-- Тебе нравится, ты принимаешь это? -- спросил озабоченно Эмбер.
-- По-моему, чудесно, -- ответил, нахмурясь, Круг. Он встал и прошелся по комнате. -- Кое-какие строки нуждаются в дополнительной смазке, -продолжал он, -- и мне не понравился цвет мантии рассвета, я представляю себе "russet" менее кожистым и пролетарским, но, может быть, ты и прав. В целом получается просто чудесно.
Он говорил это, подойдя к окну и бессознательно глядя во двор, в глубокий колодец света и тьмы (ибо, как это ни странно, час был послеполуденный, не полночный).
-- Ну, я очень рад, -- сказал Эмбер. -- Конечно, нужно еще переменить массу мелочей. Я думаю остановиться на "laderod kappe".
-- Некоторые его каламбуры... -- сказал Круг. -- Ба, это еще что за притча?
Он вдруг увидел двор. Двое шарманщиков стояли там в нескольких шагах один от другого и ни один не играл, -- напротив, оба глядели подавленно и были словно бы не в своей тарелке. Немногочисленные малолетки с тяжелыми подбородками и зигзагообразными профилями (один малец держал за веревочку игрушечный автомобильчик) молча на них таращились.
-- Отроду не видел двух шарманщиков зараз в одном и том же дворе, -сказал Круг.
-- Я тоже, -- сказал Эмбер. -- А теперь я тебе покажу...
-- Хотел бы я знать, что случилось? -- сказал Круг. -- Вид у них донельзя смущенный, и они не играют или не могут играть.
-- Может быть, один из них вторгся в пределы другого, -- предположил Эмбер, выравнивая свежую стопку листков.
-- Может быть, -- сказал Круг.
-- И может быть, каждый боится, что стоит ему начать, как соперник примажется со своей музыкой.
-- Может быть, -- сказал Круг. -- И все-таки зрелище редкостное. Шарманщик -- самая что ни на есть эмблема одиночества. А тут -- нелепое удвоение. Они не играют, а смотрят вверх.
-- А теперь, -- сказал Эмбер, -- я прочитаю тебе...
-- Мне известны люди только одной профессии, -- сказал Круг, -- которые вот так же заводят глаза. Это наши попы.
-- Ну же, Адам, сядь и послушай. Или я тебе надоел?
-- Что за глупости, -- сказал Круг, возвращаясь к креслу. Я просто пытался понять, что в них не так. И детей, похоже, их молчание озадачивает. Что-то есть в во всем этом очень знакомое, а я никак не вспомню что, какой-то поворот мысли...
-- Главная трудность, с которой сталкиваешься, переводя это место, -сказал Эмбер, облизывая после глотка пунша толстые губы и поудобней пристраиваясь к большой подушке, -- главная трудность...
Его прервал далекий звон дверного колокольчика.
-- Ты кого-нибудь ждешь? -- спросил Круг.
-- Никого. Разве из актеров кто зашел посмотреть, не помер ли я. Вот разочарование для них.
Шаги лакея удалились по коридору. Потом вернулись.
-- К вам джентльмен и леди, сэр, -- сообщил он.
-- А, черт, -- сказал Эмбер. -- Ты бы не мог, Адам...?
-- Да, разумеется, -- произнес Круг. -- Сказать им, что ты спишь?
-- И что я небрит, -- сказал Эмбер. -- И что очень хочу читать дальше.
Миловидная дама в сшитом по мерке сизовато-сером костюме и господин со сверкающим красным тюльпаном в петлице визитки бок о бок стояли в прихожей.
-- Мы... -- начал господин, копошась в левом кармане штанов и несколько извиваясь как бы от колик или слишком тесной одежды.
-- Господин Эмбер слег с простудой, -- сказал Круг. -- Он просил меня...
Господин поклонился:
-- Понимаю, вполне, однако вот это (свободная рука протянула карточку) укажет вам мое имя и положение. У меня, как изволите видеть, приказ. Я поспешил подчиниться ему, презрев мой личный долг, долг хозяина дома. Я тоже принимал гостей. Не сомневаюсь, что и господин Эмбер, ежели я правильно произношу его имя, проявит такую же поспешность. Это мой секретарь, -фактически, нечто большее, нежели секретарь.
-- Ах, оставь, Густав, -- сказала дама, слегка подпихивая его локотком. -- Профессора Круга, уж верно, не интересуют наши с тобой отношения.
-- Наши с тобой сношения? -- молвил Густав, взглянув на нее с выражением глуповатой игривости на аристократическом лице. Скажи еще разик. Так приятно звучит.
Она опустила густые ресницы и надула губки.
-- Я не то хотела сказать, гадкий. Профессор подумает Gott weiss was.
-- Это звучит, -- нежно настаивал Густав, -- подобно шелесту ритмичных пружин одной синей кушетки в одной уютной спаленке для гостей.
-- Ну хватит. Это наверняка больше не повторится, если ты будешь таким противным.
-- Ну вот, она на нас и рассердилась, -- вздохнул Густав, оборотившись к Кругу. -- Остерегайтесь женщин, как говорит Шекспир! Однако, я должен исполнить мой печальный долг. Ведите меня к пациенту, профессор.
