на пытку оставаться неподвижным в раскалывающем мозги окружающем треске подобно связанному по рукам и ногам легендарному бунтарю Пугачеву, которому, после его поимки, методично спускали на лоб по одной капле воды. Придя после завода в институт, он часто засыпал на лекции от усталости. Поэтому он старался занимать место где-нибудь подальше от кафедры, чтобы не быть замеченным.
Постояв так с месяц у станка, Мендл попросил своего мастера:
- Дядя, Савва, пожалуйста, дайте поработать с молотком.
Но дядя Савва был неумолим.
- Эге, друг! Тебе еще трубить и трубить в учениках. Ты думаешь ставить заклепки что тебе картошку сажать? Нет, брат, ошибаешься. Шкасы должны срабатывать точно и сбросить бомбу в определенный момент. Соберешь с перекосом - и вот тебе отказ. А еще ОТК ставит клеймо, по которому и видно, кто допустил брак. И тут-то к ответственности привлекут кого? Не тебя, конечно. Какой с тебя спрос-то?
