лице с редкими веснушками, короткие блеклые волосы, сбитые костяшки на локтях и коленях, широкие запястья и сильные пальцы с короткими ногтями. Я раздеваюсь и возвращаюсь к зеркалу. Придирчиво скольжу взглядом от макушки до пяток, отмечая в памяти любую, самую неприметную деталь своего тела. Короткая мощная шея, узловатые плечи. Маленькая плоская грудь, ровный живот. К талии тело почти не сужается, а после идет ровным с боков до самых пяток. Небольшая шишка на правом бедре, след давней гематомы. Темный треугольник в промежности, которого касались лишь гинеколог да пластиковая емкость, которую любой спортсмен множество раз за свою карьеру наполняет мочой – проверки на допинг. Я бесстрастно рассматриваю свое тело. Оно некрасиво и всегда служило лишь инструментом для достижения спортивных целей. Не более того. Лишь инструмент. Как рапира, за которой тщательно следят, протирают, берегут лишь для того, чтобы ткнуть ей в определенные точки определенное количество раз…
Моя рука с мужской ладонью лопатой сама потянулась к груди, потом к низу живота, потом опять наверх… Ничего. Зов плоти убивался бесконечными тренировками, выступлениями, усталостью и отсутствием времени. Я не знаю, каково это: чувствовать возбуждение, хотеть близости, любить, чувствовать чье-то горячее дыхание на обнаженном теле; я девственница и у меня никогда не будет детей.
Удар. Звон посыпавшихся осколков. Зажимаю в руке тот, что поострее на вид. Сейчас как раз самый подходящий момент, чтобы забиться в угол, съежиться и думать, что надо ни о чем не думать.
Потому что я обвенчалась со Спортом.
Я встал с колен и встряхнул головой. Наваждение, насланное ежедневной молитвой, потихоньку отходило, растворялось в будничных заботах, в обычных планах на сегодняшний день, аккуратно выписанных в ежедневник еще в начале этой недели.
Через час мне предстояла ответственная работа: нужно выбрать трех карпов для неформального обеда Самого и какого-то из заграничных Самих в нашей загородной резиденции. Естественно, что карпы должны были быть живыми, красивыми и относительно бодрыми, учитывая, что их выловили ранним утром. Я нажал на кнопку возле динамика селекторной связи и распорядился, чтобы Джордж вымыл и подготовил аквариум для перевозки живой рыбы к одиннадцати часам. Потом сверился с пухлым растрепанным фолиантом в переплете из натуральной кожи, куда я имел обыкновение записывать шифром скорописи все, что касается нашего распорядка дня. Новомодным планшетам и смартфонам такие важные сведения я не доверял. После обеда Сам выезжал в Бруклин на бизнес-встречу газового консорциума, объединяющего северных держателей акций, где должен был выступить с коротким докладом, в четыре – встреча с президентом и тренерским штабом нашего футбольного клуба, с пяти до семи вечера он будет находиться в своем офисе на Манхэттене, а на 20.30 была заказана ложа в Метрополитан Опера. Я поморщился. Под последней записью стояло: «Дженни, забрать из дому, машина в 19:40». Опять. Сам был довольно неравнодушен к увядающей приме бродвейских мюзиклов, и пригласить ее в свою ложу на гастроли русского балета в нашей стране, дающего единственное представление, было делом обычным.
Я прошептал заученные с детства слова молитвы и откусил кусочек яблока. «А после балета», – промелькнуло в голове, – «я – уже Сам!» Пришлось отогнать непрошенные мысли, потому что до часа, помеченного скромной галочкой в моем ежедневнике, от меня требовалась полная концентрация мыслей, чувств, и ни один мускул на моем лице не должен был выдать, что…
…Подготовка велась почти три года. С того дня, как я стал серым кардиналом в окружении Самого, пройдя долгий путь от серой мыши по шею в бумагах в самом низу пирамиды офисов и компаний до его правой руки. Ни для кого уже не было секретом, что ни одно мало-мальски важное решение Сам не принимает, не посоветовавшись со мной. Или хотя бы не подумав, что сказал бы я в данной ситуации. Это было очень трудно – стать тем, кем я стал. Личный секретарь Самого, выполняющий, кроме того, еще кучу функций, не навлекающий на себя подозрений ни со стороны Оливии, старой карги, блюдущей наши финансы, ни со стороны начальника внутренней службы безопасности и охраны Шимона, израильтянина, прошедшего не семь, а двадцать семь кругов ада спецподготовки, который даже родную мать не подпустил бы на десять метров к Самому без соответствующих разрешения и пропуска. И мне удалось это. Ни на секунду не сбиваясь с установленного еще в самом начале пути курса, не давая чувствам алчности и гордости захлестнуть меня своими тяжелыми волнами, утягивавшими на дно не одного карьериста, я, выходец из небогатой еврейской семьи, добрался до предпоследней ступеньки этой непомерно растянувшейся лестницы. На последней стоял Сам, стоял прочно, чувствуя уверенную опору в широко раздвинутых ногах, стоял, и не догадывался, что вскоре скатится ниже первой ступеньки, в глубокий котлован, вырытый мной собственноручно.
Правда, крепкий бетон его пьедестала начал крошиться еще год назад. Когда я поднял давние документы на покупку одной из его гостиниц в Майами, узнал через третьих людей все подробности сделки и убедился, что немаленькая скидка была получена вовсе не из-за очередных праздничных мероприятий и снижения цен в агентстве недвижимости. На свою беду, Сам тогда занимал официальный пост – был мэром своего родного городка в Пенсильвании, самым молодым в его истории. Взятка должностному лицу – вы понимаете, куда я клоню? Особенно порадовал меня тот факт, что огромный кусок земли на окраине того самого городка была вскоре выкуплена тем самым агентством по смехотворно низкой цене. Самому быстро надоела политика, и он покинул свой пост, перебравшись в Нью-Йорк, но бумажный след остался. Все сопутствующие данному делу документы были аккуратно подшиты в папку под буквой «φ», хранившиеся в очень крепком стенном сейфе в неприметном доме на авеню Генри в Филадельфии. То, что в соседнем доме располагалось районное полицейское управление, меня только успокаивало. А с φ начинается слово «филладио», «лестница» по-гречески. Я люблю изящные полунамеки.
Однако я опоздал. Через несколько дней после моего открытия сотрудники Налогового управления также заинтересовались этой сделкой. То ли мои люди перестарались с вопросами, то ли это была просто плановая проверка, но так или иначе, официальные власти своими руками вынули несколько камней из стен камеры, которую я упорно воздвигал для Самого. Что ж, я философски отнес «φ» к числу неудач и уничтожил все документы, за которые заплатил немало – среднестатический американец живет на эти деньги года два. Процесс, начавшийся после опубликования некоторых данных, завершился ничем – агентство успело подтасовать все данные, да и мы