-- Минуту, -- сказал Круг. -- Если вы не актеры, если все это не идиотский розыгрыш...
-- О, я знаю, что вы хотите сказать, -- замурлыкал Густав, вам кажется странной присущая нам утонченность, не так ли? Эти вещи обычно ассоциируются с отталкивающей брутальностью и мраком: ружейные приклады, грубая солдатня, грязные сапоги -- und so weiter. Но в Управлении осведомлены, что господин Эмбер был артистом, поэтом, чувствительной душой, вот они там и решили, что некоторое изящество и необычайность в обстановке ареста атмосфера высшего света, цветы, аромат женственной красоты, смогут смягчить испытание. Прошу заметить, я явился в гражданском. Возможно, -- каприз, это уж как вам будет угодно, но с другой стороны, представьте, как мои неотесанные ассистенты [ткнув большим пальцем свободной руки в сторону лестницы] с грохотом вламываются сюда и начинают вспарывать мебель.
-- Вынь из кармана ту большую противную штуку, Густав, и покажи профессору.
-- Скажи еще разик?
-- Я имею в виду пистолет, -- сдавленно молвила дама.
-- Ага, -- сказал Густав. -- Неправильно понял. Но мы объяснимся позднее. Не обращайте на нее внимания, профессор. Склонна преувеличивать. По правде сказать, ничего такого особенного в этом орудии нет. Банальная служебная принадлежность, номер 184682, их можно увидеть дюжинами в любую минуту.
-- Ну, с меня хватит, -- сказал Круг. -- Я к пистолетам равнодушен и, -- ладно, не важно. Можете засунуть обратно. Я хочу знать только одно: вы намерены забрать его прямо сейчас?
-- Эт'точно, -- ответил Густав.
-- Я найду способ пожаловаться на эти чудовищные вторжения, -- загремел Круг. -- Так продолжаться не может. Они были совершенно безобидной пожилой парой, и оба со слабым здоровьем. Вы определенно пожалеете об этом.
-- Мне вдруг пришло в голову, -- сообщил Густав, обращаясь к своей миловидной спутнице, пока они следом за Кругом шли по квартире, -- что полковник, пожалуй, перебрал по части шнапса к тому времени, когда мы его покинули, так что я сомневаюсь, чтобы до нашего возвращения твоей сестричке удалось хорошо сохраниться.
-- Этот его анекдот про двух моряков и barbok [род пирога с ямкой посередине для топленого масла] такой смешной, -- ответила дама. -- Ты рассказал бы его господину Эмберу. Он писатель, пусть вставит его в свою новую книгу.
-- Ну, для этих материй твой собственный ротик... -- начал было Густав, но они уже подошли к дверям спальни, и дама скромно отстала, когда Густав, снова сунувший копошливую руку в брючный карман, судорожно втиснулся за Кругом.
Лакей отодвигал от постели midu [инкрустированный столик]. Эмбер рассматривал в зеркальце свой язычок.
-- Этот идиот явился тебя арестовать, -- сказал по-английски Круг.
Густав, с порога ласково улыбавшийся Эмберу, вдруг насупился и с подозреньем взглянул на Круга.
-- Но это ошибка, -- сказал Эмбер. -- Кому может понадобиться меня арестовывать?
-- Heraus, Mensch, marsch, -- сказал Густав лакею и, когда тот вышел из комнаты:
-- Мы не в классе, профессор, -- сказал он, обращаясь к Кругу, -- так что будьте любезны пользоваться понятным всем языком. Как-нибудь в следующий раз я, глядишь, и попрошу вас научить меня датскому или голландскому; в данный же момент я обязан исполнить долг, может быть столь же неприятный мне и девице Бахофен, сколь и вам. Поэтому я вынужден обратить ваше внимание на тот факт, что я хоть и не питаю неприязни к легкому подтруниванию---
-- Постойте, постойте, -- воскликнул Эмбер. -- Я понял, в чем дело. Это из-за того, что я не открыл вчера окон, когда включили громкоговорители. Но это легко объяснить... Мой доктор подтвердит, что я был болен. Адам, все в порядке, не нужно тревожиться.
Звук прикосновения праздного пальца к рояльной клавише долетел из гостиной при появлении эмберова лакея с перекинутым через руку платьем. Лицо у лакея было цвета телятины, и на Густава он старался не смотреть. На удивленный вскрик хозяина он ответил, что дама в гостиной велела ему одеть Эмбера, если он не хочет, чтобы его расстреляли.
-- Но это же смехотворно! -- выкрикнул Эмбер. -- Не могу же я так вот взять и впрыгнуть в одежду. Мне нужно сначала принять душ, побриться.
-- В тихом местечке, куда мы направимся, имеется парикмахер, -дружелюбно сообщил Густав. -- Давайте, вставайте, право, не стоит быть таким непослушным.
(А что если я отвечу "нет"?)
-- Я отказываюсь одеваться, пока вы все смотрите на меня, -- сказал Эмбер.
