В одну прекрасную июльскую ночь ворота крылушкинского дома зашатались от смелых ударов нескольких кулаков. Крылушкин выглянул в окно и увидел у своих ворот трое дрожек и человек пятнадцать людей, между которыми блестела одна каска. Крылушкин узнал также по воловой дуге полицмейстерские дрожки. Как человек совершенно чистый, он спокойно вышел из комнат и отпер калитку.
- Крылушкин дома? - спросил полицмейстер.
- Его, сударь, перед собой изволите видеть, - спокойно отвечал старик.
Полицмейстер смешался, ничего не сказал Крылушкину, но, оборотясь к людям, скомандовал всем войти и ввести в двор экипажи.
Крылушкин крикнул Насте, чтобы она подала ключ от ворот, и трое дрожек взъехали на зеленый двор Силы Ивановича.
- Пожалуйте, господа! - отнесся полицмейстер к двум господам, из которых один был похож на англичанина, а другой на десятеричное i. - Понятые и Егоров за нами, а остальным быть здесь до приказания, - закричал он.
Два господина, шесть мещан и полицейский унтерофицер направились за полковником к крыльцу, а остальные, крикнув: "Слушаем, ашекобродие!", остались около дрожек.
- Веди, - обратился полицмейстер к Крылушкину.
- Милости просим, - отвечал старик и пошел вперед по лестнице.
В доме сделалась тревога, никто не спал, и везде зажглися свечи.
- Это что у тебя за люди? - спросил полицмейстер, указывая на стоявших в двери Пелагею и Настю.
- Одна, сударь, кухарка, а другая нездорова была, лечилась...
- Паспорта есть у них?
- Какие ж паспорта! Одна здешняя мещанка, а другая из соседнего уезда; всего за сорок верст.
- Которая из уезда?
- Вот эта, Настасья.
Полицмейстер махнул унтеру головой; тот отвечал: "Слушаю, ашекобродие!"
Перешли в зал. Полицмейстер сел, расставил ноги и не снял каски. Англичанин сел весьма благопристойно; а десятеричное i стал у клавикордов и наигрывал одною рукою юристен-вальс.
- Позвольте мне, господа, как хозяину, узнать теперь, чему я обязан вашим посещением? - отнесся Крылушкин к полицмейстеру.
- А это ты сейчас, братец, узнаешь. Ты, кажется, оратор и оператор? сказал полицмейстер.
I улыбнулся, англичанин покраснел и насупился, а Крылушкин переспросил:
- Что изволите говорить, сударь?
- Ты лечишь?
- Лечу, милостивый государь.
- А кто тебе дал право лечить?
- Тут, сударь, такое право: ходит ко мне народ, просит помощи, а я не отказываю и чем умею, тем помогаю. Вот и все мое право. По моему разуму, на всяком человеке лежит такое право помогать другим, чем может и чем умеет.
- X-м, этого недостаточно, - проговорил англичанин, потянувшись на стуле и глядя на носки своих сапог. - Надо иметь диплом, для того чтобы лечить.
- Это, сударь, кто доктором слывет, действительно так: а кто по-простонародью простыми травками да муравками пользует, так у нас и отроду-родясь про эти дипломы не слыхано. Этак во всякой деревне и барыне и бабке, которая дает больному лекарствица, какого знает, надо диплом иметь? Что это вы, сударь! Пока человек лекаря с дипломом-то сыщет, его уж и в поминанье запишут. Мы впросте помогаем, чем умеем, и только; вот и все наши дипломы.
- Вы не то же самое, что деревенская лекарка. Та подает пособие скорое, до прибытия врача; это всякому позволено. А вы лечите болезни хронические, проговорил англичанин.
- Какие-с?
- Хронические, застарелые.
- А точно, лечу-с. Вылечивал много болезней, от которых не только здешние, но и столичные доктора отказывались.
Англичанин улыбнулся.
- Вы принимаете больных не только соседних, но вон вы сами сказали, что у вас есть больная даже и из уезда.
- Действительно-с. У меня бывают больные из разных мест, и даже из Москвы. Благодарю моего бога, люди кое-где знают и верят.
- А объявляешь ты своевременно о приезжих полиции? - спросил полицмейстер.
Крылушкин взглянул на него и, ничего не отвечая, опять отнесся к англичанину с вопросом:
- Вы, милостивый государь, верно, доктор?
- Я инспектор врачебной управы.
- Конечно, в университете воспитывались?
Англичанин смешался и отвечал:
- Да.
- Это и видно.
- Почему же вы это заметили? - спросил, улыбаясь, англичанин.
- Да вот, сударь, умеете с людьми говорить. Я ведь стар уже, восьмой десяток за половину пошел. Всяких людей видал. Покойнику государю, Александру Павловичу, представлялся и обласкан словом от него был. В целом городе, благодарение богу, известен не за пустого человека, и губернаторы, и архиереи, и предшественники вот его высокоблагородия не забывали, как меня зовут по имени и по батюшке.
