Обыкновенно услужливый второй пилот, выпустивший муху, ненавязчиво обращал внимание командира на предмет его охоты и ломал при этом неподдельный интерес к развитию события. Комаров, не выпуская из фокуса внимания эволюции жертвы по пилотской кабине, доставал не глядя одну из резинок и при этом прикидывал способ поражения цели. Может, поймать на лету? В этом есть определенный шик.
Известный полярный ас, который когда-то служил в том же подразделении, Виталий Иванович Масленников, по кличке Дед, возил с собой этюдник и писал этюды. О качестве его живописи говорить трудно, однако все им исполненное очень высоко оценивалось членами экипажа.
Виктор Михайлович Перов - герой войны и кавалер высшего бельгийского ордена за спасение принца Де Линя в Антарктиде изображал из себя мерзляка и требовал держать в пилотской кабине температуру, которую мало кто выдерживал: сибиряк жары не боится, но не любит ее.
Были чудаки, которые собирали курительные трубки, марки, изделия чукотских косторезов, фотографии надгробий (десятки тысяч памятников!), вырезки из газет о награждениях. Были известные своими присказками, дефектами речи или молчанием (пилот Осипов произносил одно слово на четыреста километров). Был упрямец, который возражал против любых предложений экипажа, в том числе и разумных. На этом свойстве командира и строились взаимоотношения в экипаже. К примеру, зная, что столовая в Чокурдахе на Индигирке гораздо лучше, чем в Тикси, заводили между прочим разговор о столовой.
- Пообедаем в Тикси, товарищ командир? - вопрошал с видом пай-мальчика бортмеханик. - Чокурдах пролетом?
- Садимся в Чокурдахе, - говорил командир, воображая, что поставил на своем, чего, собственно, добивались его дисциплинированные товарищи.
Качества чудачеств и увлечений с годами, по мнению некоторых, мельчали: если Гризодубова была замечательной пианисткой, Раскова певицей, Громов чемпионом по поднятию тяжестей, Чухновский вообще интеллигентом старого закала с несколькими иностранными языками и тоже пианистом, то теперь перешли на мух и присказки. Если Томас Карлейль когда-то сказал о человечестве: "Почти все - дураки", то с годами люди если и менялись, то вряд ли в лучшую сторону - за счет ухудшения экологии.
У Махоткина, человека, которого все искренне почитали и на всякий случай побаивались, не было никаких чудачеств. Он был при отряде "начальником штаба", и, как считали иные, человеком незаменимым: он мог ответить на любой вопрос командира и наилучшим образом разложить пасьянс из колоды наличного СМП (самолетно-моторного парка), в зависимости от ресурсов матчасти, регламентов, отходов в ремонт, видов работ и качеств самолетов, которые, как и люди, все разные. Комаров редко принимал решения без Махоткина, и как-то само собой повелось, что, попав в "сложняк", он предоставлял действовать "начальнику штаба", а сам уходил в сторону или очередной отпуск. Комаров мог брать на глотку, спорить, нервничать, наливаться кровью, ловить мух - все это годилось для решения простых задач, а в "сложняке" действовал только Махоткин.
И вот, что называется, попали как мухи в мед.
Борт 04366 при посадке на ледовую базу при ударе о торос, незаметный при низовой поземке, скрывающей неровности, снес левую тележку шасси. Это происшествие не поддавалось даже классификации. Что это? Авария или поломка? Если самолет перегнать на материк - всего лишь поломка. Но как его перегнать, если тележка весит полторы тонны и заменить ее можно только в заводских условиях? Следовало идти на "самодеятельность", в авиации никак не поощряемую, но где найти дураков, способных пойти на риск? Положение осложнялось и отсутствием дураков, и ожидаемой со дня на день подвижкой льдов, когда очередной вал торошения мог раздавить многотонный самолет, как Комаров муху.
Махоткин прокручивал в голове варианты спасения самолета, но любой вариант упирался в так называемый человеческий фактор.
Комаров в своем кабинете думал о том, что если самолет не удастся спасти, то придется уходить на заслуженный отдых, то есть его уйдут на покой. Крестинин-младший, молодой, но хитрый, как бес, начальник базы, умыл руки, понимая, что в случае удачи аплодисменты его не ждут, а в противном случае (вероятен ТАП) ждет небо в клеточку. Но тут была еще одна маленькая тонкость: самолет принадлежал не Аэрофлоту, а Голден Эрроу...
* * *
- Чем обрадуешь, друг Иван? - спросил КО Комаров, когда в кабинет без доклада вошел Иван Ильич Крестинин.
- Надо перегнать шестьдесят шестую...
- Да? А я и не знал.
- Плохо, что не знал.