Полицмейстер сконфузился, англичанин взглянул на него и стал опять смотреть на свои сапоги, улыбнулось, а Крылушкин взял стул и, подвинув его под себя, проговорил:
- Извините, господа! Старые ноги устают.
- Сделайте милость, - поспешно отвечал англичанин и опять закраснелся.
Все не знали, что им делать. Крылушкин вывел их из затруднения.
- Что ж, господа чиновники, не имею чести знать вас по именам: обыск угодно произвести? Все молчали.
- Ведь это что же! Ваше дело подначальное. Обижаться на вас нечего. Извольте смотреть, что вам угодно.
- Позвольте паспорты ваших больных? - спросил полицмейстер.
- Я уж вам докладывал, сударь, что у меня нет никаких паспортов. Все мои теперешние больные люди обапольные, знаемые. А вот это, что вы изволили видеть, - обратился он к инспектору и понижая голос, - так привезена была в совершенном помешательстве рассудка. Какой же от нее паспорт было требовать?
- Это не отговорка, - сказал полицмейстер.
- Да я, кажется, сударь, и ни от чего не отговариваюсь. Все как оно есть, так вам и докладываю. Милуйте, жалуйте, за что почтете.
- Покажите ваших больных.
- Господин доктор! нельзя ли вас просить одних пройти со мною. Вы знаете, нездорового человека все тревожит. Особенно простого человека, непривычного к этому.
- Да, да, - торопливо проговорил англичанин. - Я вас прошу не беспокоиться. Я завтра днем к вам заеду.
- Очень ценю ваше доверие, - отвечал Крылушкин с вежливым поклоном, на который англичанин отвечал таким же поклоном.
- Вот лекарства мои, не угодно ли обревизовать?
- Это по вашей части, - заметил полицмейстер, обращаясь к i и напоминая Сквозника-Дмухановского в сцене с Гюбнером.
- Та, - отвечало i, тоже напоминая Гюбнера в сцене с Сквоэником-Дмухановским.
Травы все оказались безвредными. Забрали только несколько порошков, опечатали их и составили акт, к которому за неграмотных понятых подписался полицейский служитель из евреев.
Полицмейстер отвел англичанина в сторону и долго очень горячо с ним разговаривал. Англичанин, по-видимому, не мог убедить полицмейстера и тоже выходил из себя. Наконец он пожал плечами и сказал довольно громко: "Ну, если вам угодно, так я вас прошу об этом в личное для меня одолжение. Я знаю мнения его превосходительства, как его врач, и ручаюсь вам за ваше спокойствие".
Полицмейстер поклонился и, выходя, сказал ундеру: "Ступай, не надо ничего". Аптекарь взял опечатанные порошки и вместе с полицмейстером и с инспектором уехали с двора Крылушкина, а за ними пошли, переговариваясь, понятые и солдаты.
Крылушкин, проводив нежданных гостей, старался, как мог, успокоить своих домашних. Уговорил всех спать спокойно и, когда удостоверился, что все спят, сел, написал два письма в Москву и одно в Петербург, а в семь часов напился чайку и, положив в карман свои письма, ушел из дома.
IX
Крылушкин был на почте, отдал свои письма, а потом пошел к архиерею, беседовал с ним наедине с полчаса и вышел от него довольно спокойный. Архиерей у нас в то время был очень хороший человек, простодушный, добрый, открытый и не способный отказать ни в чем, что было в его власти или силе. Крылушкина он знал за человека, достойного всякого уважения, и принимал его без чинов. При губернской перестановке на месте из старых лиц с весом оставались только предводитель да архиерей. Предводителя не было в городе, и Крылушкин в защиту себе мог поставить только одного архиерея.
Но пока преосвященный написал к губернатору письмо и пока губернатор прочел это письмо и собрался призвать чиновника, чтобы поручить ему рассмотреть и по возможности удовлетворить ходатайство архиерея, случилось следующее происшествие.
В восемь часов утра пришел к Силе Ивановичу во двор квартальный с четырьмя десятскими и спросил хозяина. Ему Палагея отвечала, что хозяина нет дома, что он вышел и она не знает, когда возвратится. Квартальный объявил, что он имеет предписание забрать и тотчас доставить во врачебную управу всех находящихся у Крылушкина больных, которые могут ходить. Защиты не у кого было искать. Квартальный забрал старуху с грыжей, одиннадцатилетнюю девочку с золотушным гноетечением, молодую бабу с расперетницей да Настю и под полицейским прикрытием повел их во врачебную управу.
Сила Иваныч, выйдя успокоенный от архиерея, зашел в городской сад, погулял, посмотрел на Оку, отдохнул на лавке и поплелся домой. До его дома было добрых три версты, и старик пришел только около одиннадцати часов.