Комаров подумал, что Иван Ильич на правах старинного приятеля явился единственно ради того, чтобы поиграть у него на нервах. Его лицо цвета красного кирпича (о таких говорят: морда кирпича просит) стало свекольным под аккуратным белым ежиком.
- И это все? - спросил он.
- Нет.
- Что еще?
- Я перегоню ероплан.
- Ты шутишь?
- Вроде бы нет.
- Может, тебя кто-то попросил об этом? Может, чего-то пообещали? кинул наводящий вопрос Комаров.
- Никто ничего не обещал. Просто я перегоню. Вот и все.
На неподвижном лице КО, эмоции которого выражались только оттенками красного спектра, на этот раз шевельнулось что-то похожее на надежду: скажи такое кто-нибудь другой, Комаров бы и слушать не стал - времени жалко, - но Иван Ильич никогда не был замечен в пустословии и, если память не изменяет, выкручивался из самых рискованных ситуаций. В Антарктиде только благодаря ему Комаров не повторил последний подвиг Чкалова. Но великий летчик нашего времени крутился в зоне аэродрома, а они остались бы в горах Антарктиды, куда ни одна собака не сунулась бы за их останками.
- Мой инженер не пойдет на риск даже за крупный гонорар, - вздохнул Комаров. - И я его понимаю. Оповестил АТБ - у базы энтузиазм равен нулю. Твой сынок - малый умный... Технарей, правда, и слесарей дает, но они выступают как частные лица - вольнонаемные. Если что случится, он умоет руки.
- Знаю.
- Твои действия?
- Сперва твои... это... действия. Инженера отправляй в отпуск, сам тоже. Меня оформи временно инженером...
- А командир?
- Махоткин.
- Рискуете.
- Мы того... отрисковались.
- Молодцы! А если не сыграете в гроб, будете говорить, что Комаров струсил.
- Мы... свое отговорили. Можем и помолчать.
- Но нет ничего тайного...
- Если хочешь, будь в комиссии по списанию аэроплана. Комиссия ведь едет списывать?
- Ну и что? Поедет, конечно.
- Задержи всех в Ванкареме. Отдохните там денек. Водки попейте.
- А ты и Махоткин?
- Полетим на лед.
- Что затеяли? Повторить подвиг Челюскинской эпопеи? На место гибели "Челюскина" летали, помнится, тоже из Ванкарема? Но вас звезды не ждут. Разве что гонорары, - намекнул он.
- Много говорим.
- Ладно. Что мне делать?
- Немедленно выпиши мне командировочное удостоверение. Без него и на завод не пустят.
- Дальше?
- Ты в понедельник летишь с комиссией и делаешь... это... маленькое изменение маршрута: летишь в Энск.
- И что?
- И садишься на заводской аэродром.
- Слушаю.
- Я там буду ждать вас с тележкой... Загружаемся, летим на лед.
- Если даже вы и замените на ероплане тележку, экипаж не обязан на нем лететь. Рисковать башкой никто не обязан.
- Там будет видно.
- И будет прав: ведь узлы навески тележки наверняка вывернуты при ударе о торос. Сама тележка весит полторы тонны. Прибавь сюда скорость набегающего потока. Ведь шасси убирать нельзя. Представляешь, какая будет сила сопротивления?
- Пиши удостоверение и приказ о моем назначении.
- Ты меня, Иван, в гроб вгонишь. И сам сыграешь в ящик.
- Не бойся. Смерть - это не страшно.
- Ты знаешь, что такое полет с выпущенными шасси? Самолет вверх никак не лезет, хоть сдохни. Разгоняешь в горизонте, подрываешь...
- Зато на посадку пойдет хорошо.
- А Махоткин?
- Он привезет техников и слесарей.
- Ты хочешь сделать из него технаря?
- Он все умеет. Но ты введи его в комиссию. Он временно КО.
- Ну и самодеятельность!
- Пиши бумаги.
- У меня нет денег даже на твой билет, а служебного дать не могу. Сегодня воскресенье! Никого нет.
- Мне положен льготный. Деньги есть.
- А в Энске?
- Есть свои люди. Хватит говорить. Вылет через двадцать минут.
- А билет?
- Вот.
Иван Ильич показал билет, вложенный в паспорт.
- Погоди. Не все обдумано.
- Все обдумал. Прощай, Толя.
"Ну, если обдумал, то ладно".
Иван Ильич обладал нечастым даже в авиационной среде свойством соображать, когда нет времени на размышления, а за спиной уже скалится курносая и слышен "шепот звезд".
"Он одинаково медленно соображает что на земле, что в воздухе", шутили летуны, чтоб как-то оправдать свою некоторую нервозность в гробовых ситуациях.
- Погоди, Ваня! Николай Иваныч, надеюсь, в курсе, что ты едешь на лед? Ведь на льду сейчас ничего хорошего.
